Полет саранчи
Шрифт:
Сергей вспомнил, как выносил личную научную библиотеку, как отвез и сложил ее на пороге магазина технической книги – угол Литейного и Жуковского. Оставил на память два десятка любимых книг, свои публикации и научные рукописи. Жена плакала: «Я выходила замуж за ученого! Кем ты теперь будешь, Сережа, жалким мерчандайзером?»
Он не стал искать инженерной работы в других институтах и КБ: жребий брошен – теперь только вперед!
Придется стартовать с нуля. У них с Юлей маленький ребенок. Семью надо кормить. Что делать? Был ученым, инженером, теперь станет предпринимателем. Какой она окажется, эта новая жизнь? Сейчас, оглядываясь назад, Сергей может сказать, что девяностые – отчаянные девяностые – оказались для них самыми тяжелыми.
НаТысяча девятьсот девяностый год – разрушена Берлинская стена. Объединение Германии. Август 1991 года – ГКЧП. Декабрь 91-го – передача Ельцину ядерного чемоданчика. Спущен государственный флаг СССР, Советский Союз перестал существовать.
Сергей с друзьями арендовали подвальчик на улице Маяковского, где и началась их новая самостоятельная жизнь. Никаких начальников, никаких райкомов, обкомов: наконец-то он сам себе хозяин. Сумел продвинуть товар – получи, что заработал. Не сумел – подтяни ремешок и зубы на полку. Первый год у него с друзьями не пошло. Заработанные деньги таяли на глазах из-за инфляции. Вложились в производство, наклепали хардвера своей разработки, но скоро выяснилось, что эти изделия никому теперь не нужны.
20
Куплеты Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст».
Да, вот именно так Сергей и оказался в бизнесе. Как он себя там чувствовал в эти годы – другой вопрос. Сожалел об инженерной работе, о науке? Да, очень. Но жизнь била ключом, диктовала свои правила и почти не оставляла времени для вздохов и сожалений.
Зато во сне он временами приходил в Гранит, – почему-то именно в свой родной Гранит, – просил принять простым инженером. На любую, пусть самую маленькую зарплату. Вспоминал, сожалел, но понимал: пути назад нет.
Теперь-то он может позволить себе не торопясь подумать об этом. Многое из того, что раньше знал как «Отче наш», стерлось из памяти. Однажды ему захотелось самому, без помощи справочника просчитать высоту орбиты геостационарного спутника. Оказалось, он забыл формулу центробежной силы… Пришлось повозиться: ему удалось вывести эту чертову формулу, вычислить высоту возможного космического лифта – задачка для 8-9-го класса средней школы.
«Не думаю, что мне по силам было бы вернуться в науку – и сейчас, и в начале двухтысячных, – подумал Сергей. – В инженерную практику – тем более, вычислительная техника ушла немыслимо далеко. Верно говорят о реке, в которую не войти дважды, – река другая, да и сам я уже не тот».
Инженеры всегда были нужны – и теперь тоже. Сергей был прекрасным инженером, он провел и внедрил несколько классных разработок. Но так ли важна была та наука, которой он столь увлеченно занимался, – теория релейных устройств? Какова была советская наука восьмидесятых, что это вообще было и зачем? Ничего из того, что они тогда в многочисленных научных школах по логическому синтезу систем управления исследовали, теперь не вспоминается – все оказалось ненужной болтовней, в определении Арендт. Микроэлектроника и вычислительная техника шли вперед семимильными шагами, но нужна ли была для этого именно их наука?
Может, и не было никакой науки? Тратились государственные деньги, содержались институты, выпускались журналы, издавались книги… И тогда правильно, что всю эту лавочку прикрыли? Жизнь заставила. Прикрыли – и хорошо! Как говорил незабвенный Игорь Семенович Кон, «все сущее разумно».
