Полдень, XXI век (октябрь 2011)

Коллектив авторов

Гляди на свой гибнущий корабль, критянин заплакал.

“Дай ему лизнуть пальцы”, – негромко приказал жрец.

Тогда Хипподи размотал бинт. Всхлипывая, критянин провел узким горячим языком по пальцам Хипподи и по нежной перепонке между ними. “Я хочу домой, – всхлипывая, бормотал он. – Дома я играю с быками. Это мои быки. Я выбираю таких, которые не любят бегать быстро”. Наверное, он хотел объяснить Хипподи и жрецу свое такое состояние. “Когда идет игра сразу со многими быками, – бормотал он сквозь всхлипывания, – нельзя злить сразу всех. Нужно просто выказывать быкам свое уважение. Они понимают. Они запорют рогами одного-двух рабов, но в целом отнесутся к людям с уважением. И дело не в том, что один бык коричневый, а другой рябой…”

Критянин с тоской смотрел на дымящееся вдали судно. Гребное, с выдвинутым

носом, с опущенным белым парусом – это было его собственное судно, а отравленные, прыгающие в воду люди – это были его собственные люди. Судно теперь будет долго-долго дымить на рейде. Оно всю бухту затопит смертельным удушающим запахом горящей желто-зеленой серы, щиплющим горло удушьем. Аталы – страшные враги. Морские народы недооценили аталов. У них есть другая сила, но они умело используют и самое простое: и то, что попадает им в руки, и то, что они извергают из желудков. Они используют огонь вулкана, трясение земли и круглые, выбрасываемые вулканом ядра. Они будут сидеть в своей разрушенной до основания Кафе, питаться влажными лежалыми мидиями, но горбатые металлические яйца, как взлетали, так и будут взлетать над стенами их Полигона, отсчитывая какое-то совсем другое время, в которое никогда не попадут победители. Конечно, все лучшее у аталов уходит на Полигон – и лучшие люди, и лучшая еда, и самые чистые вода, металл, глина. На Полигоне трудятся люди свободные, там нет рабов. Летающее металлическое яйцо нельзя придумать, оставаясь рабом, его даже обслуживать нельзя, оставаясь рабом. Если раба по каким-то талантам отправляют на Полигон, его делают свободным.

– Критянин привез порошок еллы? – спросил жрец.

– Я старался! Я сделал все возможное! Я привез белый порошок!

Жрец Таху внимательно посмотрел на критянина, потом перевел взгляд на Хипподи.

Это было плохо. Критянин на секунду опередил Хипподи с ответом, и теперь жрец мог говорить с критянином напрямую. Это было плохо, потому что вес и значение монеты Хипподи с этого момента уже не возрастали. Не упали, но и не возрастали уже. А хитрый критянин придвинулся ближе и упал на колени. Он сразу уловил, что с этой минуты его судьба уже не зависит от Хипподи.

От Бассейна несло нежной прохладой.

Круглые терракотовые диски лежали на дне.

Хипподи еще раз развязал бинт и дал критянину лизнуть пальцы.

Но на этот раз он схитрил и подсунул критянину безымянный палец, более густо смазанный соком одного из деревьев, произрастающих в Пирамиде духов. У Хипподи было хорошее состояние. Он не упал духом. Все делается так, как может делаться. Он был уверен, что перехитрит всех, вот какое хорошее было у него состояние. Конечно, хитрый критянин вызвал интерес жреца, но сейчас ты будешь плакать, критянин, как пораженный дротиком. А потом… А потом я получу порошок еллы – от критянина… И получу двух рабов – от жреца Таху… А если Шамаш отвернется, я открою Главные ворота – и получу почести еще и от победителей… Такое у меня хорошее состояние…

– Где белый порошок? – спросил жрец.

Критянин с отчаянием взглянул в сторону дымящегося судна.

– Он приплыл только вчера, – счел возможным вмешаться в разговор Хипподи. – Морские народы перехватили судно критянина вблизи берегов. У него отобрали весь товар, людей, судно, но белый порошок еллы он спрятал. – Хипподи помедлил, потом добавил: – Правда, сейчас на судно критянина трудно подняться.

– Что скажешь? – спросил жрец, подняв взгляд на критянина.

– Хипподи прав. У меня отобрали судно. Но порошок еллы спрятан.

– Что в том толку? Ведь судно скоро затонет.

Хитрый критянин заволновался.

