Поле мечей. Боги войны
Шрифт:
Помпей старательно взвешивал все «за» и «против».
– Дело может затянуться на годы, Регул. По тебе никто не будет скучать?
– Нет, мой господин, я совсем один в мире.
– В таком случае считай, что получил мой приказ. Ступай, и да благословят тебя боги.
От волнения Регул с трудом нашел нужные слова:
– Это… это большая честь, мой господин. Клянусь, при первом же твоем слове я буду в нужном месте в нужное время.
– Не сомневаюсь в тебе, Регул. И непременно вознагражу, когда…
– В этом нет ни малейшей необходимости, господин, – сам удивившись собственным словам, быстро ответил офицер.
Он отлично
Улыбка Помпея была наградой.
– Если бы таких, как ты, было побольше, Регул! Не многие способны так служить.
– Благодарю, господин, – вытянулся по струнке офицер.
Он знал, что впереди маячат годы суровой дисциплины и скромного солдатского жалованья, но это его нисколько не беспокоило.
Глава 10
Рим не затихал ни днем ни ночью, а с наступлением утра обширную площадь форума до отказа заполнили массы горожан. Толпа волновалась, двигалась, гудела. Отцы сажали детей на плечи, чтобы те могли хотя бы издали взглянуть на консулов. Когда вырастут, они будут рассказывать, что своими глазами видели людей, победивших армию Спартака и спасших город.
Юлию толпа казалась безликой и пугающей. Как вести себя на трибуне: смотреть в пространство или в упор уставиться на какого-нибудь одного несчастного горожанина? Да и вообще, услышат ли они его? Во время выступления Помпея люди молчали, однако нечего и сомневаться: консул нашпиговал площадь своими шпионами.
Цезарь снова и снова повторял в уме речь, молясь лишь о том, чтобы не запнуться и не забыть какой-нибудь логический переход. После выступления будут, наверное, вопросы – возможно, от находящихся на жалованье у консулов подставных лиц. Его могут попытаться унизить. Юлий незаметно прижал ладони к коленям, надеясь, что мягкая ткань тоги осушит холодный нервный пот.
Юлий сидел на подиуме рядом с Крассом и отцом Светония, но даже не смотрел на соседей. Те внимательно слушали речь Помпея. Вот он запустил в публику какую-то остроту и тут же поднял руки, пытаясь успокоить рассмеявшихся. Да, приходилось признать, что держится консул прекрасно, в его манерах не ощущалось ни малейшей неуверенности. Ораторское искусство непосредственно отражалось в реакции слушателей. Все лица были поднятыми, словно в поклонении. Выступать после такого успеха казалось не просто трудно, а страшно.
Помпей начал говорить о том, что ему удалось сделать за год консульства, и по площади прокатились аплодисменты. Военные успехи чередовались с обещаниями бесплатного хлеба и зрелищ, с посулами раздачи памятных монет. Услышав о последнем, Красс внутренне замер. Интересно, где это Помпею удастся найти средства, чтобы отчеканить свой профиль в серебре? Однако тяжелее всего оказалось перенести то обстоятельство, что в подачках, в общем-то, никакой необходимости не было. Помпей держал толпу уверенной рукой, силой своей воли ввергая ее то в смех, то в задумчивость, то в негодование. Выступление было поистине мастерским. Закончив, оратор отступил в сторону и широким жестом пригласил на трибуну Цезаря.
Тот встал и с застывшей улыбкой поклонился консулу. Отеческое снисхождение показалось раздражающим и отвратительным, но приходилось терпеть.
Помпей негромко обратился к молодому сопернику:
– Неужели под тогой не скрыты новые щиты, Юлий? Я не сомневаюсь, что ты приготовил что-нибудь в этом роде.
Цезарь изобразил на лице улыбку, как бы говоря окружающим, что слова опытного мастера – всего лишь милая шутка, а вовсе не колкость. Помпей намекал на выигранный Юлием на этой самой площади суд: тогда толпе показывали щиты с изображенными на них сценами из жизни Мария.
Помпей, ничего больше не добавив, со спокойным и заинтересованным видом сел на свое место. Юлий же подошел к трибуне и на мгновение замер, оглядывая раскинувшееся внизу море лиц. Сколько человек оставили свои дома и пришли сюда, чтобы выслушать ежегодное обращение консулов к народу? Восемь тысяч? Или десять? Утро было ранним, солнце еще не вышло из-за крыш возвышавшихся по краям форума храмов, и поэтому свет казался серым и холодным. Юлий глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, чтобы голос с самого начала звучал твердо и сильно. Важно, чтобы граждане расслышали каждое слово.
– Меня зовут Гай Юлий Цезарь. Я племянник Мария, который семь раз становился римским консулом. И я тоже включил свое имя в сенатский список. Я хочу стать консулом в память об этом человеке и надеюсь продолжить начатое им дело. Хотите ли вы и от меня услышать обещания о раздаче бесплатного хлеба и монет? Разве здесь собрались дети, ожидающие игрушек в обмен на преданность? Кроме того, хороший отец не будет баловать ребенка лишними подарками.
Юлий на секунду замолчал. Все становилось на свои места, он уже не нервничал. Собравшиеся на площади люди не отводили от него внимательных глаз, и он вдруг ощутил первую протянувшуюся ниточку доверия.
– Я хорошо знаком с теми, кто не разгибая спины выращивает для вас хлеб. Кормить других – не слишком благодарное и вовсе не прибыльное занятие, но крестьяне гордятся своим трудом, и потому они настоящие люди. Знаю я и многих из тех, кто, не жалуясь, сражался за свободу этого города. Иногда мы встречаем этих искалеченных людей на улицах и отводим глаза, забывая, что можем смеяться и любить лишь потому, что воины отдали за нас здоровье, а порою и жизнь.
Наш город держится потом и кровью тех его жителей, которых уже нет среди нас, однако нам тоже надо многое сделать ради его блага. Вы слышали слова консула Красса о воинах, которым предстоит поддерживать порядок на улицах? Я без малейшего сожаления пошлю своих людей охранять вас, но ведь настанет время, когда я должен буду вести их в дальние края, чтобы завоевать для вас новые богатства и новые земли. Кто же тогда позаботится о безопасности города, кроме самих горожан?
Толпа беспокойно пошевелилась, и Юлий на мгновение замолк. Он ясно представлял то, что хочет сказать, но как выразить свою мысль доступно?
– Аристотель говорил, что государственный деятель стремится воспитать в гражданах определенные моральные устои, расположение к добродетели. Я ищу это расположение в ваших душах и вижу его готовым выплеснуться в мир. Именно вы защитили стены нашего города от восставших рабов. В тот момент вы не спрятались от исполнения своего долга. Надеюсь, что не спрячетесь и сейчас, когда я прошу об этом. – Цезарь продолжал громче и увереннее, чем прежде: – Обещаю создать специальный фонд и оплачивать труд тех, кто сейчас не имеет работы. Труд этот будет заключаться в уборке улиц и защите граждан от разбойных банд, которые терроризируют слабых. Где же былая слава Рима, если сейчас мы живем в постоянном страхе, опасаясь, едва стемнеет, выйти на улицу? До каких пор нам крепко-накрепко запирать двери и с опаской ждать, не сломает ли их грабитель или убийца?