Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Зуга сжал зубы.
— Благодарю, господин адмирал. Я без промедления нанесу визит капитану Кодрингтону.
Томас Харкнесс просил приехать через два дня, но карта значила очень много, даже больше, чем скорейший отъезд в Келимане. Зуга послал в гавань Гарньета, слугу Картрайта, дал ему запечатанный конверт, адресованный капитану Кодрингтону, и велел лично доставить его на «Черную шутку». В письме содержалось составленное в самых вежливых выражениях уведомление о том, что майор Баллантайн с сестрой на следующее утро нанесут визит капитану. Робин явно умела производить на мужчин впечатление, совершенно несоизмеримое с ее красотой — даже адмирал Кемп не избежал таинственных чар, — и Зуга рассчитывал этим воспользоваться, чтобы смягчить возможный гнев Кодрингтона. Однако впереди ждали еще более важные дела.
Оседлав рослого гнедого мерина из конюшни Картрайта, майор двинулся по усыпанной гравием дорожке между дубами, как вдруг ему пришла в голову новая мысль. Он развернулся и поскакал к бунгало для гостей. В сундуке лежал офицерский «кольт», заряженный и готовый к бою. Держа его под полой сюртука, Зуга вернулся, незаметно сунул револьвер в седельную сумку и вскочил на лошадь.
Он знал, что обязан любой ценой заполучить карту Харкнесса, но боялся думать, какой может оказаться эта цена. Дав скакуну несколько минут передохнуть на перевале, Зуга хлестнул его и понесся вниз по склону.
Дух запустения, витавший над домом с камышовой крышей в роще железных деревьев, казалось, стал еще гуще. Жилище выглядело заброшенным, безмолвным и мрачным. Зуга спешился, перекинул поводья через ветку дерева и нагнулся, чтобы ослабить подпругу. Украдкой расстегнув пряжку седельной сумки, он сунул «кольт» за пояс и одернул сюртук.
Огромный гривастый риджбек поднялся из тени у веранды и вышел навстречу Зуге. Пес не выказывал никаких признаков былой ярости, скорее, наоборот, выглядел подавленным, его хвост и уши поникли. Риджбек узнал гостя и тихо заскулил.
Майор поднялся на веранду и постучался. Удары эхом разнеслись по дому. Пес, наклонив голову, с надеждой смотрел на дверь, но в старом доме вновь воцарилась тишина.
Зуга постучал в дверь дважды, нажал на ручку. Дверь была заперта. Он нажал плечом, но тяжелая дверь в прочной раме не поддалась. Молодой человек соскочил с веранды и обошел вокруг дома, щурясь от яркого света, отражавшегося от беленых стен. Окна были закрыты ставнями.
На другой стороне двора стояла старая хижина для рабов, в которой жил слуга Харкнесса. Зуга громко позвал его, но ответа не услышал. Похоже, слуга отлучился, и пепел в очаге давно остыл. Зуга обошел дом и остановился у запертой кухонной двери. Без карты уехать нельзя, надо хотя бы сделать копию. Харкнесса нет дома, а до отъезда осталось совсем ничего.
В углу веранды валялись поломанные и ржавые садовые инструменты. Зуга взял ручную косу и осторожно просунул тонкий кончик лезвия в щель между дверью и косяком. Дряхлый замок послушно щелкнул, и майор толкнул дверь. Несколько секунд он вглядывался внутрь, потом набрал в грудь воздуха и решительно ступил в полумрак.
В центральное помещение вел длинный коридор с рядом дверей. В одной из комнат стояла огромная кровать с пологом на четырех столбах. Занавески были раскрыты, постель в беспорядке.
Зуга торопливо прошел в парадный зал и остановился на пороге, давая глазам привыкнуть к темноте. Послышалось тихое жужжание, как от пчел в улье. Звук тревожил, вселял ужас, по коже побежали мурашки.
— Мистер Харкнесс! — хрипло позвал Зуга, и жужжание усилилось.
Что-то ударило о щеку. С дрожью отвращения он отмахнулся и, спотыкаясь, подбежал к ближайшему окну, дрожащими руками отпер ставни и поток солнечного света хлынул в комнату.
Томас Харкнесс сидел за захламленным столом в кресле с резной гнутой спинкой и бесстрастно глядел на гостя.
Мухи облепили его тело, огромные сине-зеленые мухи с металлическим отливом, — с ликующим гудением они копошились в глубокой темной ране на груди старика. Белоснежная борода почернела от запекшейся крови, под креслом застыла вязкая лужа.
От ужаса майор застыл на месте, потом с трудом шагнул вперед. Старик упер приклад слонового ружья в ножку стола и прижал дуло к груди. Его руки все еще сжимали ствол.
— Зачем? — невольно вырвалось у Зуги.
Харкнесс смотрел прямо перед собой. На спусковой крючок он нажал пальцем правой ноги, сняв сапог. Мощный удар тяжелой свинцовой пули откинул к стене кресло вместе с сидящим в нем человеком, но руки сжимали ствол мертвой хваткой.
— Как глупо.
Зуга достал сигару и зажег ее восковой спичкой.
В комнате стоял запах смерти, наполняя рот и нос. Майор поглубже вдохнул табачный дым.
Ну что ж, в конце концов, он знал старика всего сутки и вернулся сюда с одной-единственной целью — добыть карту, добыть любой ценой. Почему же тогда ноги налились свинцом от горького чувства потери, почему защипало в глазах? Как глупо. Может быть, он оплакивает не самого старика, а ушедшую с ним эпоху? Харкнесс и легенды Африки сплелись воедино. Этот человек сам был историей.
Баллантайн медленно приблизился к телу в кресле и провел рукой сверху вниз по морщинистому лицу, изборожденному стихиями и болью. Пронзительные черные глаза закрылись. Теперь Томас Харкнесс выглядел умиротворенным.
Присев на край стола, майор неторопливо докурил сигару, словно последний раз общался с покойным. Он бросил окурок в медную плевательницу за креслом, прошел в спальню и вернулся с одеялом. Разогнав мух, взвившихся в воздух звенящим облаком, он набросил одеяло на сидящего. Накрывая голову, тихо пробормотал:
— Подходи ближе, старина, и целься в сердце. — Прощальный совет Харкнесса.
Торопливо роясь в куче холстов и бумаг, Зуга чувствовал, как нетерпение постепенно перерастает в тревогу, затем в панику. Ни в одной из кип на столе карты не оказалось.
Он выпрямился, тяжело дыша, и яростно взглянул на фигуру, обернутую одеялом.
— Ты же знал, что я приеду за ней!
Зуга подошел к сундуку и поднял крышку. Петли застонали. Кожаный мешок с золотым ожерельем исчез. Баллантайн перерыл сундук до самого дна. Ничего. Он тщательно обыскал комнату, заглядывая в самые дальние уголки.