Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 2
Шрифт:
Космическую фантастику породили те надежды, которые внушали нарождавшиеся космические технологии. Технологический контекст литературы о параллельных мирах более сложен. Из технических новинок последних десятилетий наибольшее впечатление на писателей произвело бурное развитие интернета и компьютерной виртуальности. Одновременно мощный импульс писательской фантазии придал поток данных о чудесах, связанных с человеческим сознанием, гипнозом, управляемыми сновидениями и внетелесными путешествиями, — короче, все то, что относится к сфере так называемой трансперсональной психологии. На Западе интерес к этой стороне реальности вспыхнул еще в 1960-е годы, а в России люди смогли познакомиться с окружающей трансперсональную психологию субкультурой только в «лихие 90-е». Одновременный интерес к изнанке сознания и миру компьютеров
Над всем этим высится главная литературная сенсация середины 90-х — «Чапаев и Пустота» Виктора Пелевина, в котором обитателю психбольницы снится, что он соратник Чапаева, а соратнику Чапаева — что он обитатель психбольницы.
Романы о параллельных мирах несомненно порождены важнейшей человеческой потребностью — потребностью выйти за горизонт, покинуть надоевшую повседневность и увидеть иные, не предоставляемые нашей реальностью возможности.
Что в человеке есть потребность в смене обстановки, что почти в каждом живет желание увидеть разнообразные чудеса окружающего мира, — не подлежит никакому сомнению. На эксплуатации этой потребности держится индустрия путешествий. Туристы тратят много времени, денег и сил, чтобы с помощью самолета или корабля добраться до какого-нибудь далекого тихоокеанского острова. Но туристическая поездка, как правило, дает возможность посмотреть лишь на одну чужую страну, а «лазы» и «таможни» в романах о пятом измерении позволяют легко заглянуть сразу в десяток краев «прекрасного далека».
Если верно, что фантастика пытается подготовить человеческое сознание к чудесам будущего, то страшно представить, к какому именно грядущему готовят нас эта фантастика, фантастика «Мультиверсума» — так философ Михаил Эпштейн вслед за эзотериком А. Р. Гонсалесом называл систему параллельных вселенных. В свое время литература о межпланетных путешествиях казалась преддверием космической экспансии человечества. Впрочем, на бумаге эту экспансию оказалось проводить намного проще, чем в жизни, реальное освоение космоса еще и на сотую долю не приобрело обещанные литературой масштабы, а сама космическая фантастика уже многим надоела. Поборники фантастического ищут новых идей — в том числе и экспансии в другие миры, вплоть до колонизации загробного царства (как в «Танатонавтах» Бернарда Вербера). Какую же экспансию обещает такая фантастика, каких прорывов она ожидает? Очевидно, что наша реальность представляется нам тесной и недостаточной, она слишком однообразна — мы хотим еще чего-нибудь другого. В этой комнате тесно, дайте заглянуть в другие комнаты. И в городе тоже тесно, в стране тоже скучно, и планета наша довольно маленькая — да и Вселенная, если говорить откровенно… Впечатление тесноты нашего мира как раз и усиливается из-за того, что с комическими полетами пока что дело не клеится. Если с нашей изъезженной вдоль и поперек и давно надоевшей Земли нельзя улететь к туманности Андромеда — давайте попробуем с нее улизнуть в пятое измерение.
Проблема, однако, в том, что эскапистскую функцию заглядывания за горизонт литература о параллельных мирах выполняет не очень качественно.
Для того, чтобы расширить нашу повседневную реальность, надо к ней прибавить как минимум еще одну — другую, новую, чужую. Между тем, уходя в другие миры, мы не ищем там ничего, кроме новых аргументов в наших домашних политических и моральных диспутах. Поэтому, действительно чужие миры, которым нет дела до нашего, нам не нужны. Нам нужны альтернативные реальности, представляющие собой тщательно выверенные вариации нашего мира, служащие для него моделью и кривым зеркалом. Это наше желание столь сильно, что мы даже не стремимся его скрывать, — поэтому в литературе о параллельных мирах мало «настоящих», «свободных» миров, зато много миров иллюзорных, виртуальных и рукотворных моделей. Чужие планеты должны иллюстрировать наши же культурные схемы — поэтому в «Спектре» Лукьяненко имеется планета, «случайно» воплощающая реальность «мира Полдня» братьев Стругацких.
