Полет аистов
Шрифт:
— Что вы узнали о «Едином мире»?
— Ничего. У них безупречная репутация. Финансовая отчетность абсолютно прозрачная, работают они у всех на виду, причем весьма успешно.
— Откуда взялась эта организация?
— Она была основана в семидесятых годах Пьером Дуано, французским врачом, живущим в Калькутте, на севере Индии. Он помогал обездоленным людям, лечил детей и прокаженных… Дуано решил расширить поле деятельности. Он открыл общедоступные диспансеры, и эта акция приобрела большой размах. О Дуано заговорили. Он стал известен во многих странах.
— А дальше?
— Позднее Пьер Дуано создал «Единый мир» и основал «Клуб 1001», членами которого стали около тысячи предприятий и частных лиц, и каждый из них внес десять тысяч долларов. Вся сумма целиком, то есть более десяти миллионов, была надежно вложена, чтобы ежегодно приносить приличный доход.
— И какова реальная выгода?
— Этих средств хватает, чтобы финансировать представительства «Единого мира». Таким образом, дарители могут удостовериться, что их деньги используются непосредственно на нужды обездоленных, а не на обустройство, к примеру, шикарных вилл. Прозрачность финансов весьма способствовала успеху «Единого мира». Сегодня его медицинские центры существуют повсюду. В распоряжении организации целая гуманитарная армия. В их сфере это кое-что значит.
На линии начался треск.
— Вы можете достать список его центров по всему миру?
— Конечно, только зачем вам…
— И список членов «Клуба 1001».
— Вы на ложном пути, Луи. Пьер Дуано — знаменитость. Он чуть было не получил в прошлом году Нобелевскую премию мира и…
— Так вы достанете список?
— Попробую.
И снова оглушительный треск.
— Я на вас рассчитываю, Эрве. Я свяжусь с вами завтра или послезавтра.
— Где я могу вас найти?
— Я вам перезвоню.
Кажется, на Дюма все же не стоило особенно рассчитывать. Я снова снял трубку и набрал номер Вагнера. Немец страшно обрадовался, услышав мой голос.
— Вы где? — завопил он.
— В Израиле.
— Прекрасно. Вы видели наших аистов?
— Я жду их здесь. Я как раз на перекрестке их дорог, в Бейт-Шеане.
— Там, где fishponds?
— Совершенно верно.
— А в Болгарии и на Босфоре вы их видели?
— В этом я не совсем уверен. Я видел несколько больших стай над проливом. Это было фантастическое зрелище. Ульрих, я не могу долго говорить. У вас есть новые данные?
— Да, они у меня под рукой!
— Я вас слушаю.
— Главное — это передовая группа. Она уже миновала Дамаск и движется к Бейт-Шеану. Думаю, завтра вы их увидите.
Ульрих сообщил мне их местоположение. Я отметил его на карте.
— А западные?
— Западные? Погодите секунду. Самые проворные уже летят над Сахарой. Скоро будут в Мали, в дельте Нигера.
Эти данные я тоже записал.
— Отлично, — сказал я в заключение. — Я перезвоню вам через пару дней.
— А где именно вы находитесь, Луи? Мы могли бы послать вам факс: у нас собрались некоторые статистические данные, и вам…
— К сожалению, здесь нет факса.
— У вас какой-то странный голос. С вами все нормально?
— Да, все в порядке, Ульрих. Очень рад был с вами поговорить.
Наконец, я позвонил Йоссе Ленфельду, руководителю «Общества защиты природы». Йоссе говорил по-английски с резким акцентом и кричал так громко, что телефонная трубка дрожала. Я понял, что этот орнитолог — еще один образчик местного колорита. Мы условились встретиться на следующий день в восемь тридцать утра в аэропорте Бен-Гурион.
Я встал, съел на кухне немного питы и отправился рыться в птичьей лечебнице Иддо, в глубине сада. Он не оставил никаких записей, никаких статистических данных, вообще никакой информации — только одни инструменты и перевязочные материалы, вроде тех, что я видел у Макса Бёма.
Зато я обнаружил стиральную машину. Пока в барабане крутились все мои вещи, я спокойно продолжал заниматься поисками. Однако, кроме старых бинтов с прилипшими к ним перьями, я больше ничего не нашел. Этот день никак нельзя было назвать удачным. Однако в тот момент я ничего так не хотел, как снова увидеть Сару.
Час спустя, когда я развешивал на солнце свое белье, в пространстве между двумя рубашками появилась она.
— Ну что, работа закончена?
Вместо ответа Сара подмигнула мне и взяла меня за руку.
20
За окном медленно угасал день. Сара отодвинулась от меня. По ее груди струился пот. Она, не мигая, смотрела на вентилятор, лениво вращавшийся под потолком. У нее было длинное крепкое тело и темная, обожженная солнцем, дубленая кожа. При каждом движении ее мускулы напрягались, как затравленные звери, готовые броситься на охотников.
— Хочешь чаю?
— С удовольствием, — ответил я.
Сара поднялась и отправилась заваривать чай. Ее ноги были чуть-чуть искривлены. От этого я вновь пришел в возбуждение. Мое влечение к Саре не ослабевало ни на минуту. Два часа, проведенные в ее объятиях, нисколько меня не успокоили. Дело было вовсе не в удовлетворении и не в наслаждении, а в каком-то фантастическом взаимном притяжении пылающих тел, словно созданных для того, чтобы гореть друг для друга. Вечно.
Сара вернулась, неся узкий медный поднос с металлическим чайником, маленькими чашками и сухим печеньем. Она присела на край кровати и разлила чай по-восточному — очень высоко поднимая чайник над чашками.
— Луи, — обратилась она ко мне, — я много думала сегодня. Мне кажется, ты идешь неверной дорогой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Птицы, перелеты, орнитологи. А ведь речь идет об убийствах. Никто не станет убивать людей из-за каких-то птиц.
Я уже слышал это от других. Я возразил:
— В этом деле есть только одна связующая нить: аисты. Не знаю, куда заведут меня эти птицы. Мне непонятно, почему вся их дорога усеяна трупами. Но эта жестокость, не знающая границ, должна подчиняться какой-то логике.