Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
Кто-то поставил себе задачу их разорить.
Пресс-служба надергала из Интернета в адрес банка целую пачку измышлений. И в пресловутых черных списках они гордо фигурировали едва ли не на первых позициях. Вчера звонили из банка, от которого они некогда отпочковались, осторожно интересовались, в чем дело. Не сегодня завтра подключится телевидение, это как пить дать. И между прочим, клиент уже начал утекать потихоньку.
А еще… Еще кто-то, следуя классическому образцу пиратов-рейдеров, начал скупать акции. Те самые акции, которые в бытность банка московским филиалом выпустили в свободную продажу. И простые, и привилегированные. Тихо-тихо, через подставных лиц, у пенсионеров, которые сто лет как забыли, что у них эти самые акции есть. Денежка-то на них капала совсем крохотная, а то и совсем не капала,
Контрольный пакет в равных долях принадлежал отцу Дениса и ему самому. Однако совет вполне мог, как выражался Николай Андреевич, его «сковырнуть». В случае если он, по единогласному мнению, со своими обязанностями главы совета и одновременно управляющего не справляется. Если сейчас все пойдет в разнос, то такой момент вполне может наступить. Мало того, отцу — а вместе с ним и Денису — настоятельно предложат продать свои акции банку. То есть членам совета директоров.
Теплее, теплее…
Кто тогда может претендовать на главный пост?
Либо старый лис Глеб Терентьев, единственный в совете динозавр, наследство московского режима, либо Вадик Умывако — лис молодой и шибко хищный.
Однако Терентьев — в обиходе Терентий — никак не будет гадить там, где кормится. Даже если обгаженная кормушка станет впоследствии принадлежать ему одному. Терентий — из старых воров в законе, строго блюдет определенный кодекс. Если б он захотел прибрать банк к рукам, то пошел бы в лобовую атаку, вплоть до заказного убийства, но не стал бы опускать его ниже плинтуса. Денис вспомнил Терентия — высокого, с манерами аристократа. Абсолютно голый череп — костистый и пятнистый, орлиный нос, выцветшие глаза с жестким прищуром. Всегда только черные костюмы, длинное черное пальто, зеркально сверкающие ботинки. Ему подобная интрига не пошла бы, как и клетчатый пиджак.
Зато Вадик — это да, это в его забавном стиле. Месяц назад ему исполнилось тридцать шесть, но его по-прежнему звали Вадиком — и за глаза, и в глаза тоже. Ему же хотелось быть Вадимом Ивановичем. Любой ценой.
Вадик был из той породы мужчин, которым постоянно дарят на дни рождения недорогие галстуки. Несмотря на то что сами себе они покупают галстуки долларов по двести, а то и дороже. Это обстоятельство его категорически не устраивало. Наглый, цепкий, абсолютно беспринципный, если дело касалось его личной выгоды, он успел пролезть в последнюю обойму комсомольских секретарей, поскольку другого пути приподняться в то время не видел. На комсомольском поприще преуспел и смог бы, наверно, далеко пойти, если бы лавочка не прикрылась. Впрочем, из лавочки он выскочил, как говорится, с куском колбасы в зубах, позволившим ему в дальнейшем там что-то прикупить, здесь продать и остаться с прибылью. Полученная без отрыва от комсомольской работы специальность экономиста вкупе с начальным капиталом и определенными связями привела его в банк. В банке Вадик зацепился плотно и пошел в рост. Денис, разумеется, его категорически раздражал уже только тем, что был «папенькиным сынком». Явных конфликтов у них не было, но магматическую ненависть Вадика Денис ощущал всей кожей. Неужели действительно Вадик осмелел настолько, что решил свалить Полесова-старшего, а с ним заодно и младшего? Но один он вряд ли бы рискнул. Или это весь совет втихаря решил, что Акела где-то промахнулся? Может, именно по этой причине служба безопасности беспомощно топчется на месте, не в силах угадать, откуда подул чумной ветерок? Не в силах — или притворяются?
Андрей не знал, что делать. Искать Марину или нет, а если искать, то где и как? Слишком уж глубоко он во всем этом завяз, чтобы махнуть рукой и сделать вид, что его вся эта история не касается. Или вину свою чувствовал, пусть смутную, косвенную, но все же вину?
Все разрешилось словно само собой. Назревал юбилей одного из крупных питерских вузов, а заодно и юбилей бывшего ректора, жившего ныне в Краснодаре. Решили слить два этих обстоятельства в один флакон и послать кого-то к юбиляру — взять интервью. Напросился Андрей, рассчитывая скоренько написать статью на месте, переправить в редакцию по электронной почте и завернуть на пару дней в Сочи — а вдруг повезет?
