Полет шершня
Шрифт:
Он очень любил джаз. После физики джаз для него был интересней всего на свете. Лучше американцев джаз, конечно, никто не играет, но послушать стоит даже тех, кто подражает им в Дании. И в Морлунде выступали, бывало, вполне приличные музыканты, может, потому что это международный порт и какие только суда в него не заходят.
Однако подъехав к клубу «Хот» в самом сердце портового района, Харальд увидел, что дверь на замке, а окна закрыты ставнями.
Непонятное дело! Восемь вечера, суббота, одно из самых популярных мест в городе – да тут должен дым стоять коромыслом!
Пока он сидел,
– Это что еще за штуковина?
– «Нимбус» с паровым двигателем. А вы не знаете, что с клубом?
– Как не знать, клуб-то мой. А на чем она ездит?
– Да на всем, что горит. Например на торфе. – Харальд махнул рукой на брикеты, уложенные за сиденьем коляски.
– На торфе?! – расхохотался прохожий.
– Так почему дверь заперта?
– Нацисты меня прикрыли.
– С чего бы это? – поразился Харальд.
– Я пригласил играть негров.
Видеть чернокожих музыкантов вживую Харальду еще не доводилось, но по патефонным пластинкам он знал, что играют они классно.
– Нацисты – невежды и свиньи! – сердито буркнул он, понимая, что вечер погублен.
Владелец клуба окинул улицу быстрым взглядом: убедиться, что никто его не услышал. Оккупационные власти особо в Дании зубы не показывали, тем не менее мало кто рисковал открыто оскорблять нацистов. Впрочем, вокруг никого не было. Он снова взглянул на мотоцикл.
– И как, ездит?
– Конечно!
– Кто его тебе переделал?
– Я сам.
Удивление переросло в уважение.
– Здорово придумано!
– Спасибо. – Харальд повернул краник, запуская пар в мотор. – Сочувствую насчет клуба.
– Да может, еще откроюсь через пару недель, если пообещаю, что выступать будут только белые.
– Джаз без негров? – презрительно тряхнул головой Харальд. – Это все равно что не пускать французских поваров в рестораны! – Он снял ногу с тормоза, и мотоцикл плавно двинулся с места.
Харальд подумал, не поехать ли в центр – может, встретятся знакомые в кафе и барах, разбросанных по периметру городской площади, – но досада на то, что джаз-клуб закрыли, была очень велика.
«Пожалуй, – решил он, – в центре еще сильнее расстроюсь».
И он направился к порту.
Отец Харальда служил пастором на Санде, островке недалеко от берега. Маленький паром, который сновал туда и обратно, как раз стоял в порту, и Харальд с ходу вкатил на него. Паром был полон людей, большей частью прекрасно ему знакомых. Веселая компания рыбаков, побывавших на футбольном матче, а потом по стаканчику выпивших; две зажиточные дамы в шляпках и перчатках, а при них – пони, запряженный в рессорную двуколку, и куча покупок; семейство в пять душ, навещавшее городскую родню. Нарядно одетая пара, которую он не признал, скорее всего направлялась на остров пообедать в тамошней гостинице, где имелся высокого класса ресторан. Мотоцикл Харальда привлек общее внимание, пришлось снова и снова рассказывать про паровой двигатель.
В последний момент на паром въехал «форд»-седан немецкого производства. Харальд знал эту машину: она принадлежала Акселю Флеммингу, владельцу единственной на острове гостиницы. Флемминги с семейством Харальда враждовали. Аксель Флемминг
Море волновалось, с запада ползли черные тучи. Надвигался шторм, но, по мнению рыбаков, они поспеют домой до того, как разыграется непогода. Харальд достал газету, которую подобрал в городе. Называлась она «Положение дел», печаталась нелегально, задачей своей ставила разжечь сопротивление оккупантам и распространялась бесплатно. Датская полиция попыток пресечь издание не предпринимала, да и гестапо, похоже, заниматься такой ерундой считало ниже своего достоинства. В Копенгагене газету читали открыто, на виду у всех, в поездах и трамваях. Здесь люди вели себя осторожней, так что Харальд сложил газетку так, чтобы название не бросалось в глаза, и прочел статью про перебои с маслом. Сливочного масла Дания производила миллионы фунтов в год, но сейчас почти все отсылалось в Германию и датчанам стоило трудов купить хоть сколько-то. Статьи такого рода в легальной, подцензурной прессе не публиковались.
Знакомый распластанный силуэт острова становился все ближе. Островок небольшой, семь километров в длину и полтора в ширину, по деревне на каждом конце. Домики рыбаков и церковь с домом приходского священника составляли более старое поселение на южном конце острова. Там же располагалась навигационная школа, давно заброшенная, где немцы в последнее время устроили военную базу. Гостиница и дома побольше находились на северной оконечности островка. Два селения разделяли в основном песчаные дюны, низкий кустарник да редкие деревья. Зато со стороны моря километров на шесть тянулся превосходный пляж.
Первые капли дождя упали, когда паром приблизился к причалу на северной стороне острова. Нарядную пару поджидало гостиничное такси на конном ходу. Рыбаков встретила одна из рыбачек, прибывшая на телеге. Харальд решил пересечь остров и добраться домой вдоль пляжа, покрытого плотным песком, таким плотным, что там даже устраивались соревнования гоночных машин.
Он был на полпути от причала к гостинице, когда в мотоцикле иссяк пар. Для хранения запаса воды Харальд использовал бензобак мотоцикла, и теперь стало ясно, что этого недостаточно. Придется раздобыть двадцатилитровую канистру для нефтепродуктов и держать ее в коляске. А пока, чтобы добраться до дома, нужна вода.
Поблизости виднелось только одно жилье, и вот незадача: это был дом Акселя Флемминга. Видимость отношений, несмотря на соперничество, Олафсены и Флемминги поддерживали: все Флемминги каждое воскресенье приезжали на церковную службу и сидели вместе в первом ряду, – и тем не менее просить одолжения у недругов Харальду улыбалось не слишком. Он подумал, не пройти ли пешком метров семьсот до следующего жилья, но решил, что это глупо, и, вздохнув, направился по длинной подъездной дорожке.
Стучать в дверь не стал, а прошел вдоль стены дома к конюшням и обрадовался, увидев работника, который загонял «форд» в гараж.