Полдень, XXI век (сентябрь 2011)
Шрифт:
– Ладно, успокойтесь. Малову не вернешь, а вот вам надо бы сделать выводы, – нудно и бессмысленно бормотал Смирнов, глядя на рыдавшую в голос девушку. – Если это все, то я, пожалуй, пойду. Телефон у вас есть, если что…
– Подождите. Еще у него была трость. Хотя вроде не хромал, – всхлип.
Зябко, сыро, тревожно. Не надо было ему ездить к этой девушке. Пусть бы опера… Желтые листья кружили у ног, как хитрые псы, заглядывали в глаза, пытаясь прочитать его мысли. И отвлекали. Как ни старался Смирнов сосредоточиться, вместо
И ведь было же чувство, что он откуда-то знал того мужчину. Неприятный тип, с таким лучше не встречаться. Бандит, наверняка. Где-то слышал он такой словесный портрет. Стишок мешал, не отвязывался. Ростом высокий, об одном оке. Плечи в поларшина, на голове щетина. Бабушкиным голосом…
Стоп!
Смирнов остановился, замерли и листья, подняв кверху любопытные морды.
– Пошли вон! Ничего не скажу! – погрозил им следователь прокуратуры. – Но это же и есть описание убийцы! Что там дальше?
Листья не знали или не хотели говорить. А Смирнов не помнил. И, если честно, совсем не хотел вспоминать. Настолько не хотел, что у него противно сосало под ложечкой от одной мысли, что он может этого убийцу найти.
Поэтому он достал трубку и набрал бабушкин номер.
Отвратительное зрелище. Особенно гадко кровь смотрелась на стенах, как будто кто-то размахивал шлангом или душем… кровавым душем. На полу лужа, диван почернел от огромного сочного пятна. Бабушка лежала у окна, лицом вниз, на седых растрепанных волосах запеклась темная пена. Тошнотворно пахло бойней. Смирнов подошел, присел и нежно погладил свою бабулечку-роднулечку по худой спине, удивляясь где-то на задворках сознания аляповатой черно-белой кофте.
Потом в квартире появились люди. Их было много, они здоровались, фотографировали, раскрашивали столешницы и дверные ручки кисточками, добывая отпечатки. Смирнов устал и ушел в кабинет, сел в любимое кресло. Мысли путались, а перед глазами стояла забрызганная кровью стена.
– Толик, ты здесь? – в кабинет вошла сухонькая старушка в темном, волосы собраны в пучок, на носу очки в металлической оправе. – Сиди, сиди. Может, чаю тебе заварить?
«Кто-то из бабушкиных подружек», – Смирнов отрицательно повертел головой. Очень знакомая, сто раз ее встречал, это точно, но не вспомнить ни имени, ни откуда она. Хотя, и так понятно, что соседка: узнала и пришла. Стоявший в горле сухой ком вдруг погорячел и раздулся кверху, в глаза, выдавив жгучие слезинки.
– Судьба такая, Толечка, – вздохнула старушка. – Надо справляться. Сколько власти он себе забрал, смотри-ка. А все с Леночки началось. Ты помнишь Леночку?
– Ммм, – выдавил Смирнов. Прямо сейчас он помнил только одну Леночку – Елену Малову, но вряд ли речь шла о ней.
– Надо вспомнить, – нравоучительно сказала гостья. – Надо! Ты и так слишком надолго все забыл. В секретере – в стенке секретер, знаешь? – возьмешь самодельный
– Спасибо… – недоумевающе пробормотал Смирнов. Теперь ему хотелось получше рассмотреть так хорошо проинформированную старушку, может, имя-фамилию вежливо узнать. Но пожилая женщина отошла к окну и с интересом рассматривала что-то во дворе.
– Голуби, – сказала она, – осень.
– Толь! – кто-то внезапно ударил следователя по плечу. Смирнов вздрогнул, повернулся. – Ты спишь, что ли? Не заболел?
Недоуменно моргнув на опера, Смирнов быстро посмотрел обратно, на окно. Никого.
– Слушай, ээ, Костин, а здесь была бабулька такая? – спросил как можно небрежнее, заодно зевнут и прикрыв ладонью рот.
Но опер на небрежность не купился, хотя и второй раз про «заболел» спрашивать не стал.
– Не было бабулек. Слушай, а как ты вообще здесь оказался?
– Ну, – Смирнов скорбно покачал головой, – убитая – моя бабушка.
– Бабушка?
Интонация у опера была очень неправильной, поэтому Смирнов встал и вышел в комнату с кровью.
В белом меловом контуре лежала смутно знакомая женщина лет сорока, темные короткие волосы, пунцовая помада, пятна крови на лице и кофте. Перерезанного горла было почти не видно. Следователь напряг мозговые извилины и внезапно выловил из них хоть какое-то настоящее воспоминание.
– Это Люба, дальняя родственница из Саратова. Или Саранска, путаю их. Она живет… жила здесь примерно с полгода, после того, как бабушка…
Ага. Умерла, а сегодня пригласила в гости на чашку чая. Но этого никому знать не надо.
– Сегодня я заехал взять некоторые вещи и обнаружил ее убитой…
– А квартира кому досталась? – виновато поинтересовался опер, изо всех сил притворяясь, что не думает ничего плохого.
– Моим родителям, – возмущенно осадил его Смирнов. – Бабушка оформила дарственную еще при жизни. Так что – никаких инсинуаций!
– Что за вещи? – продолжал выспрашивать бестактный Костин.
– Фотографии, – уверенно ответил следователь. – Так я возьму?
Опер махнул рукой, но все же поперся за Смирновым и понаблюдал, как тот открыл секретер в одной из секций массивного книжного шкафа и достал склеенный из картона зеленый конверт. Он был сделан в форме плоской коробки, а закрывался просто на клапан. Смирнов открыл конверт и, не глядя, вытащил старую черно-белую фотографию. Костин грустно вздохнул.
– Дело ты будешь вести?
– Не думаю, – Смирнов не хотел. У него и так было много забот. – У меня уже есть сегодня один труп, пусть кому-нибудь другому дадут.
Только на лестнице он наконец-то смог посмотреть на фотографию, которую так и нес прижатой к шершавому боку конверта.
Маленький Толя Смирнов на фоне типичной дачной веранды, застекленной небольшими прямоугольниками в рамах из деревянных реек. За спиной росли кусты, над головой наверняка пели птицы, а рядом стояла девочка, удивительно похожая на маленькую Лену Малову.