ПОЛЁТ НАД ГОРОДОМ В. (ЧЕМОДАННЫЙ РОМАН)
Шрифт:
Я была согласна туда хоть уборщицей, тем более, что Казимирова не уточняла. Я думала так: пойду сперва техничкой, а потом проявлю себя с лучшей стороны. Я думала, вот завтра — точно поеду и попрошусь. Я думала, что за попроситься на работу уборщицей меня ведь не убьют. Я думала даже похвастаться своим пятилетним уборщицким стажем на судах Дальневосточного морского пароходства. Лишь бы взяли.
Несколько раз я приезжала к зданию «Дальпресса», обходила здание вокруг и возвращалась домой. «Ну что? — спрашивала квартировавшая у меня в ту пору Казимирова, — была?» В ответ я говорила плохие слова, и Казимирова, вздыхая, кормила меня чаем.
А потом торговец
— Что вам нужно? — спросил Ангел.
Потом он скажет мне, что я была похожа на психопатку. Конечно: нормальные люди в редакции не приходят. Более того: они туда даже писем не пишут. Когда я стану работать в Толстом Еженедельнике, у меня появится шанс познакомиться с такими разновидностями психопатов, как Ботаник, Экономист, Гений По Всем Вопросам, Изобретатель, а также Жертва ЦРУ. Последний приходил почему-то по вторникам и жаловался на домашних «жучков» в лампе дневного света. В редакции он тыкал пальцем вверх, поднимал взгляд и с ужасом обнаруживал на потолке дроссель. «Вон! Вон! И у вас!» — кричал псих и убегал.
По словам Ангела, я не вписывалась ни в одну подгруппу. За полторы минуты нашего диалога он трижды хотел попытаться позвать на помощь.
Была ранняя весна, и я совершенно не помню, по каким лужам шастала те самые четыре часа, которые отвёл себе Ангел на прочтение трёх моих одностраничных рассказиков про пароходство. Я боялась двух вещей: литературного позора и вторичного падения на стол. Пока я страдала по городу ожиданием, у меня промокли ноги до колен. Накануне Казимирова сказала мне, что мои рассказы гораздо лучше тех, что в газете. Не прошло и пятнадцати лет, как я стала доверять её литературному вкусу.
Я толкнула дверь, споткнулась о порог и упала на стол. Но Ангел даже не засмеялся. Он встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне. Я чувствовала, как в этот момент краснеет моя спина. Ангел был дьявольски прекрасен. Потом я много раз исподтишка разглядывала его и удивлялась чудесам шокового восприятия.
— Вы откуда вообще? Кто вы? — спросил Ангел небесным голосом.
— Человек, — сказала я и выпрямилась.
— А занимаетесь чем? — не отступал Ангел.
— Бустилат продаю, — сделалась я еще прямее.
И тут он произнёс лучшие за всю мою предыдущую жизнь слова.
— А вы знаете, что вы талантливы? — сказал Ангел.
Я кивнула и умерла.
За рассказы мне потом дали денег, мы на них с Казимировой купили в кооперативе ветчину. А Ангел лет через пять навсегда улетел в Спб.
В воздухе пахнет японской кухней и японской поэзией.
Вы пробовали хайкой в хокку?
А Акиро Куросава спустя пять лет после своей смерти стал почетным жителем города Арсеньев. В роли Христа, воскресившего Лазаря, выступили депутаты городской Арсеньевской Думы. Я знала, но забыла, чего вдруг их сподобило. Помню только, что никто не смеялся.
А я это к чему? Вот к чему: говорят, под Арсеньевым грибов — хоть косой коси.
Грибы — это вкусная еда с высоким содержанием бесполезных веществ.
На баблосы, вырученные от продажи двух картин, я заплатила за телефон, купила еды и три тюбика белил цинковых — впрок.
Пистолет
Вообще-то, Хирумицу-сан совсем неплохо говорил по-английски. Японцев, надо сказать, легко понять на слух: это не американцы какие-нибудь, привыкшие глотать фонетику, не жуя. Японцы говорят, спелленгуя. Когда Хирумицу-сан открывал рот, перед моими глазами отчетливо возникали квадратные скобки транскрипции.
Беда была в том, что по телефону я не видела Хирумицева рта.
Вдобавок, он меня разбудил. А просыпаюсь я весьма постепенно. Например, если я сплю, а мне снится, что звонят во входную дверь, я тут же встаю и иду открывать, не задаваясь вопросами вроде «кто бы там мог быть». Раз двадцать в своей жизни я открыла дверь цыганам, тридцать — ищущим штопор выпивохам, сорок — многодетным таджикам, пятьдесят — коммивояжерам и без счету — свидетелям Иеговы. Когда же меня будит телефон, то в течение примерно двух минут я не в состоянии идентифицировать язык, на котором пытается общаться со мной неопознанный собеседник. Сама я в это время молчу, потому что совершенно не помню слов. Однажды мне позвонил московский шеф, звонка которого я ждала весь день, поэтому проснулась мгновенно, схватила трубку и деловито сказала в неё: «Лё-лё?»
Хирумицу, тележурналист из Токио, представился: «Рола-сан, иц Хирумицу коллин». Хирумицу вообще молодец: если в слове есть несколько «л», то время от времени хотя бы одну из них он произносит правильно, а если «л» всего одна — то и вовсе ни к чему озадачиваться местом её расположения. Рола так Рола. Другие японцы вообще называли меня «Мадам».
Как раз перед его звонком мне снилось, что держу на руках небольшую шуструю обезьянку, наложившую мне в ладони полную кучу зелёного пастообразного кала. Я не виновата, что приснилась мне именно обезьянка, мы не выбираем себе сны, к тому же сон был в руку. Помню, я машинально вытерла её об одеяло, прежде чем схватить телефон.
Денег, как обычно, не было, а хотелось их сильно. Поэтому я поняла только то, что скоро они будут: во-первых, я держала в руках говно, а во-вторых, про деньги говорил Хирумицу, упомянув какой-то документальный фильм (подробности в эмэйле, он уже отправлен, Рола-сан прочитает — иц изи — и реплаем сообщит, если что-то непонятно). «Иц изи», — ответила Рола в стопятидесятый раз и полезла в постбокс узнавать, о чём именно она только что договорилась с японским коллегой.
Помимо того, что японцы понятно говорят, мне нравятся в них такие деловые качества, как конкретность, обстоятельность и потенциальная подозрительность в парадоксальном альянсе с кинетической наивностью. Мне нравилось работать с японцами: они ни разу меня не надули. Да и я их — только однажды, и то они не заметили. В том эмэйле говорилось, что через неделю мне предстоит выступить в роли продюсера документального фильма в духе журналистского расследования. Расследовать надлежало детали контрабандного ввоза в Японию огнестрельного оружия из России.
Загадочные харащникофумачигансы, щекотавшие моё левое ухо при орально-телефонном контакте с Хирумицу, обрели, таким образом, вполне угрожающую конкретику в виде автоматов Калашникова, а про макарофу и говорить не приходится. Мне стало плохо. Хирумицу хотел, чтобы я устроила ему интервью с воротилами криминального бизнеса. Именно в этом месте я и сказала ему очередное «иц изи». Неделю до приезда Хирумицу и его оператора я мечтала о том, чтобы форс-мажорные обстоятельства удалили меня вон из город В.