Полет «Грача»
Шрифт:
– Вообще не подойдет, – майор быстро зыркнул на меня и тут же опустил глаза, словно был в чем-то виноват.
– Как не подойдет?!
Я вскрикнул так громко, что все взгляды мигом обратились в мою сторону. Ох, ну и взгляды! Мои коллеги явно знали что-то, что не знал я. Что-то чудовищное, жестокое, неизбежное и непоправимое.
– Ну, вы чего молчите? Языки что ли попроглатывали? – я начал выходить из себя.
– Пограничников никто не слышит, – связист капитан Косенко наконец прервал молчание. – Их основную радиостанцию накрыли первым же залпом.
– А это что? – Я ткнул пальцем в динамик, из которого, не переставая, неслись автоматные очереди.
– Да это, товарищ подполковник, древняя как мир «стопятка»! На равнине добивает до шести километров, а в горах… – Косенко кисло скривился, – а в горах она вообще ни к черту.
– Но мы же почти в сотне и ловим?
– Ловим на аэродромную антенну, в зоне прямой видимости, с до предела выкрученными усилителями.
Связист решительно не желал углубляться в технические тонкости. Больше того он как можно скорее постарался закрыть данную тему, для чего неопределенно заметил:
– Да много есть всякой всячины, с которой нам тут подфартило.
Знаю я этот фарт! Натолкнувшись на мой испытывающий взгляд, Косенко поспешил отвернуться. Капитан всегда прячет глаза и уходит от расспросов. Точно так же, как и оба прапорщика, прибывшие вместе с ним. Таинственные личности. Ни с кем не общаются, а только изо всех сил делают вид, что двадцать четыре часа в сутки усердно качают связь. Но народ не проведешь. Народ здесь бывалый, грамотный и глазастый. Радиоэлектронный шпионаж от обычной связи отличить смогут, тем более, когда намеки на этот деликатный промысел то и дело проскальзывают то тут, то там. Вот, к примеру, антенна наша, после того как эта троица в ней покопалась, творит настоящие чудеса. Мне кажется она теперь не только «стопятку»… она теперь мысли самого радиста вмиг срисует. Да и не только радиста, а и всех вокруг. Вот только от моих мыслей электронику наверняка заклинит. Не веселые у меня сейчас мысли, тяжелые и горькие.
Собственное бессилие казалось невыносимым. Я чувствовал себя подлой скотиной, сволочью и предателем, убийцей детей. Погранцы – это ведь срочники, мальчишки, которых только-только отрвали от мамкиной сиськи. А против них кто? Наемники, матерые волки со всего света. Им резать славянские глотки в настоящий кайф.
– Мы не можем просто так сидеть и ничего не делать! – как ужаленный я вскочил на ноги.
– А что ты предлагаешь? Это другая страна, чужая война. – Голос командира авиагруппы подполковника Черного резал слух как отточенная сталь.
– Мы должны… мы должны… – я бешено соображал, – мы должны хотя бы сообщить командованию. Пускай свяжутся с русскими.
– Думаешь, ты один такой умный, а все остальные так… только прикидываются? – Черный раздраженно хмыкнул. – Как только словили передачу, так сразу же и доложили.
– Кому? – Мы с Черным были в одинаковых званиях и в годах почти ровесники, поэтому он не воспринял мой вопрос как наглость и нарушение субординации.
– Генералу Патерсену. Он здесь начальник, командир, царь и бог.
– Американцы! – я скривился от досады.
– Да, американцы, – Черный раздраженно поглядел мне в глаза. – А что ты хотел, чтобы я из-за очередной пальбы на границе звонил в Киев?
– Но американцы и пальцем не пошевелят…
– Тихо! – Косенко, колдовавший у радиостанции, поднял вверх руку. – Кажется, опять пришел в себя.
Кроме скрежета эфира и многоголосой какофонии выстрелов вроде ничего не было слышно.
– Кто пришел в себя? – я нашел глазами Дьякова, моего верного гида в запутанном лабиринте событий.
– Связист с заставы, – Семен почти шептал. Навострив уши, он сам впитывал каждый звук. – Ты думаешь, откуда нам известно про бой? Радист сперва передавал как очумелый, а затем его подстрелили. Серьезно видать зацепило. Но парень оказался смекалистый. Поджал чем-то тангенту. Вот рация и молотит без устали на передачу. Сам-то он едва живой, сознание постоянно теряет. Когда придет в себя, лепечет бог весть что в эфир, когда вырубается, только одну пальбу и слыхать.
Я на секунду представил себе кромешный ад боя и фигурку солдата, скорчившегося на полу насквозь простреливаемого дома. Вот он лежит среди битых кирпичей в липкой красной луже и как самую огромную ценность прижимает к себе старенькую потертую «стопятку». От потери крови у парня темно в глазах, на душе смертный ужас и мрак. Что должен говорить этот мальчик, находясь на самом краю жизни? Звать маму… любимую девушку?
– Черныш лапу поранил. Хотел перевязать, а он не дается…
Тихий шепот прозвучал на фоне хрипа и визга радиопомех. Услышав его, у меня потемнело в глазах. Это тот самый голос! Я не мог забыть его! Это он уже много лет твердит в моих снах одно и тоже: «Потрепи, браток. Мы тебя вытащим». Но не может быть! Десантник Рома погиб. Принял пулю, предназначенную мне, и навечно остался лежать среди бездушных угрюмых камней южного Афганистана. Но этот голос…
– Мама, не уходи, не бросай меня… ты не узнала меня… это я, твой Артем.
Ну, это уже слишком! Это выше моих сил! Я встал и пошел. В ушах колокольный звон, сердце выпрыгивает из груди, глаза застилает холодная испарина. Я плохо соображал и плохо контролировал себя. Единственное, что доходило до взбудораженного мозга, так это нарастающий ритм шагов – все быстрее и быстрее. Сперва я шкандыбал на заплетающихся ногах, затем трусил мелкой рысцой, а вскоре уже мчался как контуженый спринтер. Падал, поднимался и снова бежал. Ноги сами несли меня неведомо куда.
Хотя нет, вру… Я знал куда бегу и понимал для чего. Что касается всех прочих мыслишек, перепугано мечущихся в клокочущем сером веществе, то их я заткнул подальше, куда-то аж под самый мозжичек. Они не должны всплыть, не должны путаться и шаркаться среди инстинктов воина, вышедшего на тропу войны, не должны расшатывать и разжижать волю. Иначе можно дрогнуть, скурвиться, струсить и сдаться. Своя шкура ведь всегда дороже…
Вот она гниль! Когда это было, чтобы свое личное меленькое подлое благополучие мы ставили выше жизней наших братьев? Никогда! Сам погибай, а товарища выручай – старый лозунг из далекого пионерского детства. Наивно, банально… Но только не для гвардии подполковника Виктора Куцего!
Как пантера я прыгнул на лестницу, приставленную к борту моего «Су-25». Колебаний больше нет! Я очистился от них, словно от ереси и скверни. В душе остался лишь страх. Нет, не за себя. За них – за пацанов с российской заставы. А вдруг не успею? Погранцы полягут все до одного. Мстить за погибших – дело бесспорно благородное, вот только этим самым погибшим твое благородство уже глубоко до задницы!