В Краснодаре Андрей действительно управился быстро, а вот Сочи встретил его неласково — холодным ливнем. Ночлег пришлось искать самостоятельно — кто стал бы ему оплачивать гостиницу! Снял у первой попавшейся бабки с вокзала комнату на два дня, перекусил в ближайшем кафе и поехал в центр. Где искать Марину, он не представлял даже приблизительно. Ехать к бабе Глаше, судя по телефонному разговору с ее сыном — с кем же еще! — смысла не было. К бывшему мужу Марины?
Валерий, как и следовало ожидать, встретил его так же неприветливо, как и город в целом. Тому обстоятельству, что приходившая к нему женщина — действительно Марина, нисколько не удивился.
— Охотно верю, — хмыкнул он. — Только пока это не будет документально подтверждено, на квартиру пусть не рассчитывает.
— Да не в квартире дело! — возмутился Андрей.
— Извините, но я ей помогать не намерен, — безукоризненно вежливо ответил Валерий. — И вам не советую. Благодарности не дождетесь. И где она сейчас, не представляю. Всего хорошего.
— Подождите! — остановил его Андрей, когда Валерий уже закрывал дверь. — У вас нет случайно фотографии Марины?
— А зачем вам? — удивился Валерий. — Она, как вам известно, на свои фотографии сейчас мало похожа. Или вы хотите оплатить ей пластическую операцию? По вашему виду не скажешь. — Он с усмешкой оглядел Андрея. — Ладно, посмотрю сейчас. Подождите здесь. Хотя она все барахло утащила. Разве что если на антресолях?
Он ушел и пропал. Андрей присел на перила площадки, закурил. Если повезет, сейчас он узнает, как выглядела Марина раньше. Интересно, что имел в виду ее муж, говоря, что помогать ей не стоит, поскольку благодарности все равно не дождется?
— Эта дрянь действительно утащила все, — удрученно ответил вернувшийся минут через пятнадцать Валерий. — Даже свадебный альбом, хотя я не представляю, на кой ляд он ей сдался. Назло, наверно. Что вы так на меня смотрите? Или не в курсе? Пожалуй, что и так.
— Я нашел ее, — попытался объяснить Андрей. — На дороге. Полуживую. Привез в больницу. Узнал, что она потеряла память, что ей некуда идти. Хотел хоть как-то помочь. Так что, как вы говорите, я действительно не в курсе.
Валерий смотрел на него, задумчиво покусывая губу.
— Заходите, — сказал он наконец, открывая перед Андреем дверь.
В квартире отчетливо пахло плесенью, в ней было сыро и холодно.
— Окна на север, солнца нет, — словно прочитал его мысли Валерий. — Море близко. Весной уберешь зимнюю одежду, а она за лето возьмет и заплесневеет. Вы ведь не местный, да? Всем почему-то кажется, что в Сочи просто райское житье. Как бы не так! Когда-то сюда преступников ссылали — помирать от малярии. Половина сочинцев — приезжие. Знаете, шутка есть такая, что сочинец — это отдыхающий, которому не хватило денег на обратную дорогу. Те, у кого есть возможность, хотели бы отсюда уехать.
— А я бы не отказался узнать прикуп, — улыбнулся Андрей, присаживаясь за кухонный стол, покрытый голубой клеенкой. — Мне в Сочи нравится.
— Это вы, наверно, зимой здесь не бывали.
Валерий достал из шкафчика чашки, сахарницу, банку растворимого кофе, вазочку с недорогим печеньем.
— Или покрепче? Коньячку?
— Не откажусь, — кивнул Андрей.
— Не хотел вас разочаровывать. — Разлив коньяк по рюмкам, Валерий задумчиво посмотрел сквозь свою на свет, чуть приподнял и залпом выпил. — Но решил, что лучше все же рассказать. Чтобы потом ничему не удивлялись. Обидно мне бывает за добрых самаритян, когда их за нос водят. Они и так из вымирающего племени. Я, например, к ним не отношусь. Зато мама у меня такая была. Всем была готова помогать. А несчастненькие ей на шею садились и ехали, свесив ноги. И заодно ее грязью поливали. И смеялись над ней. А от Марины вы точно благодарности не дождетесь. Поверьте, я не потому так говорю, что обижен или еще что-то там. Просто это самое бессовестное и бессердечное существо, которое я только видел. Я теперь понять не могу, как мог столько времени ее не просто терпеть, а любить. Любовь, как говорится, зла, а козлы… и козы этим пользуются.