Поле боя
Шрифт:
– Это уж точно, – усмехнулся Ираклий. – Волю вашу сломали давно, а потом еще и зомбировали. Хотя этого вы можете и не помнить. Проверяется же это легко. Кто давал задание ликвидировать нас? Быстро!
Губы поручика затряслись. Он побледнел еще больше, буквально до землистого оттенка, поднес руку ко лбу, и его вдруг словно пронизал разряд электричества: тело выгнулось дугой, глаза выскочили из орбит, лязгнули зубы. Он схватился руками за горло, захрипел и упал. Его напарники смотрели на своего вожака испуганно и в то же время подавленно, словно знали, что их ждет та же участь.
– Готов, –
Тот вздрогнул, открыл рот, выдохнул:
– В Бар… – и тут же замолчал, будто в рот ему вбили кляп. Лицо парня стало серым, глаза остекленели, плечи опустились. Упал он на толстый слой сосновых иголок уже мертвым.
– Где – в Бар?.. – тем же тоном обратился Корнеев к по-следнему пассажиру «Мазды». – В Барановичах? В Барыкине? В Барвихе?
Молодой человек, оставшийся безучастным к судьбе товарища, не сказал ничего. Просто прижал руки к сердцу, пошатнулся и упал бездыханным. Его программа самоликвидации сработала быстрее, чем у остальных легионеров ЛООС.
Корнеев и Федотов постояли над трупами, помрачневшие и молчаливые, не обращая внимания на оперативников церковной дружины, явно потрясенных случившимся, и посмотрели друг на друга.
«Ты думаешь, нас после этого оставят в покое?» – вопрошали глаза Сергея.
«Вряд ли», – отвечали глаза Ираклия.
– Куда их? – вслух спросил Корнеев.
Ираклий задумался.
– Посадите всех обратно в их машину и отвезите отсюда подальше, километров за тридцать.
– Документы?
– Документы оставьте, а оружие заберите. «Глушаков» у них случайно нет?
– Я проверил, нет. Может быть, были у тех, кто ехал в джипе.
– Жаль, парочка пси-генераторов нам бы не помешала.
– Ничего, ликвидаторы нам сами привезут «глушаки», – пошутил Корнеев. – Настырные ребята, вряд ли остановятся на достигнутом.
– И я так думаю. Видимо, простой обороной нам не отделаться.
– А лучшая оборона, как известно, – нападение. Пора вспомнить, чему нас учили, и браться за этот ЛООС основательно, с выходом на верхушку.
– Увы, майор, ты прав. Как и генерал Брусилов в свое время.
– Он тут при чем?
– Лет девяносто назад он произнес очень верные слова: «Правительства меняются, а Россия остается, и все должны служить ей по той специальности, которую выбрали».
– Наша специальность – контрразведка.
– Наша специальность – война! Война с врагами Отечества. А Легион с его лабораториями психотехники – именно такой враг и есть.
Они помогли спецназовцам Корнеева перенести погибших легионеров в их машину, один из парней сел за руль «Мазды«, и Корнеев проинструктировал его, что надлежит делать. Потом сел в «УАЗ» Федотова, и они поехали в леспромхоз, занятые каждый своими мыслями. Корнеев думал о том, что его парни из «тайной дружины» зарекомендовали себя с самой лучшей стороны и что на них можно положиться, Ираклий же размышлял о том, что всякий героизм имеет пределы, а оценивается он по обыкновению лишь после смерти героя…
ОСТАШКОВ
ВОРОБЬЕВ
Два дня он размышлял над предложением Родиона войти в состав команды «Психодав», но решения так и не переменил. Лида поверила в его желание стать семейным человеком, а не перекати-полем, а дети вдруг как по команде стали звать его папой, и это обстоятельство предопределило дальнейшие шаги бывшего командира «мстителей». Он свое отвоевал. С другой стороны, чисто мирной жизни не получалось, мир был полон придурков, подонков и бандитов, время от времени пути их пересекались с дорогой бывшего майора Службы внешней разведки, и тогда приходилось сдерживать себя, чтобы ненароком не убить наглеца, хотя руки так и чесались ответить обидчикам «контраргументально». И все же ему дважды пришлось вмешаться в чужие разборки, внезапно затрагивающие как его личные честь и достоинство, так и честь, достоинство и независимость окружающих.
Впервые Панкрат вспылил, когда в одно из воскресений конца августа, взяв с собой семью в полном составе, отправился ранним утром на лодке деда Харитона на рыбалку.
Они доплыли до острова Кличен, который многие называли Клично и даже Ключно (от слова ключ), расположенного в трех километрах от набережной Осташкова, разбили на его южном берегу, в маленькой бухточке, палатку, но отдохнуть, насладиться красотой, чистотой и тишиной природы не успели. Только Панкрат закинул удочки с высокого бережка, поросшего травой, с удовольствием показывая снасти пятилетнему Антону, как вдруг послышался звук мотора, из-за юго-восточной оконечности острова вывернулся быстроходный катер и пристал к берегу рядом с рыбаками. На его борту находилось трое мужчин в ветровках, двое молодых и один постарше. Их лица и взгляды были неприятны, и Панкрат насторожился, внутренне собрался, хотя виду не подал: ничего противозаконного, по его мнению, он не делал.
– Эй, рыбачки, – окликнул его молодой мужик с буйной шевелюрой и «боксерским» перебитым носом, – собирай свои манатки и ухалевай отсюда, здесь останавливаться и ловить рыбу запрещено.
– Кем? – хладнокровно спросил Панкрат, делая успокаивающий жест Лиде.
– Запрещено, и все. Давай, не кобызись, залезай в свое корыто, и побыстрей, нам некогда.
– Документ покажи, – тем же тоном сказал Панкрат. – Что здесь запрещено останавливаться.
– Какой документ? – удивился второй парень, со шрамом на щеке и слегка косящими глазами. – Ты чо, русского языка не понимаешь? Сказано – выметайся, значит, выметайся.
– Панкрат, – тихо позвала его Лида, – давай уедем.
Но в душе Воробьева уже родился протест, хамов он терпеть не мог, а поскольку никакого криминала в своих действиях не видел, то и вел себя соответственно.
– Ребята, я не первый год живу на свете. Или показывайте документ, запрещающий здесь ловить рыбку и останавливаться на отдых, или плывите мимо.
Пассажиры катера переглянулись.
– Не понимает, – сказал «боксер».
– Придется показать документ, – отозвался его косоглазый спутник со шрамом, и они заржали.