Полет ворона
Шрифт:
— Испечем в золе картошечки, вспомним детство пионерское!
Быстро натаскали сучьев на старое кострище, и вскоре, озаряя полнеба, на вершине горки полыхал яркий костер.
— Я в детстве боялась ходить сюда. Подружки пугали, говорили, здесь по ночам бродит призрак старого попа, — сказала Таня сидевшему рядом с ней Нику.
— Чушь, — буркнул Иван, быстро пришедший в обычное свое мрачное настроение.
— Вы, сударь мой, излишне категоричны, — сказал Ник. — Если по Европе бродит призрак коммунизма, то почему здесь не побродить призраку попа?
— Призрак коммунизма — это из другой оперы, — сказал Иван. — Это метафора.
— Эх, Вано, не бывал ты в Европе! Видел бы, как там боятся этой метафоры... Есть, кстати, такая теория, , что именно наши страхи и порождают призраки, дают им объективное существование. Небеспочвенная, между прочим, теория.
— Да ну вас! — сказала Таня. — Вы лучше посмотрите, какие звезды!
Звезды действительно были поразительные — огромные, чистые, они сверкающими гроздьями висели в бездонном черном небе. Луна была на ущербе, но и света звезд оказалось достаточно, чтобы высветить силуэты холмов, домиков, деревьев, стелющегося над озером ночного тумана.
— Пойду ноги разомну, — сказал Иван. — Затекли что-то. Ник, ты как?
— Предпочту любоваться звездами, — ответил Ник
— Я тоже пройдусь, — Огнев встал, и они с Иваном исчезли за кустами.
Подложив в уголья догорающего-костра несколько картофелин, Ник обернулся к Тане, которая сидела молча и смотрела в небо.
— Господи, как их много! — сказала она, почувствовав его взгляд. — А там, смотри, между ними как будто паутинки протянуты. И это ведь тоже звезды. Только очень далекие.
— Да и эти неблизкие, — добавил Ник. — Недосягаемые миры. Я в детстве очень жалел, что до них так далеко, что жизни не хватит, чтобы добраться туда, посмотреть на обитателей их планет. А теперь иногда смешно делается: представляю, как я, силой мечты или какой-то там сверхсовременной техники, оказался на каком-нибудь Альдебаране и увидел, как из тамошней альдебаранской хибары вылезает местный житель о трех головах и о пяти хвостах и смотрит на меня, как на нелепую игру природы. Что он скажет мне, что я ему скажу? ИГ своим-то не всегда знаешь что сказать.
— И все равно хочется. Хоть бы краешком глаза взглянуть, как оно там...
— Хочется, — согласился Ник, снял с себя куртку и накинул на плечи Тане.
— Эй, ты что? — удивилась она.
— Прохладно становится, а свитерок у тебя тоненький.
— А ты как же?
— У меня кровь горячая... Как Полярную звезду найти, знаешь?
— Нет.
— Смотри сюда. Ковш Большой Медведицы видишь? Отсчитай четвертую. И от нее вон туда. Та, одинокая, и есть Полярная звезда. Весь звездный купол вращается, меняет положение, а она нет. Всегда указывает на север.
— Какая невзрачная! Мне всегда казалось, что Полярная звезда должна быть яркая, большая...
Послышалось пение, хруст веток, шаги. На полянку выкатились Иван и Огнев. Пел Огнев. У него был мелодичный, но несколько дрожащий высокий тенор. Песня была иностранная, красивая, Тане незнакомая. Иван топал стороне. Потом, отклонившись от курса, молча остановился у краснеющих угольев исчез в темноте. Огнев допел последний куплет и поклонился.
Ник и Таня захлопали в ладоши.
— Нравится? — самодовольно спросил Огнев.
— Очень, — призналась Таня.
— Это «Джованеза», любимая песня итальянских фашистов.
Таня промолчала.
— У них много прекрасных песен, — сказал Огнев. — Я их собираю. И другую их символику тоже.
— Юрочка, в другой раз расскажешь, давай лучше картошечки, — предложил Ник.
— Дуче Муссолини был великий человек! — крикнул Огнев. — Величайший лидер двадцатого века, непонятый при жизни и оболганный после мученической смерти!
Только тут Таня поняла, что известный артист в стельку пьян. А Иван, что же тогда Иван? Таня встревожилась не на шутку и пошла разыскивать мужа. Он оказался совсем недалеко — стоял, согнувшись, обнимая толстый ствол дерева, и смачно травил прямо на свои спортивные тапочки.
Ей захотелось подойти, врезать ему хорошенько, а потом схватить за грудки и отволочь домой. Потом расхотелось. Эта волшебная летняя ночь, осиянная вечным светом звезд, — и черная, скрюченная, содрогающаяся, издающая утробные звуки фигура. Обитатель Солнечной системы. Представитель человечества. Ее муж. Сволочь поганая.
Таня отвернулась и поднялась на полянку, где снова горел костер. Огнев угомонился и тупо жевал печеную картошку, пачкая лицо золой. Ник стоял рядом и ловко жонглировал тремя картофелинами. Ему хватало света костра и звезд.
Одновременно тренировка и охлаждение продуктов, — пояснил он, не прекращая своего занятия. — Нашла благоверного?
— Нашла. Зря ты снова костер запалил. Домой пора.
—Ничего, это сухой ельник, сучья. Мигом прогорит. Сядь-ка, поешь картошечки.
А, поешь картошечки.
Он кинул ей картофелину, остальные поймал в ладонь и сел рядом с Таней, пододвинув развернутый пакет с солью.
— Не жжется? — спросил он.
— Нет, — ответила Таня, разламывая картофелину — И пропеклась отлично, в самый раз.
Пока доели картошку, костер прогорел. Таня поднялась.
— Пошли. Поздно уже.
— Так поздно, что даже рано, — неожиданно изрек Огнев и тоже поднялся, почти не пошатываясь. — Пошли красавица.
— Стойте, — сказал Ник. — А где Вано?
— А там! — Таня махнула в сторону кустов. — Закуску показывает. Проблюется — сам придет, дорогу знает.
— Танечка, может, не стоит так-то уж? — Ник без улыбки заглянул ей в глаза.
— А как стоит, как?! Ох-х, надоело все! — Она бросилась вниз с горушки, споткнулась о кочку, упала. Ник кинулся вслед за ней, наклонился, подал руку. Она подняла лицо. В темноте было не видно слез.