Полдень, XXI век (сентябрь 2011)
Шрифт:
– А ты каждый день ходишь… ой… – она запнулась и чуть заметно вжала голову в плечи, укрываясь за переплетом книги. – Ты часто спускаешься к морю?
– Часто, – спокойно сказал я. – Видела деревянную дорожку? Это я сделал, то есть мне сделали, специально, чтобы я мог сидеть на побережье.
Леська замерла; видно было, что язычок у нее чешется спросить что-то еще, но она не решается. Боится обидеть? Я потянулся за газетой, пролистнул пару страниц, не нашел ничего любопытного, вернул на столик.
– И ты совсем не купаешься? – наконец произнесла племяшка.
– Ну почему. Купаюсь иногда, у берега. Но поскольку это для меня сложно, то – редко.
– Да?
– Надо же, молодец, – я кивнул ей как можно одобрительней. – Ничего, кроль – легкий стиль, научишься.
– Можно, я завтра поплаваю? Я купальник взяла…
М-дя, этим вопросом племяшка застала меня врасплох. Я, конечно, за ней послежу с берега… Но что делать, если, не дай Бог, тонуть начнет? И вообще, холодновата вода, начало июня только.
– Знаешь, Лесь, мама говорила, что попросит тетю Риту к нам зайти. Давай ее дождемся, и тогда ты поплаваешь.
– У-у… – Леська скуксилась. – Она, может, только послезавтра придет!
Послезавтра… Я невесело усмехнулся. Послезавтра. Какой долгий срок. Я вот иногда и не замечаю, как заканчиваются эти короткие бесцельные кусочки существования, гордо именуемые «день». Миг – и уже вечер, еще миг – недели как не бывало. Третий – и прошло полгода. Полгода, а я до сих пор не хожу.
– Ничего, послезавтра быстро наступит. Зато тетя Рита за тобой присмотрит.
– А ты не можешь?
В голосе мелькнула надежда. Пришлось развести руками.
– Я не могу.
Леська сжала губки.
– Ну ладно.
И снова уткнулась в книгу.
Оно шуршит. Оно берет камушки и катает их в пенных ладонях. Я слышу его утром, еще не открыв глаза, пытаясь спрятать щеку от солнечного луча. Я слышу его вечером, когда выключен телевизор и не играет в наушниках «Clannad».
Оно шуршит.
Оно гладит стекла. Маленькие стекла от бутылок. Это же пляж. Вот прозрачное, обсыпанное песком, вот зеленое – застывший кусочек плавучей водоросли. Вот коричневое, через него можно смотреть на солнце и видеть его. А вот самое красивое – синее. Дверка в другой мир; туда, где живут звезды и гуляет по улочкам Луна. Сквозь синее можно говорить с небом, и небо тебя услышит. А еще бывает, между галькой горят красные и желтые искорки…
И оно поднимает стеклышко, крутит в прохладных пальцах, начинает гладить. И шепчет еле слышно, так что и не разберешь: «Как тебе больно, мое милое. Ах, как тебе больно… Я все чувствую, мое хорошее, я чувствую, не бойся. Ты было частью такого совершенного целого. Такого гладкого, такого стройного и очень желанного, да? А теперь ты одно, о, мое дорогое, ты одно. Теперь ты разбито и потеряно. И ты режешь всех своими острыми краями. Конечно, ты режешь, тебя же разбили. Тебя же бросили с высоты прямо вниз, на эти холодные камни. Но не бойся… я поглажу тебя, мое родное. Я поглажу тебя, и боль отступит, ты станешь забывать прошлое. Не веришь? Это возможно. Ты станешь жить по-иному. Ты станешь жить. Опять. Ты будешь одно и не будешь больше одно никогда. Я буду рядом, всегда рядом с тобой. Мое милое…»
Стекла режут его, и оно снова и снова истекает солеными слезами. И гладит. И гладит. Пока не скользнет по краю, не поранив себе пальцы. И еще долгое время после.
Но то обычные стекла. Обычные бутылочные стекла.
А однажды… Однажды оно достает из своего глубокого кармана особенное стеклышко. Одно маленькое
Тогда у кого-то, кто бродит по гальке в поисках разноцветных стекол, появляется шанс.
Шанс на странное.
Фиговина (она же – «Витрум» [2] , она же – Прибор… ну да, вот так, с большой буквы, в конце концов, имею я право на это маленькое тщеславие?) лежала в шкафу моей спальни, по совместительству – кабинета и мастерской. И когда Леська убежала к морю, я ее достал. Хотя, пожалуй, лучше по порядку.
Утром, не сильно ранним, пришла Валя. По-хорошему– Валентина Ивановна, конечно, однако старушка с самого начала настойчиво просила называть ее по имени. Старушку мне нашла Ленка, кому-то теперь нужно было убираться у меня в доме, хотя бы раз в неделю, и закупать продукты. За мелочевкой я «ходил» в магазинчик у поворота к нашему новому коттеджному району, крупные покупки поручал Вале. Она ничего не имела против прибавки к пенсии, а я не имел ничего против спокойной, по-своему доброй старушенции, изредка баловавшей меня пирожками собственного изготовления.
2
Vitrum – стекло (лат.)
Валя протерла пыль, вымыла полы и шумом разбудила Леську, дрыхнувшую в крошечной комнатенке за шторкой. Леська выползла, натянув бежевое в белый горошек платье задом наперед, и в таком виде поплелась к умывальнику, мимоходом поздоровавшись с нами. Валя заворчала о брошенном без присмотра ребенке и добровольно прибавила к своим сегодняшним обязанностям одевание и кормление моего подкидыша. Затем (не переставая ворчать) удалилась.
Леська была отпущена на берег с куклой, книгой и строжайшим запретом на купание, а также обещанием, что дальше пирса она не забредет, – так я мог приглядывать за ней из окна.
Вот тогда я и полез за «Витрумом».
Он не был мне сейчас нужен, просто нравилось смотреть на него, держать в руках. Любоваться. На самом деле конструкция очень простая, тут и придумывать было нечего. Узкая железная пластина с тонкими штырями вдоль всей длины; кончики штырей едва заметно раздваиваются. Пять маленьких голубых стеклышек, зажатые в этих штырях. Края у стеклышек сглаженные, обточенные. Обточенные не человеком, морем.
Свое первое стекло я нашел, еще когда был жив дядя, то есть задолго до пожара и травмы. Дом, в котором я сейчас живу, принадлежал ему, и я время от времени приезжал сюда на выходные.
Люблю море, с детства. Наверное, так же, как любит его Леська и как любил дядя; похоже, это у нас семейное. Именно поэтому после того пожара я оставил съемную комнату (да и денег, чтобы платить хозяевам, теперь не было) и перебрался в дядин домишко. Он стоит у самой кромки воды, на отшибе, далеко от застроенных девятиэтажками районов и не сильно близко от свежевозведенных коттеджей. И хотя «дворцы» подбираются все ближе, но на побережье пока не строят, нынче трудно получить разрешение. Собственно, и дяде-то позволили там жить лишь потому, что участок этот переходил из поколения в поколение в дядиной семье аж со времен революции. Чудом он был получен, чудом оставлен нам. А самым большим чудом было наличие в доме газа и водопровода – спасибо дядиным знакомствам, иначе я не смог бы там жить.