Полицейский (Архив сыскной полиции)
Шрифт:
Давненько на памяти Бахтина такого не было. Правда, несколько лет назад начальник Московской сыскной полиции Кошко разоблачил группу мошенников. Они, переодевшись в форму жандармских офицеров, вымогали деньги у купцов и мелких фабрикантов. Но чтоб так нагло. Но военное время предлагало особые условия. Преступность стала более дерзкой и жестокой. Слишком много оружия ходило по рукам. Слишком много беженцев перебралось из западных губерний. Вполне естественно, что столицу наводнили уголовники из Варшавы, Вильно, Риги.
Но главное было даже не в этом. Война выплеснула на поверхность огромное количество темных дельцов. Они занимались поставками на армию, спекулировали продуктами,
– Александр Петрович, – дотронулся до его плеча Литвин, – приехали.
Действительно авто стояло на Каменноостровском проспекте. За своими невеселыми думами Бахтин и не заметил, как добрались до места.
В саду фонари не горели, и здание театра скорее угадывалось. Ворота были закрыты, и поэтому они пошли вдоль забора.
– Здесь где-то есть калитка. Черный ход для артистов, – сказал всезнающий Литвин, – я, бывало, раньше через нее проникал. – Любите дев из варьете? – А почему нет, Александр Петрович. – Вы бы женились, Орест. – А вы?..
– Справедливо, видимо, придется нам умирать холостяками. – Вот она.
Бахтин, подивился, как в такой темноте Литвин разглядел дверь в заборе. Впрочем, как выяснилось, место это было ему весьма знакомо. Литвин толкнул калитку. Она не поддалась. – Заперли черти, пойду Степанова позову.
– Неужели сами не сдюжим, – засмеялся Бахтин, – два здоровых мужика.
Они навалились плечами, и дверь начала медленно поддаваться. Еще немного. Еще. Со звоном вылетела задвижка. Дверь распахнулась.
– Ну вот, – Бахтин отряхнул пальто, – теперь куда? – Найдем, – легкомысленно ответил Литвин. – А вы взяли фонарь, Орест? – Конечно.
Слабый желтый свет вырвал из темноты какие-то камни, палки, запрыгал по лужам. Бахтин хоть и старался ступать аккуратно, но все же влез в какую-то яму с водой. Проклиная службу, Немировского, бандитов, он шел вслед за Литвиным.
Здание театра смотрело в ночь мертвыми глазами окон. Тишина. Ни огонька, ни света, только с проспекта доносился скрежет трамвая.
– Что же дальше, господин Сусанин? Не знаю, как чувствовали себя поляки в те славные дни, а у меня, по вашей милости, Орест, ноги мокрые.
– Есть мысль, Александр Петрович. – Литвин достал свисток и дал две длинные трели, так обычно городовые вызывают дворников. Они прислушались.
Внезапно совсем рядом в темноту
Они пошли на свет. В квадрате дверей стоял крепкий старик в накинутом на плечи нагольном тулупе. – Вы кто будете?
– Мы из сыскной, – ответил Литвин, – скажи-ка, дед, кто, кроме тебя, еще есть? – Да никого. Были два господина и ушли. – Что за господа?
– Да Бог их знает, мне помощник управляющего велел пустить их в комнату, где аппарат висит. – Телефон. – Точно. – Долго они здесь были?
– Да почитай часа два, потом ушли, а мне четвертак за беспокойство пожаловали. – Какие они из себя?
– Господа как господа, в пальто богатых, котелках, у одного тросточка с серебряной ручкой, вроде как рыба изображена. – А кто у вас помощник управляющего? – Так Илья Семенович. – Знаешь, где живет?
– Да, на третьем трамвае вторая остановка. Сенная площадь. Там дом Романова, знаете? Так они во втором этаже проживают, нумер шесть.
– Вот что, борода, завтра, как сменишься, приезжай на Офицерскую, в здание Казанской части, там сыскная полиция, спросишь господина Литвина. Понял? – Бахтин ощутил в ботинке отвратительную мокроту. – Вы, Орест, берите машину и за этим Ильей Семеновичем, а я на извозчике доберусь.
Извозчик ехал медленно, но Бахтин не торопил его. Не хотелось ему спешить в «присутствие», последнее время он стал чувствовать, что внутри его словно все выгорело. Куда-то ушел азарт, желание поймать преступника как можно быстрее. Так, наверное, бывает у стареющей охотничьей собаки, – невесело шутил он.
Последние три года он вдруг стал ощущать свою ненужность. Сыскное дело изменилось так же, как изменился контингент жулья. Все чаще преступления начали совершать вполне почтенные граждане. Ну вот хотя бы сегодня. Поручик Копытин, павлон, вышедший в лейб-гвардию, убивает подпрапорщика, крадет ценности, дезертирует, совершает разгон, а потом убийство. Ну как понимать это. Он же не Сережка Послушник и не Федька Грек.
Офицер, в обществе принимаемый господин. Господи, что это с людьми случилось? Какая же странная наступила жизнь. Вот и сегодня он с мокрыми ногами тащится на извозчике на Офицерскую. Служба. Одна лишь служба. За два дня до войны уехал в Москву работать его единственный друг, литератор Женя Кузьмин. Ныне он на фронте. Статьи его из Галиции даже «Нива» печатает, а ведь когда-то Женя Кузьмин об этом только мечтал. И Ирина уехала. А Лену Глебову он в прошлом году случайно увидел на Финляндском вокзале. Как же был далек тот предвоенный день! И вот уже скоро сорок, из них пятнадцать лет гоняется по городам и весям за всякой сволочью, подставляя себя под пули и ножи.
А что взамен? Три креста на шею, пара иностранных орденов, да четыре медали. Не ахти какое жалованье, да чин, равный подполковнику, уже шесть лет. Хотел его Филиппов сделать помощником начальника, кто-то помешал. Неужели на роду ему написано ловить до смерти воров да с лживыми агентами по гостиницам встречаться. Уехала Ирина, вышла замуж за богатого француза и упорхнула в Лион.
До войны он получал от нее письма. Ирина жаловалась на скуку, искренне переживала свой уход со сцены. Только теперь Бахтин понял, как ему не хватает суматошного Ирининого дома, всех этих веселых и легких людей, которые почти ежедневно собирались у нее. Почему же случилось, что внезапно он стал совсем одинок? Поглядишь на сослуживцев, у всех компании, обеды, ужины, пикники, винт. А у него одинокие походы в кинематограф, да беседа с хозяином ресторана «Тироль» Францем Игнатьевичем Рихтарским, благо кабачок сей совсем рядом со службой и с домом.