Полет ночной бабочки
Шрифт:
– А где он сейчас? – спросила полушепотом Оля.
– У входа, – тоже вполголоса ответила я. – Они там с Артаком поцапались.
– Девочки, сейчас очередь Юли! – раздался певучий голос Нины Петровны.
Ясновидящая она, что ли? Каким образом догадалась, о чем мы говорим?
Нина Петровна неожиданно появилась на пороге. Это была высокая дородная дама бальзаковского возраста с ухоженным лицом, властная и решительная. Наша мама, благодетельница, защитница, а ино-гда – строгая воспитательница.
– Ну, Нина Петровна, – стала канючить Ольга.
– Нет, Оленька. Во всем должен быть порядок. Юленька! – обратилась она к сидящей неподвижно на диване Юльке. – Приготовься. А ты, Оленька, иди на кухню. Ну-ка, живо! Надевай фартук и иди!
Оля послушно взяла брошенный на диван фартук и отправилась на кухню. Нина Петровна за ней. Юлька даже не шевельнулась.
Так она сидела всегда в ожидании клиента. Сегодня даже не сняла плаща, в котором пришла. У Юльки была тяжело больна мать. Лекарства для раковых больных стоили дорого, но получить их бесплатно, как положено по закону, было невозможно, и приходилось платить. Но у Юли, студентки пединститута, таких денег не было. И она пошла зарабатывать своим телом.
С тех пор прошло полтора года. Мать Юли медленно угасала, упорно и ожесточенно цепляясь за жизнь. Меня всегда интересовало, как Юля объясняет родным, откуда у нее деньги? Она редко о себе рассказывала, но я поняла, что родные ничего не знают. Считают ее порядочной, хотя и непутевой девчонкой.
Я подсела к ней и спросила:
– Как дела, Юля?
– Да все так же, – ответила та равнодушно.
Когда надо было идти к клиенту, она становилась замкнутой и неразговорчивой. После траха ей хотелось выговориться, и если в этот момент я оказывалась рядом, мы подолгу беседовали. Обычно о посторонних вещах, но иногда ее словно прорывало. Она начинала рассказывать о себе, своей матери. Из этих-то редких, но очень откровенных разговоров я и знала всю ее историю. Насколько я могу судить, Юля была откровенна только со мной. Даже Нина Петровна про больную мать ничего не знала. Поэтому мы считались подругами, хотя общались только в гостинице. Домой друг к другу не ходили. Я даже фамилии Юльки не знала.
Я попыталась было выпрямить затекшую от неудобного сидения ногу, но она уперлась во что-то твердое. Нагнувшись, я обнаружила ящик с бутылками.
– Это коньяк, Артак принес, – пояснила Юлька.
– Какой Артак? – не поняла я.
– Какой-какой, твой Артак. Только что с ним трахалась.
За полтора года Юля не изменила своего отношения к нам. Оно оставалось холодно-презрительным.
– С чего это он так расщедрился? – поинтересовалась я.
– Вот и спросила бы у него.
Нет, сегодня Юлька была злее обычного. Может быть, матери хуже? Или надоело все и нет сил больше терпеть?
– Привет, девочки!
На пороге возник улыбающийся Костя. Он у нас был настолько свой человек, что смело заходил в служебное помещение. Я глянула на него повнимательнее и не могла не усмехнуться. Его плащ был распахнут, одна пуговица оторвана. Значит, с Артаком они все-таки схватились.
– Ну что, Светик? – спросил он, улыбаясь. – Идем?
– С тобой Юлька пойдет, – ответила я дружелюбно. По-человечески Костя был мне симпатичен.
– О, Юлька, – Костя довольно рассмеялся. – Холодная, как айсберг, но в душе бушует океан страстей.
Юлька поморщилась. Костя подошел к ней, сел рядом, обнял за плечи – я думала, она вырвется и даст ему по физиономии. Однако это было строжайше запрещено Ниной Петровной, поэтому Юлька сидела неподвижно, как статуя. Но эта холодность, похоже, возбуждала Костю.
– Костя, ты с Олей не встретился? – спросила я.
– А ну ее на фиг, надоела она мне.
– Так, что здесь происходит? – раздался с порога голос Нины Петровны.
Костя вскочил с дивана, пошел ей навстречу.
– Нина Петровна, дорогая! – Костя подобострастно улыбнулся. – Как ваше драгоценное здоровье?
– Мое здоровье вас совершенно не касается. Во-первых, позвольте узнать, почему вы сюда зашли?..
– Чтобы засвидетельствовать свое почтение дорогой Нине Петровне.
– А во-вторых, – продолжала Нина Петровна, повысив голос так, что в ушах звенело, – когда вы выплатите нам долг?
– Да бог с вами, Нина Петровна, – захихикал Костя, – какой еще долг?
– За испорченную постель! За поврежденный пол. Вы каждый раз что-нибудь портите в номере: то постель коньяком зальете, то дыру прожжете сигаретой.
– Это не я!
– Но бывает это именно после вас. Когда вы возместите нам ущерб?
– Никогда. – Костя нагло улыбнулся, глядя Нине Петровне прямо в лицо.
– Тогда мы включим счетчик.
– А я нажалуюсь в милицию. Скажу, что ваши девочки меня изнасиловали и лишили невинности. И «ЗиЛ» мой хотели угнать покататься. Только сцепление выжать сил не хватило.
– Мы вас больше не пустим сюда!
– Поищу приюта в другой гостинице.
– Я постараюсь, чтобы вас никуда не пустили!
– Тогда я приглашу Светку прямо в машину. Как, Света? Пойдешь? Ты не бойся, в «ЗиЛе» кабина просторная. Там целый гарем поместится.
Я едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Боялась Нину Петровну.
– Слишком вы умный, – сказала Нина Петровна. – Только знаете, что с такими умными бывает?
– Они счастливо живут до глубокой старости и умирают, окруженные толпой безутешных детей, внуков и правнуков… Ладно, хорош орать, мать! – сказал вдруг Костя угрожающим тоном. Мне даже стало не по себе. – Достала ты меня сегодня. Прилепилась, как банный лист к одному месту. Или ты думаешь, что, кроме вашей хреновой «Ротонды», в городе девочку негде снять?
Он расхохотался зло и цинично. Шокированная, Нина Петровна замерла, разинув от удивления и ужаса рот.
– Да ну вас всех на хрен, – бросил Костя сердито. – Своим нытьем все настроение испортили. – Он нервно прошелся по комнате, остановился перед Ниной Петровной и рявкнул во все горло:
– Ну не стой, как дура. Веди меня в свои номера. Зря, что ли, я деньги заплатил?
Нина Петровна вздрогнула, побледнела, пролепетала испуганно:
– Нет-нет, пожалуйста, проходите. Ваш номер семьсот тридцать восемь. – И повернулась к Юле: – Юленька, поднимайся наверх!