– Вы поторопились с серой… – Критянин никого не упрекал, он просто приводил факты. – Надо было поджечь одну из чужих трирем… – Критянин ничего не советовал, он просто говорил о возможном. – У вас есть и другие ловкие рабы… – Он не подсказывал, он просто размышлял вслух. – Ловкий пловец легко поднимется на горящее судно… Никто за ним не следит… Видите, там с бортов висят веревочные лестницы…

Жрец покачал головой, солнце пронзало светом его тонкие розовые уши.

Белый

порошок еллы спрятан на судне, залитом расплавленной серой, это хорошо… Но это и плохо… Самый убежденный раб-патриот не может дышать парами серы. Это все равно что добежать до стены Полигона и коснуться ее… А без белого порошка скоро остановится производство другой силы. Критянин не уберег ценную вещь, значит, Хипподи не досмотрел за выполнением нужного действия. Приказ нарушают многие, но на этот раз нарушен приказ самого Шамаша. Что из этого следует? А из этого следует только то, что в мире нет бессмертных. И нет послушных. Можно сказать и так: если рано или поздно умирают все, значит, все в свое время пытались ослушаться Шамаша. Правда, оттого, что жрец Таху приподнял левую руку Хипподи и лизнул его средний палец, в нем наблюдалось теперь хорошее состояние. У Хипподи нужные начинания, одобрительно думал он. Морские народы обещают повесить Хипподи первым, значит, он сделал много полезного для аталов. Признание врага – самое высокое признание. Правда, граждане Кафы на набережной, и на гипподроме, и в душных палатках, и вокруг кофейных сосудов перешептываются, хватаясь руками за животы: человека, придумавшего такую еду, надо немедленно повесить. Нельзя, хватаются они за животы, кормить порченым рыбьим кормом свободных граждан Кафы. Когда морские народы не выдержат позора и уйдут, мы сами повесим того, кто придумал такие меры…

С храмовой площадки был виден весь город.

Совсем недавно он был поистине, он был невероятно красив.

По берегам удлиненной бухты тянулись круговые каменные стены, на мостах и на спусках к морю поднимались многие башни и ворота. Камень белого, черного и красного цвета рабы добывали в прибрежных каменоломнях, а потом, затопив выработанные котлованы, устраивали удобные стоянки для кораблей. Некоторые постройки в городе делались простыми, в других мастера искусно и необычным образом сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть; также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности покрывали медью, нанося металл на камни в расплавленном виде, а стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену Большого храма – орихалком, испускавшим чудесное огненное блистание… Было видно, как на далеком берегу маленькие люди тянули канат. Им было тяжело. Им помогал на тимпане музыкант, похожий на белого барана, так низко он опускал голову, и другой – на арфе, ревущей, как больной бык. Увидев это, критянин снова заплакал. Может, он вдруг решил, что человеческие слезы чего-то стоят, но жрец и Хипподи так не думали. Они мирно смотрели в море, где, жирно отсвечивая под солнцем, крутились медленные, все всасывающие на пути морские водовороты.

– Я знаю, как взять с судна порошок еллы.

– Это будет хорошо, – медленно произнес жрец. – Мы хотим получить порошок еллы.

– А что получу я? – сквозь слезы спросил критянин.

Жрец Таху не удивился. Мир живет желаниями.

– А что бы ты хотел получить?

Критянин утер мокрые глаза ладонями.

Он быстро заговорил о том, что все в мире рождаются свободными.

Он быстро и правдиво заговорил: вот младенцам нужна грудь матери, им не нужны порошок еллы, или другая сила, им не надо плыть через большие бурные моря, чтобы неожиданно попасть под вонючие глиняные горшки аталов, они не торгуют с народами, расплодившимися за Геркулесовыми столбами. Но младенец растет и требует уже другую грудь – женщины, но не матери; со временем выросший таким образом младенец становится мужчиной и нуждается в послушном рабе и в хорошо заточенных стрелах. Много чего хочется подрастающему младенцу и если бы не участливое внимание Шамаша, он далеко бы зашел. Но Шамаш внимателен. Он участливо убивает тех, кто далеко заходит.

– Ты хочешь мешок золота?

Глаза критянина блеснули:

– Да, мешок. Большой мешок.

– Но мешок золота – это тяжело.

– Ты дашь мне рабов. В Кафе их все равно убьют.

– Это так, – согласно кивнул жрец. – Но ты тоже умрешь, критянин.

– Но не сейчас и не завтра! – всплеснул руками критянин. – Никто не живет вечно, кроме богов, и даже боги иногда рушатся. Я уплыву на Крит и буду жить в своем доме в Фесте. Там я буду пить кофе из красивых чашек. А золото и монету Хипподи, которую мне дадут, спрячу в подполе.