Полет 'России'
Шрифт:
– Как я вас понимаю!
– не сдержался Шлеппиг. Ведь он, по сути дела, был таким же невольником, легкомысленно перебежавшим от одного патрона к другому, жесточайшему.
– Это чудовище - граф Р.
– Мамзель Жоржетт назвала имя главного притеснителя Шлеппига, московского генерал-губернатора.
– Знайте же, что вы спасены!
– воскликнул Шлеппиг.
– Ежели вы имеете ко мне хоть немного доверия и чувства, уже через несколько дней мы можем перелететь с вами в любую страну света, где вам ничто не будет угрожать.
– Разве только во сне, - томно возразила актриса, томно уронив головку на острое плечо изобретателя.
Дождь
– Это мой летательный аппарат, который перенесет вас в любую часть света!
– Шлеппиг взмахнул рукой жестом волшебника.
– Qu'est-ce que c'est magnifique, cette chose lа!
– Актриса широко распахнула глаза, в которых, по ее мнению, отражались звезды, и порхнула к аппарату, словно к любимой болонке.
– Он предназначен погубить Наполеона, но может также испепелить и графа Р., и любого тирана, на которого вы укажете.
– Возможно ли? Передо мною великий доктор Смид, которого я искала?
– Перед вами бедный Смид, и он влюблен!
– Шлеппиг упал перед актрисой на колени и стал теребить край ее платья в поисках панталон. Так по крайней мере уверяли очевидцы.
Затем мамзель Жоржетт увернулась и куда-то упорхнула, поскольку утром Шлеппиг обнаружил себя на койке в одиночестве и в полной одежде. Туленин, участливо дежуривший при нем со стаканом рассола, сообщил, что ось в экипаже барышни была перепилена, но ему удалось ее наладить, и француженка с полчаса как уехала. Зато прибыл господин Ярдан и требует объяснений.
События вчерашнего вечера молнией пронеслись перед глазами невольного изменника и ожгли его стыдом.
– Клянусь, я не разгласил своего имени!
– Шлеппиг ломал руки и уже как бы видел перед собой на стене пылающую надпись "Сибирь", которая у русских означала то же, что "смерть", но с бесконечной мучительной оттяжкой.
– Что вы разболтали?
– Шлеппигу показалось, что проницательный прапорщик сидел во время его излияний где-то за кустом или даже присутствовал в костюме самой Жоржетт.
– Я, кажется, сказал, что наш аппарат может испепелить целую Москву.
Неожиданно Ярдан потер ручищи и простецки улыбнулся.
– Надеюсь, она хотя бы хороша в постели?
– подмигнул он и потрепал изобретателя по плечу.
– Чудо как хороша, - солгал немец.
Мнимую артистку не преследовали, и ей удалось скрыться, к тайному облегчению Шлеппига.
Строительство во дворе разрасталось до циклопических масштабов по мере того, как французы приближались к Москве, и становилось все очевиднее, что этот троянский конь не стронется с места. Огромное сооружение, предвосхитившее самые дикие бредни Сальвадора Дали, все явственнее приобретало контуры огромной рыбы с тупым рылом и хвостом, величиной с порядочный трехэтажный дом. Рядом с каркасом рыбы собирали гондолу с крылышками на сорок аэронавтов и 120 тысяч фунтов боевого запаса: пороха, гранат и мешков с песком для балласта и защиты от вражеских пуль. Одновременно здесь же, на улице,
А пока мифическое оружие использовали в целях пропаганды. Дошли ли слухи о машине до Наполеона, как надеялся Ярдан, было неизвестно, да и сомнительно, чтобы рациональные единоплеменники Вольтера, не верившие ни в Бога, ни в черта, а только в своего Императора, убоялись бы каких-то бабьих сказок. Зато на русскую чернь такие слухи, по мнению генерал-губернатора, должны были оказать ободряющее действие. Генерал-губернатор, считавший себя незаурядным литератором, способным воспламенять массы метким народным словом, сочинил листовку, в которой убеждал москвичей не поддаваться панике при виде крылатого чудовища, изрыгающего огонь. Это-де не Змий Горыныч, а особая аэронавтическая машина, сочиненная для погубления Злодея.
Вначале казалась огромной сумма в восемь тысяч, выделенная на пробный шарик. После того как оболочка "России" была натянута и осталось только наполнить ее газом, изобретатель сделал примерный подсчет затраченных средств и ужаснулся: расход подступал под 150 тысяч. И это в то время, когда патриотичные купцы швыряли состояния на обмундировку свежих полков, а идеалисты из помещиков отдавали имения, вооружая все новые толпы ополченцев.
В любой другой стране в любое другое время его бы повесили за такую растрату, вынули из петли и повесили еще раз. Что сделают с ним русские после того, как шар в очередной раз шлепнется на землю, он мог только предполагать, зная об изуверстве и фатальном безразличии русских к отдельной человеческой жизни. Зато он нисколько не сомневался в своем будущем, если попадет в руки французов. Его ожидало короткое формальное следствие и расстрел. Неизвестно, что хуже, но финал мог наступить буквально на днях. Император назначил главнокомандующим инвалида Кутузова, который проиграл сражение под Аустерлицем, а теперь готовился дать генеральный бой под Москвой.
Шлеппиг надеялся, что мудрому старцу за новыми заботами будет не до игрушек в воздушные шарики, но он заблуждался. Чуть ли не в первый день своего командования Кутузов заинтересовался воздушным шаром и словно проник в тайные помыслы немецкого авантюриста. Он прислал на дачу одного из своих адъютантов, который уточнял сроки запуска корабля и особенно подробно выспрашивал изобретателя насчет возможности намеренного перелета машины к неприятелю. Шлеппиг понял, что его подозревают в измене, и вспыхнул от негодования, хотя обдумывал возможность бегства десятки раз.
– Когда состоится генеральное сражение?
– спросил он адъютанта.
– Это военная тайна, запрещенная к разглашению. Через три дни, ответил адъютант.
– Где расположен будет штаб?
– Этого не знает пока сам военный министр, но вам я скажу, что он будет близ деревни Бородино.
– Итак, я прилечу на своем корабле прямо в Бородино и опущусь перед самым штабом. Распорядитесь, чтобы для меня расчистили ровную поляну.
– Уверяю вас, что там будет довольно ровного места. Но вы обещаете, что шар не унесет к французам?