На подавляющем большинстве миров, создаваемом российскими фантастами, лежит печать искусственности, ненастоящности, рукотворности. Именно в «фантастике параллельных миров» с особой рельефностью проявляются характерные свойства «наивного фантастического», которое прекрасно описано в книге психолога, профессора Ланкастерского университета Е. В. Субботского «Строящееся сознание». Его теория строится на разделении «обыденной реальности» и «необыденной реальности». «Обыденная реальность» — это отношение к миру, характерное для повседневной жизни в состоянии бодрствования. К «необыденной реальности» относятся пространства сновидений, психоделических состояний, игры, фантазии и т. п. — сферы, где мы позволяем предметам приобретать необычные свойства, превращаться друг в друга. Для того, чтобы понять, чем «необыденная реальность» отличается от обыденной автор вводит еще одно разделение — между «зависимой» и «независимой» реальностью. «Независимой реальностью» называется такая, чье существование и изменения не зависят, по мнению человека, от его воли. Соответственно, «зависимая реальность» является в наших глазах проявлением нашей собственной психики.
Именно способность точно провести границу между «зависимыми» и «независимыми» реальностями создает важнейшее отличие между «обыденными» и «необыденными» мирами. Как пишет Субботский, в основе всех странных и многоликих чудес, которые мы допускаем в «необыденной реальности» — во сне, в воображении, в галлюцинации, — лежит одна и та же причина: «ослабление грани между зависимой и независимой реальностью». Иными словами, мы «представляем», что предметы, которые в обычной жизни неподвластны нашей воле, оказываются ею все-таки как-то преобразованы. В литературе о параллельных измерениях такому преобразованию подвергаются целые Вселенные. Новые миры, создаваемые фантастами, в большинстве случаев оказываются «зависимыми реальностями».
Чужие планеты в космической фантастике хотя бы иногда действительно были «чужими» мирами. Современные российские фантасты предпочитают миры, порожденные или хотя бы преобразованные человеческими желаниями и потому легко сопоставимые с культурным контекстом писателя и читателя.
Все, что есть в загробном царстве в «Свете в окошке» Логинова, порождено желаниями его обитателей-усопших, а сами желания исполняются потому, что мертвых помнят живые.
«Мир в реторте» в «Гравилете "Цесеревиче"» Рыбакова выращен людьми специально для того, чтобы отрабатывать на нем революционные идеи.
Миры «Сферы» Валентинова, как и положено снам, порождены человеческим подсознанием и несут на себе все черты спящих, даже люди, появляющиеся в этих мирах, — лишь проекции личности спящего.
Миры, созданные гениальным моделистом в «Казни» Дяченко, спроектированы им сознательно в рамках исследований по «экспериментальной социологии»: в этих мирах проверяются некоторые идеи о преступлении и наказании.
Романы Лукьяненко о «мире глубины», равно как и «Цифровой» Дяченко, написаны под влиянием восхищения активно развивающимися компьютерными играми и интернетом, но всякую игру кто-то придумал, а в «Цифровом» человек может сам превратиться в компьютерную игру.
Параллельные миры в «Чапаеве и Пустоте» Виктора Пелевина отчасти представляют собой видения галлюцинирующего сознания, а отчасти собраны из ошметков советской культуры — таких, как анекдоты и кинофильмы.
Параллельные миры в «Транквилиуме» и «Штурмфогеле» Андрея Лазарчука неотделимы от практикуемой людьми магии и ведущихся людьми войн.
Миры «Омеги» Андрея Валентинова, равно как и «Пятого измерения» Владимира Савченко, хотя формально существуют и независимо от человеческой воли, фактически являются результатом морального проектирования — это этически положительные или отрицательные миры, и герои именно так к ним и относятся. Кроме того, параллельные реальности в «Сфере» и «Пятом измерении» отличаются от нашей не потому, что они онтологически другие, а потому, что другими их сделал свободный выбор людей — можно сказать, инаковость этих миров носит антропогенный характер.
Все это свидетельствует об одном: параллельные миры во многих смыслах являются частью нашего мира.
Фактически фантастика стоит перед важной дилеммой. Неудовлетворенность повседневностью, тяга к разнообразию, к иному, к пространству за горизонтом заставляет ее создавать в воображении чужие миры — но озабоченность делами человеческими тут же заставляет в этих мирах видеть лишь «духовную инфраструктуру» своего собственного, столь надоевшего уже родного дома. Убегая в параллельное измерение, герой застает там лишь гигантское кривое зеркало, отражающее оставленную за спиной родину.