Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Тропинка вела на более широкий уступ, образованный пластами горных пород, что поднимался не так круто и позволял свободно бежать. С того момента, как первый валун обрушился в ущелье, прошло не более десяти минут. Бомбардировка тем временем продолжалась, и от грохота катящихся валунов дрожали скалы.
Впереди по выступам скалы вспорхнула вверх пара маленьких серых антилоп, изящно отталкиваясь удлиненными копытцами. Почти самоубийственным скачком они вознеслись на сорок футов, прилепившись, как мухи, к вертикальной поверхности камня, и проворно скрылись за вершиной утеса.
Зуга невольно позавидовал легкости их прыжков. Пот пропитал рубашку и едкими ручьями заливал глаза. Остановиться и передохнуть не было времени: далеко внизу раздался отчаянный болезненный вопль — валун кого-то зацепил.
Преодолев последний крутой поворот, майор вскарабкался на уступ и очутился на плоской, как стол, вершине, поросшей низким кустарником и колючей желтоватой травой, напоминающей иглы ежа.
Отдуваясь, Зуга растянулся на земле. Протирая глаза, залитые потом, он всмотрелся в утесы на противоположной стороне перевала. По прямой до них было три-четыре сотни ярдов — в пределах досягаемости «шарпса». Стрелять с такого расстояния из гладкоствольного слонового ружья было бы бесполезно.
Глядя через прицел, майор понял, почему нападавшие предпочли противоположную сторону ущелья, а не эту, — на плоскую вершину не вело ни одного видимого прохода, а если и имелась тропа, то тайная и легко обороняемая. Снарядов у нападавших было сколько угодно — круглые валуны валялись повсюду, любых размеров: с голову человека или огромные, как слоновьи туши. Зуга видел, как нападающие перекатывают их через край утеса с помощью тяжелых деревянных рычагов.
Майор навел винтовку, с трудом унимая дрожь в руках. Примерно две дюжины туземцев в кожаных набедренных повязках раскачивали валуны — черная кожа блестела от пота на ярком солнце.
Пока Зуга прицеливался, положив ствол «шарпса» на подходящий камень, враги скинули с утеса еще один громадный валун. Камень со скрежетом сдвинулся с места и полетел вниз с тихим шелестом, похожим на взмахи орлиных крыльев. Пролетев две сотни футов, он рухнул на дно ущелья, и скалы снова содрогнулись от страшного удара.
Небольшая группа чернокожих отошла от края утеса, выбирая следующий снаряд. На голове одного из воинов красовалась пышная львиная грива, рыжеватая, с черными кончиками, благодаря чему он казался выше остальных. Он, похоже, был старшим — отдавал приказы, жестикулировал и толкался.
— Ну, погоди, красавчик! — шепнул Зуга, отдышавшись.
Высыхающий пот приятно холодил спину и шею. Майор установил прицел на дальность в триста ярдов и покрепче уперся локтями в землю.
Грохот выстрела прокатился по ущелью, от края скалы на той стороне отлетел камешек.
— Низковато, но прицел правильный, — пробормотал Зуга, откидывая затвор и вставляя новый патрон.
Выстрел напугал нападавших. Чернокожие озадаченно озирались, не понимая, в чем дело. Вождь в львиной шкуре осторожно шагнул к краю утеса и нагнулся, чтобы осмотреть свежий скол. Коснулся его пальцем…
Зуга взвел курок, поймал в прицел мохнатую львиную гриву и нежно, как опытный любовник, нажал на спуск.
Пуля ударила в тело с глухим чавкающим звуком — так домохозяйка выбивает ковер. Человек-лев резко крутанулся на месте, широко раскидывая руки, потом засучил ногами в судорожном танце и рухнул на острый край утеса, повиснув как загарпуненная рыба. Его спутники застыли как вкопанные, даже не пытаясь помочь. В последний раз судорожно дернув ногами, предводитель свалился в пропасть. Он падал долго, раскинутые руки и ноги вращались, как спицы колеса. С каменистой осыпи далеко внизу донесся глухой удар.
Зуга выстрелил, целясь наугад в тесную кучку людей; тяжелая пуля из «шарпса», закаленная в ртути, пронзила сразу двоих. Толпа распалась на отдельные бегущие фигурки, со скалы отчетливо донеслись испуганные вопли. Прежде чем Зуга выстрелил снова, чернокожие исчезли в расщелинах скал, словно стайка мохнатых даманов.
После грохота падающих валунов и треска выстрелов тишина показалась внезапной и пугающей. С перевала послышался резкий голос Яна Черута. Зуга встал и, уцепившись за ветку кривого деревца, перегнулся через край скалы.
— Сержант, уводите людей! — крикнул он изо всех сил. — Я вас прикрою!
— Людей… дей… дей… — передразнило эхо. — Рою… рою… рою…
Джуба, стоя на коленях у костра рядом с Робин, помогала обрабатывать рану носильщика, которого зацепило осколком камня. Плечо бедняги было разодрано до кости.
— Джуба, — сказал майор, — ты мне нужна.
Юная африканка взглянула на Робин, не зная, подчиниться или нет. Зуга вспыхнул от раздражения. С тех пор как он ружейным огнем отразил нападение чернокожих, а Ян Черут собрал остатки каравана и вывел его из смертельной ловушки к месту нынешней стоянки в предгорьях, они с сестрой не обмолвились ни словом.
— Пойдем, — сурово повторил Зуга.
Девушка опустила глаза и покорно пошла за ним.
Зуга возвращался к ущелью осторожно, через каждые полсотни шагов с подозрением всматриваясь в вершины утесов, хотя был уверен, что сбрасывать валуны больше никто не будет. На всякий случай он держался вплотную к стене.
Они с трудом пробирались по рыхлой каменистой осыпи, поросшей густым кустарником, и потратили почти час, чтобы добраться до места, куда упало тело предводителя чернокожих. На поиски трупа тоже ушло немало времени: он застрял в глубокой расщелине между скал. На теле не было никаких повреждений, кроме небольшого пулевого отверстия на левой стороне груди. Глаза были широко раскрыты, меховой головной убор валялся поодаль.
Зуга вопросительно взглянул на Джубу.
— Кто он? Из какого племени?
Девушку, похоже, ничуть не взволновала жестокая смерть воина. За свою короткую жизнь она видела и кое-что пострашнее.
— Машона! — фыркнула она, задрав нос. — Пожиратель грязи.
Этим уничижительным прозвищем матабеле называли все племена, обращенные ими в рабство или поставленные на грань вымирания, а Джуба была не просто матабеле, а происходила из рода Занзи — за пределами крааля самого короля Мзиликази не было никого знатнее ее. К остальным африканским племенам, особенно к этому, она не испытывала ничего, кроме презрения.