Сергей нашел в интернете публикацию своего давнего знакомого Толи Шалыто, теперь уже доктора наук, профессора, «У нас была великая эпоха» [21] . Посмотрите, сколько нас было, у нас была великая кибернетика! Конечно, Анатолий Абрамович имел в виду в первую очередь то, чем сам занимался, теорию конечных автоматов, – не помехоустойчивое кодирование, не вероятностные автоматы, не распознавание образов, не асимптотическую сложность алгоритмов, не проблемы равенства классов P и NP и много других «не». Но основополагающие достижения в области конечных автоматов были сделаны до восьмидесятых годов. Дала ли эта теория какие-то полезные прикладные результаты? Повлияла ли теория конечных автоматов на развитие микроэлектроники, компьютерной техники? Сергей тоже занимался конечными автоматами и неплохо знал, что делалось в этой области до девяностых годов. Публиковался в журнале «Автоматика и телемеханика», выпускаемом Институтом проблем управления (ИПУ), выступал у них на семинаре. Огромный институт, тысячи научных сотрудников, фантастический потенциал! Десятки институтов подобного профиля – практически во всех крупных городах советской России.
21
«Информационно-управляющие системы», № 1, 2003 год. https://cyberleninka.ru/article/n/u-nas-byla-velikaya-epoha/viewer.
Теперь, по прошествии тридцати с лишним лет, Сергей уверен в том, что теория дискретных устройств почти не повлияла на развитие прикладных дисциплин, связанных с развитием электроники и вычислительной техники. Он, как и все, заблуждался, жил иллюзиями, ему казалось это очень интересным – все что-то придумывали, обсуждали, спорили, но история рассудила по-своему: спичка зажглась и сгорела, остался пшик. Себя он особенно упрекать не может. Сергей много работал как инженер, и за плечами у него успешный опыт создания железа, как говорили в НИИ и КБ. Помогла ли ему лично теория? В расширении кругозора – да, в инженерной практике – скорее нет.
В этом же ИПУ АН в свое время трудился и Борис Абрамович, в 1991-м – уже доктор наук и член-корреспондент АН. О его работе в науке, о так называемых внедрениях методов многокритериальной оптимизации многое написано. Остаются недоуменные вопросы – что он сделал лично, как влияли исследования его лаборатории на автоматизацию конкретных производств, было ли это хоть чуть-чуть наукой? Даже близкие друзья олигарха высказываются о его научном потенциале скорее отрицательно. Жора Ремизов, впоследствии сотрудник ЛогоВАЗа, рассказывал Сергею, как он писал докторскую Борису Абрамовичу. Непонятно, зачем он ему об этом говорил? Кто только не приложил руку к этой его докторской – дело темное! На фактическое соавторство в свое время претендовали также Денисов с Красненкером…
Схема такая. Молодые сотрудники его лаборатории пишут дисеры БАБу и начальникам с АвтоВАЗа, с завода получают запчасти и Жигули, подгоняют материальное обеспечение для благоприятного голосования ученого совета. В планах у молодого ученого (в 91-м ему сорок пять) Нобелевская премия – никак не меньше! Как он сам говорил: «Я – образец классического советского карьериста. Я не согласен был с компартией, хотя был ее членом». С этой платформы любомудровской прохиндиады начинался его путь в бизнес.
Будущий партнер Березовского по ЛогоВАЗу Самат Жабоев так объяснял особую эффективность научной работы БАБа: «Вы не представляете, что значили в те времена запчасти! Крыло от Жигулей в восьмидесятые – это гораздо больше, чем десять тысяч долларов сегодня. А кузов в сборе открывает перед тобой любые двери. Запчасти – сумасшедший, ни с чем не сравнимый ресурс».
Александр Долганов (впоследствии – один из руководителей АвтоВАЗа): «Он был элементарным фарцовщиком. Уезжая с завода, Боря навьючивал на себя пару сумок запчастей и пер на перекладных из Нового города до Жигулевского моря – это километров сорок. Жалкое и одновременно впечатляющее зрелище! Каждая сумка весила едва ли не больше, чем он сам. „Боря, ты надорвешься“, – говорил я ему, он так жалостливо смотрел в ответ – не помочь ему было невозможно».