Поле мечей. Боги войны
Шрифт:
И в этот самый момент Юлий повернулся к спутнице и сжал ее в объятиях так сильно, что едва не причинил боль. Губы его жадно искали поцелуя. Сервилия уступила, не в силах противостоять страсти.
Оказавшись во дворе форта, Брут легко соскользнул с коня. Десятый легион проводил в горах сложные учения, и Октавиан зарекомендовал себя очень хорошо: он толково распорядился подразделением, которым командовал, и искусно обошел Домиция. Не теряя времени, Брут стремительно вошел в здание. Мрачное настроение, еще недавно господствовавшее в укреплении римлян, к счастью, миновало. А это означало, что Юлий искренне порадуется успехам своего молодого родственника. Как говорил когда-то Марий, у Октавиана надежные руки и широкие плечи.
Часовой, которому надлежало находиться у самого основания лестницы, оставил свой пост и отошел в сторону. Взбегая на второй этаж, Брут услышал его окрик, но лишь усмехнулся.
Юлий возлежал рядом с Сервилией. Внезапное шумное и бесцеремонное вторжение Брута всполошило обоих. Юлий, нагой, в ярости вскочил с ложа и бросился к другу.
– Убирайся вон! – прорычал он.
От неожиданности зрелища Брут замер на месте. Но через несколько секунд, придя в себя, с искаженным лицом, повернулся и выскочил вон, резко захлопнув за собой дверь.
Юлий взглянул на Сервилию, уже сожалея о том, что поддался необузданному гневу. Небрежно накинув одежду, сел на широкое ложе. Запах духов наполнял воздух; он знал, что и сам пахнет этими духами. Юлий резко поднялся, стремясь оказаться в стороне и от ложа, и от женщины и решая, как теперь вести себя и что делать.
– Я сама выйду к нему, – негромко произнесла Сервилия, поднимаясь.
Растерянный и расстроенный, Юлий едва замечал ее наготу. Как они могли заснуть? Однако запоздалые сожаления бесплодны. Юлий отрицательно покачал головой и завязал сандалии:
– Извиняться должен я, а не ты. Поэтому я и пойду к нему.
– Но ты же не будешь извиняться… за меня? – обманчиво спокойным голосом уточнила Сервилия.
Юлий повернулся и посмотрел ей в глаза.
– Ни за единый проведенный с тобой миг, – нежно ответил он.
Сервилия подошла, и он обнял ее, удивившись, как, оказывается, приятно обнимать обнаженную женщину, оставаясь полностью одетым. Несмотря на тревогу за Брута, Юлий улыбнулся.
– Сейчас он немного успокоится, и можно будет попробовать обсудить ситуацию, – попытался успокоить возлюбленную Цезарь, хотя и сам не слишком верил собственным словам.
Уверенным движением он пристегнул к поясу ножны. Сервилия неожиданно испугалась.
– Я не хочу, чтобы между вами произошло что-то серьезное, – жалобно взмолилась она. – Юлий, прошу тебя!
Цезарь принужденно рассмеялся:
– Он еще ни разу не причинил мне боли.
Выйдя из комнаты, он плотно закрыл за собой дверь.
Выражение его лица моментально изменилось, и вниз он спустился с видом угрюмым и непреклонным.
В общем зале сидели Домиций, Кабера и Цирон. Полководцу показалось, что все они смотрят на него осуждающе.
– Где он? – коротко и резко спросил Юлий.
– На плацу. На твоем месте я оставил бы его в покое. Кровь его бурлит вовсю, так что не время выяснять отношения.
Цезарь на секунду задумался, однако обычная дерзость, как всегда, одержала верх. Он сам заварил всю эту кашу, ему ее и расхлебывать.
– Брут – мой давний, самый старый друг, и все должно остаться между нами.
Брут в одиночестве стоял посреди пустого плаца, в руке его ярко блестел меч работы Кавальо. Увидев Юлия, коротко кивнул, и тот едва не остановился: темная угроза исходила от всего облика друга. Если дело дойдет до схватки, он не сможет одержать над Брутом верх. Даже украв победу, не найдет в себе достаточно сил, чтобы забрать эту жизнь.
Брут поднял клинок в первую позицию, и Юлий моментально изгнал все лишние мысли – так, как учил Рений: это враг и его надо убить.
Юлий обнажил меч.
– Интересно, ты ей заплатил? – негромко спросил Брут, моментально лишив противника собранности.
Юлий подавил резкий укол гнева. Они учились боевому мастерству у одного человека, а потому нельзя поддаваться на провокации.
Противники начали кружить по площадке.
– Мне казалось, что я все знаю и понимаю, но верить не хотелось, – не унимался Брут. – Надеялся, что ты не опозоришь меня, а потому старался не волноваться.
– В этом нет никакого позора.
– Есть. Еще как есть! – упрямо повторил Брут и сделал выпад.
Юлий знал боевой стиль Брута лучше всех, однако ему с трудом удалось отразить направленный в самое сердце удар. Прием смертельный, и прощать его нельзя. Гнев начинал захлестывать, движения становились все стремительнее, шаг тверже, а чувства острее. Что же, чему быть, того не миновать.
Юлий метнулся вперед, низко нагнувшись, и резкий неожиданный выпад заставил противника отпрянуть. С трудом увернувшись, Брут в свою очередь начал наносить удар за ударом.
Наконец, тяжело дыша, воины разошлись. Юлий крепко сжал левую руку, пытаясь зажать глубокую рану на ладони. Но кровь все равно сочилась – медленно, крупными каплями – и тут же впитывалась в песок.
– Я люблю ее, – произнес Цезарь. – И люблю тебя. А потому достаточно. Хватит.
С выражением откровенного отвращения на лице он отбросил меч в сторону и, безоружный, остановился перед другом.
Брут приставил острие меча к его горлу:
– Они все знают? Кабера, Домиций, Октавиан?
Юлий смотрел в упор, изо всех сил стараясь не мигать:
– Возможно. Брут, мы ничего не планировали. И уж разумеется, я вовсе не думал, что ты вот так влетишь в комнату.
Острие меча осталось единственной неподвижной точкой во вращающемся мире. Юлий крепко сжал губы, пытаясь успокоиться. Сознательно расслабил все до единой мышцы и стоял, просто ожидая. Умирать очень не хотелось, но уж если суждено встретить смерть, то лучше встретить ее с холодным презрением.
– Это не игра и не шутка. Ни для меня, ни для нее.