Полицейские и воры. Авторский сборник
Шрифт:
– Вы же покупаете разные вещи. У меня есть друг, он тоже коп. Пользуясь своим положением, которое дает нам доступ к информации, мы можем пойти в любое место в Нью–Йорке и достать там все, что вы пожелаете. Вы только скажите нам, за что вы готовы заплатить два миллиона долларов, и мы добудем это для вас.
Покачав головой, Вигано сказал почти про себя:
– Поверить не могу, что детектив может быть таким тупым. Этот трюк вы разработали сами?
– Разумеется, – сказал я. – Почему вы мне не доверяете? Ваши ребята обыскали меня по
Теперь он более внимательно изучал меня, пытаясь разгадать, что я за тип. Вигано сказал:
– Вы практически предлагаете украсть для меня все, что я пожелаю?
– Да, но только то, за что вы заплатите два миллиона долларов. И что мы сможем унести на руках – мы не собираемся красть для вас самолет.
– Самолет у меня есть, – сказал он и обернулся посмотреть на поставленные в конце желоба кегли.
Я видел, что он обдумывает мое предложение. Я чувствовал, что сказал недостаточно, не все объяснил, но в то же время понимал, что сейчас мне лучше помолчать и дать ему возможность самому подумать.
Фокус заключался в том, что Вигано ничего не терял, и он достаточно умен, чтобы это понять. Будь я ненормальным, тупым или просто дураком, все равно – ничто не мешало Вигано сказать мне, что он хотел бы купить у меня. Поскольку я не просил аванса, мафиози мог спокойно сыграть со мной в мою игру.
Я наблюдал, как он обмозговывал ситуацию, медленно и тщательно, ища ловушки и мины, которые любой в его положении должен был предположить. И я понял, что он наконец пришел к заключению, что здесь нет никакого подвоха. Я пришел сюда задать вопрос, ответ на который в любом случае ничего не будет ему стоить. А если я говорил правду, ему просто выгодно будет ответить. Так почему бы нет?
Он решительно кивнул своим мыслям, кинул на меня взгляд из–под тяжелых век и сказал:
– Секьюритиз.
До меня не сразу дошел смысл этого слова. Я подумал об охране в магазинах и банках и переспросил:
– Секьюрити?
– Государственные облигации, – пояснил он. – Ценные бумаги, но никаких именных акций. Можете вы это сделать со своим товарищем?
– Вы имеете в виду Уолл–стрит?
– Конечно, Уолл–стрит. Вы знаете кого–нибудь из тамошних брокеров?
Я–то надеялся, что речь пойдет о каком–нибудь заведении на территории нашего участка, где нам все известно.
– Нет, не знаю, – сказал я. – А нам они понадобятся? Вигано пожал плечами и махнул рукой. У него были на удивление огромные и толстые руки.
– Номера мы изменим, – объяснял он. – Только убедитесь, что бумаги не именные.
– Я вас не понимаю, – растерянно сказал я. Он тяжело вздохнул, показывая, какого терпения ему стоит говорить со мной.
–
– Вы имеете в виду государственные облигации?
– Вот именно, – сказал он. – Их или какие–нибудь другие бумаги на предъявителя.
У меня возник интерес к этому вопросу. Я никогда не слышал о бумагах на предъявителя.
– Вы хотите сказать, – спросил я, – что они что–то вроде денег?
Вигано хмыкнул:
– Это и есть деньги.
Я почувствовал себя счастливым, как в тот раз, когда находился в роскошных апартаментах на Сентрал–парк–авеню.
– Это деньги состоятельных людей, – сказал я. Вигано усмехнулся. Я подумал, что нам обоим удивительно, до чего легко мы понимали друг друга.
– Правильно, – подтвердил он. – Деньги богатых людей.
– И вы их у нас купите?
– Да, по двадцать центов за доллар.
– Так это всего только пятая часть? – удивился я. Он пожал плечами:
– Только потому, что вы собираетесь провернуть крупную сделку, я даю вам такую хорошую цену. Обычно это стоит по десять центов за доллар.
Мне все же показалось, что предлагаемый им процент не так уж высок, и я сказал:
– Если по этим бумагам деньги выплачиваются предъявителю, почему я сам не могу их продать?
– Потому что вы не знаете, как изменить номера бумаг. И у вас нет связей, чтобы пустить эти деньги в законный оборот. С обеих точек зрения он был прав.
– Хорошо, – сказал я. – Значит, мы должны взять десять миллионов долларов, чтобы получить у вас два миллиона.
– Но билеты не должны быть очень крупными. Бумаги выше чем на сто тысяч мне не нужны.
– А на какую они бывают сумму? – спросил я.
Честно говоря, от всего этого у меня голова закружилась.
– Американские облигации бывают на сумму до миллиона долларов. Но их невозможно разменять.
Этого я уже не мог выдержать! Мною овладел благоговейный ужас.
– Миллион долларов! – потрясенно прошептал я.
– Вы должны охотиться за мелочью, от ста тысяч и ниже. Сто тысяч для него были мелочью! При мысли о таком отношении к деньгам у меня пополз по спине восторженный холодок. Несколько дней назад на Бродвее шло шоу под названием «За гранью возможного», а потом по телевизору показывали отрывки из него, один из которых я случайно увидел. (Я никогда не смотрю бродвейские шоу.) Это был монолог английского шахтера, и там прозвучала приблизительно такая фраза: «В детстве меня окружала не атмосфера богатства и роскоши, а обстановка нищеты и убожества. Моя проблема заключается в том, что я рос не в той обстановке». Эта мысль надолго запала мне в душу, потому что полностью соответствовала тому, что я сам чувствовал: меня окружала не та обстановка. И каждый раз, когда я оказывался в соответствующей моему внутреннему складу атмосфере, я чувствовал себя счастливым. Вигано наблюдал за мной.