Полиция, полиция, картофельное пюре!
Шрифт:
— А он, похоже, шустрый парень, этот лундский констебль, — зевая, сказал Монссон.
Сразу после четырех опять позвонили из Лунда: врачи решили пока что не оперировать Пальмгрена. Пуля вошла в голову за левым ухом, и трудно сказать, какие причинила нарушения. Общее состояние пациента для данных обстоятельств хорошее.
Общее состояние Монссона хорошим не было. Он устал, у него пересохло в горле, и он без конца ходил пить воду в туалет.
— А можно жить с пулей в голове? — спросил Скакке.
— Да. Такие случаи бывают. Иногда ткань образует оболочку вокруг пули, и человек поправляется. А если бы врачи попытались ее достать, он мог бы умереть.
Баклунд, как видно, намертво вцепился в «Савой», потому что позвонил в половине пятого и сказал, что он отгородил и опечатал часть ресторана, ожидая, когда из технического отдела придут обследовать место преступления, а придут они не раньше, чем через несколько часов.
— Спрашивает, не нужен ли он здесь, — спросил Скакке, прикрывая трубку ладонью.
— Единственное место, где он, будем надеяться, нужен, — это дома, в постели своей жены, — сказал Монссон.
Скакке передал это Баклунду, слегка смягчив выражения. Потом сказал:
— Думаю, мы можем вычеркнуть из списка Бультофту. [2] Последний самолет ушел оттуда пять минут двенадцатого. Никого по приметам схожего с преступником на нем не было. Следующий рейс в половине седьмого, на него билеты проданы еще позавчера, и никто места не спрашивал.
2
Бультофта — аэродром в Мальмё. Здесь и далее, если не отмечено другое, видимо, прим. перев. или ред., хотя в исходной электронной версии не указано.
— Хм, — пробормотал Монссон, — позвоню-ка я сейчас человеку, который страшно не любит, когда его будят.
— Кому? Начальнику полиции?
— Нет, тот наверняка спал не больше нас с тобой. Кстати, в девять часов из Мальмё в Копенгаген пошел маршрутный катер на подводных крыльях. Постарайся выяснить, какой именно.
Задача оказалась неожиданно трудной, и прошло полчаса, прежде чем Скакке смог доложить:
— Он называется «Бегун» и сейчас стоит в Копенгагене. Удивительно, до чего люди злятся, когда их будит телефон.
— Можешь утешать себя тем, что мне сейчас достанется куда больше, чем тебе, — сказал Монссон.
Он пошел в свой кабинет, снял трубку, набрал код Копенгагена, потом номер домашнего телефона Могенсена, инспектора уголовной полиции. Насчитал семнадцать гудков, пока в трубке послышался невнятный голос:
— Могенсен.
— Привет. Это Пер Монссон из Мальмё.
— Чтоб тебя перекосило, — сказал Могенсен. — Ты знаешь, который теперь час?
— Знаю, — ответил Монссон. — Но это важное дело, срочное.
— Провалились бы вы к дьяволу с вашими срочными делами, — с ненавистью сказал датчанин.
— Вчера у нас в Мальмё было покушение на убийство. Стрелявший мог улететь в Копенгаген. У нас есть его приметы.
Потом он изложил всю историю, и Могенсен недовольно сказал:
— Черт побери, ты думаешь, я волшебник?
— Вот именно, — ответил Монссон. — Позвони, если что найдешь.
— Пошел ты к лешему, — сказал Могенсен на неожиданно чистом шведском и бросил трубку.
Монссон потянулся и зевнул. Позвонил Баклунд. Сказал, что место преступления оцеплено.
Было восемь утра.
— До чего же он настырный, — сказал Монссон.
— Что дальше будем делать? — спросил Скакке.
— Ничего. Ждать.
Без двадцати девять позвонили по личному телефону Монссона. Он взял трубку, с минуту или около того слушал, прекратил разговор, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», и крикнул Скакке:
— Звони в Стокгольм. Прямо сейчас.
— А что сказать?
Монссон взглянул на часы.
— Звонил Могенсен. Он говорит, что швед, назвавший себя Бенгтом Стенссоном, этой ночью купил билет Копенгаген — Стокгольм и торчал на аэродроме несколько часов. Наконец он сел в самолет САС, который вылетел в семь двадцать пять. Самолет должен приземлиться в Стокгольме максимум десять минут назад. У этого парня все приметы, кажется, совпадают. Надо, чтобы автобус, который повезет пассажиров в город, остановили у аэровокзала и этого человека взяли.
Скакке набросился на телефон.
— Все, — через минуту произнес он, еле переводя дух. — Стокгольм этим займется.
— С кем ты говорил?
— С Гюнвальдом Ларссоном.
Через полчаса зазвонил телефон Скакке. Он рванул трубку, выслушал то, что ему сообщили, и остался сидеть с трубкой в руках.
— Лопнуло, — сказал он.
— Вот как? — лаконично заметил Монссон. — А ведь у них там было двадцать минут в запасе.
III
Эти же слова прозвучали в Стокгольме, в отделении полиции на Кунгсхольмсгатан.
— Лопнуло! — Красная, потная физиономия Эйнара Рённа показалась в дверях кабинета Гюнвальда Ларссона.
— Что лопнуло? — отсутствующим тоном спросил Ларссон.
Он думал совсем о другом: о трех необычно дерзких ограблениях в метро прошлой ночью. И двух изнасилованиях. И шестнадцати драках. Что вы хотите — это Стокгольм. Хоть ни одного убийства за ночь, и то слава Богу. Сколько совершено краж и взломов — он не знал. И сколько наркоманов, контрабандистов, хулиганов и пьяниц взяла полиция — не знал тоже. Или сколько в чем-то виновных (кто больше, кто меньше) людей избито полицейскими в машинах и участках. Вероятно, бесчисленнее множество. Его это не касалось, он занимался своим делом. Гюнвальд Ларссон был первым помощником комиссара по уголовным делам.
— С этим автобусом с аэровокзала.
— Ну и что с ним? Что у него лопнуло?
— Патруль, который должен был проверить пассажиров, опоздал — когда он прибыл на место, пассажиры уже разошлись, а автобус уехал.
Ларссон сумел наконец отключиться от своих размышлений и пристально посмотрел на Рённа:
— Что? Да ведь этого не может быть!
— К сожалению, может, — сказал Рённ. — Они туда просто не успели.
Гюнвальд Ларссон принял просьбу Скакке по чистой случайности и считал проверку автобуса простейшим из повседневных дел. Сердито нахмурившись, он сказал: