Полет ворона
Шрифт:
Проводив Елену до дверей «женской комнаты» и галантно поцеловав ей руку на прощание, Воронов вошел в кабинет счетовода и улегся, стараясь как можно быстрее заснуть. Сон не шел. Хотелось бы надеяться, что это от душевного подъема, от ощущения торжества. Но он не привык тешить себя иллюзиями. Никакого подъема, никакого торжества он не испытывал. Скорее опустошенность и даже непривычную растерянность.
С первого дня появления Елены в их отделе она вызвала в нем жгучий интерес. Он сразу же почувствовал в ней отчасти родственную душу: четкость, целеустремленность, презрение к болтающимся вокруг, словно говно в проруби, недочеловекам, составляющим, увы, большинство рода людского, особенно здесь, в этой проклятой стране. Только, в отличие от него, ей не было необходимости скрывать свои истинные чувства, разыгрывать дружелюбие, подлаживаться, строить стратегию и тактику отношений с каждым представителем этой жалкой породы. Да уж, при таком-то папаше можно позволить себе не подличать, не таиться... Он люто, до дрожи завидовал ей и невольно восхищался: как безупречно, мастерски, вызывающе держала она свою линию. И он не мог не принять вызова — поступить иначе значило бы перестать уважать себя, сравняться с недочеловеками. Боже, до чего же хотелось насладиться зрелищем ее злости, раздражения, увидеть, как она «теряет лицо». Промежуточная победа была тогда, на теннисном корте — дома, в уединении своей сверкающей чистотой ванной комнаты, он разглядывал черный синяк, почти закрывший его правый глаз как ценнейший трофей, добытый в тяжелом бою. Сегодня победа была полной. И что теперь? Захотел обломать сучку — и обломал. Снежная королева обернулась обыкновенной бабой, к тому же, судя по всему, и вправду больной, причем нешуточно. И, похоже, сильно к нему неравнодушной...
В своих отношениях с женским полом Воронов меньше всего любил сложности. Подруг он подбирал незамысловатых, без амбиций, незакомплексованных, по возможности чистоплотных — и не имеющих ни малейшего отношения к его работе. Воронов неукоснительно соблюдал принцип «не греби там, где служишь, и не служи там, где гребешь», и это избавляло его от массы ненужных проблем. Теперь же, по всему видно, проблемы намечались.
Ой какие!
В комнату шумно ввалился Кузин и, споткнувшись об Воронова, свалился поперек тюфяка.
«Сейчас отрубится», — подумал Воронов. Но не тут-то было. Кузин поворочался, лег поудобнее и начал, еле ворочая языком, делиться впечатлениями о пикнике. Воронов лежал и не слушал. Под бухтение Кузина стали смежаться .веки. Сквозь полудрему он почувствовал, как Кузин тычет его в плечо и, обдавая перегаром, настойчиво повторяет:
— А грибочки-то как? Много набрали?
И Воронов, впервые в жизни, послал своего непосредственного начальника далеко-далеко. Кузин икнул от изумления, что-то обиженно проворчал и перевернулся на другой бок.
«Это ничего, — лениво подумал Воронов. — К утру все забудет». И снова закрыл глаза. В его засыпающем сознании вдруг поплыли картины самые неожиданные: Елена в белом, сильная, грациозная, с улыбкой принимающая из рук самой английской королевы блюдо чемпионки Уимблдона; с той же улыбкой, но обращенной уже только исключительно к нему, Воронову, на пороге чистенькой двухэтажной виллы с голубым бассейном; за рулем сверкающего «мерседеса»; в белоснежной широкой постели призывно откинувшая одеяло, ждущая его...
«Цыц!» — приказал Воронов расшалившемуся подсознанию. Однако... Так ли уж беспочвенны эти видения в основе своей? Возможно, это шанс, повторения которого не будет...
Тут надо все очень тщательно взвесить, просчитать А приняв решение, выработать стратегию и тактику...
Елена вернулась в город преобразившейся: движения ее стали порывисты, в глазах появился и уже не исчезал странный голодный блеск, на щеках выступил румянец. Умываясь с дороги, она пела в ванной, за ужином потребовала добавки, за завтраком разбила чашку и умчалась на работу, впервые в жизни забыв пропуск. Через полтора часа этот пропуск увидела на обеденном столе Лидия Тарасовна и со значением посмотрела на мужа.
— Разберемся, — сказал на это Дмитрий Дормидонтович.
К концу дня он знал о Воронове все, что ему нужно было знать, вечером он заперся в кабинете и долго беседовал по телефону с профессором Сутеевым из Бехтеревки, который уже два года пользовал Елену. Дождавшись, когда Елена ляжет спать, он вызвал на кухню жену и проинформировал ее, что принял решение. Лидия Тарасовна, выяснив некоторые подробности, с этим решением согласилась.
На следующий день, к самому концу рабочего дня Воронова пригласили в партком. Туда он шел с некоторой опаской, а оттуда — в настроении весьма приподнятом. Его жизненные цели получили заметную корректировку, причем в положительную сторону.
Вечером, когда Елена с аппетитом уплетала вторую порцию яичницы, а Дмитрий Дормидонтович, отужинав, удалился в свой кабинет, Лидия Тарасовна спросила:
— Когда же ты нас познакомишь со своим Вороновым?
Рука, держащая вилку с куском ветчины, дрогнула и остановилась.
— С моим Вороновым?
Елена донесла вилку до рта, долго, нахмурив лоб, пережевывала и только тогда посмотрела на мать с кривоватой улыбкой.
— С моим, значит? Откуда узнали, не спрашиваю. Партийный телеграф... Хотите — пожалуйста. Когда угодно.
— Пригласи его на послезавтра.
— Почему не на завтра?
— У отца выездное заседание. Он приедет поздно.
— Понятно. Значит, послезавтра.
Елена замолчала. После ужина она ушла к себе, а оттуда в ванную. Помывшись и почистив зубы, уже в ночной рубашке, подошла к матери пожелать спокойной ночи. Лидия Тарасовна поцеловала ее в щеку, и когда Елена уже направилась к двери, спросила:
— Любишь его?
Елена резко развернулась, посмотрела в глаза матери и, отведя взгляд, бросила в пространство:
— А как же!
Она поспешила прочь, пряча от матери презрительную ухмылку. Любишь? Если это любовь, то та еще...
После сцены в лесу его отношение к ней сделалось подчеркнуто дружеским, участливо-доверительным. В поле он вставал с ней в одну борозду, подтаскивал ведра и ящики, расстилал для нее клеенку, когда она садилась на ящик передохнуть. Потом они уходили к реке, в лес, засиживались вдвоем под столовым навесом, когда остальные уже расходились по койкам или на вечерний выпивон. Он рассказывал про методики аутотренинга, до которого был большой любитель, про лечебный бег трусцой, про колоссальную полезность позитивного мышления, которым сейчас увлечен весь Запад... Она слушала, кивала, улыбалась, а внутри корчилась от унижения. «Хотела этого? Так получай, получай!»
Его рассказы неизменно скатывались к любимой теме: недоразвитости и порочности большинства человечества, собственной исключительности, собственных планах на будущее, получивших в последнее время внезапный толчок. на с теплой улыбкой смотрела в его самодовольное лицо — харю! — и время от времени подначивала его:
— Капстрана? Это совсем несложно. Сейчас многие ездят, и надолго. Контакты расширяются. Через отца проходит множество дел такого рода. Например, финны очень заинтересованы...