Полигон смерти
Шрифт:
Я не возражал. Нинель будет лучше любого пропуска, сэкономлю время на шараханья от всех встречных, а проспект широкий, там мне будет проще маневрировать.
Сборы были недолгими. Как и вчера, мне дали с собой бутерброды и воду. И ещё Нинель напихала мне в карманы стерильных бинтов. Так, на всякий случай.
Разумно. Почему-то вчера мне это не пришло в голову.
Попрощались с домашними, взяли Шаляпина и пошли.
На окне, как и вчера в это же время, дежурили тенор и пианист. Что ж, уже какое-то постоянство в этом бардаке. Управдом, наверное, график составил.
В этот раз они нас не звали, просто приветственно помахали, а пока мы становились на лыжи, к окну подошёл управдом и развел руками. Жест был вполне понятным: «Что, опять на прогулку?»
Мы в ответ дружно плеснули ручкой, а Нинель вдобавок изобразила размашистый реверанс, с равным успехом могущий означать как «спасибо за внимание», так и «ну вас всех на…».
— Тебе помочь? — Нинель, в два приёма вогнавшая ботинки в крепления, ждала, когда я справлюсь с допотопной конструкцией из лямок и ремней.
— Да нет, я сам… Всё, готово.
— Ляпин, ко мне! Ты чего там опять нашёл? Вот бестолковая псина… Пошли, что ли?
— Пошли…
По дороге Нинель предложила немного отклониться от маршрута и проведать Катю.
Проведать Катю, значит…
Вчера… Нет, уже позавчера, такое предложение вызвало бы у меня бурю восторга.
А сейчас я смутился, стушевался и вовсе не по-гусарски промямлил:
— Думаешь… Гхм-кхм… Думаешь, стоит?
— Ой, ну надо же, засмущался! — Нинель влёт раскусила мои рефлексии. — Неудобно, да?
— Понимаешь… Как тебе сказать…
— Да понимаю, понимаю. — Нинель ехидно хмыкнула. — Знакомимся с одной, любовь, планы, всё такое… Потом спим с другой. А потом с этой другой идём к первой в гости… Ага?
— Ну в общем — да, примерно так.
— То есть ты теперь с Катькой вообще ничего не планируешь?
Я смутился и взял паузу.
Вообще-то, я планирую как можно быстрее убраться из этого города. Это главное. Мне сейчас вообще не до амуров. Но как об этом сказать, чтобы не выглядеть полным свинтусом?
— Пожалуй… нет. Да, определенно, сейчас уже — нет.
Нинель тотчас же истолковала моё смущение в свою пользу: приосанилась, приятно порозовела и окатила меня волной искрящейся чувственности. И с минуту шла молча, с затуманенным взором, словно бы купаясь в каких-то своих грёзах.
Нет, ну надо же! Кругом хаос, мир рушится, а женщина всё равно думает о своём…
— Ну ты не переживай, — успокоила меня Нинель, вволю насладившись своим видением перспективы наших отношений. — Мы ненадолго.
— Ммм…
— Да мы даже заходить не будем! «Привет-привет» и дальше.
— А зачем вообще идти туда?
— Да что-то неспокойно на душе. Обычно она по пять раз на дню заскакивает, поболтать, чайку попить, а тут за сутки — ни слуху ни духу. А время такое, сам понимаешь…
— Понимаю.
Штаб в Катином доме являл собой некоторое исключение по сравнению с другими самодеятельными очагами общественного бдения. Напомню, здесь были застеклённые лоджии. Справа от подъезда на втором этаже из лоджии торчала труба и легонько дымила. Рядом с трубой была приоткрыта рама, виднелись два лица и тоже дымили, пожалуй, не хуже трубы.
Наше появление не оставили без внимания. Когда мы поднялись на второй этаж, на площадке нас поджидал мужичок-боровичок лет под сорок, невысокий, крепенький, голубоглазый и светловолосый, чем-то даже напоминающий моего недруга Никиту. Я невольно вздрогнул, не родственник ли (хм… как-то сразу засаднили скула и шов над глазом, такая непроизвольная ментальная передача), но когда мы поравнялись, увидел, что у него пустой левый рукав, и догадался: так это, наверное, отец Дениса, тот самый инвалид-ветеран!
— О! Однажды лебедь раком щуку! — вроде как поздоровалась Нинель.
— К Катюхе? — Мужчина кивнул на дверь квартиры напротив.
— Угу.
— Потом зайди к нам, дело есть.
— На миллион?
— Ну да, типа того. Дело важное, тебе тоже будет польза.
— Лады.
— А это кто? — мужичок бесцеремонно ткнул в меня пальцем.
— Это Сашка, наша московская родня, — привычно соврала Нинель.
— Понял. — Мужичок кивнул и скрылся за дверью своей квартиры.
— Ваня Щукин, — задним числом сообщила Нинель, деловито барабаня в дверь Катиной квартиры. — Ветеран. Инвалид. Хороший мужик.
— Это отец Дениса?
— Он самый.
— Ясно… Слушай, а почему ты всем представляешь меня «московской роднёй»?
— А как тебя представить? — боевито подбоченилась Нинель. — «Это Сашка, мой персональный ё…рь»?
— Нет, но… Гхм… Можно было бы как-то корректно обозначить наши отношения… Мы люди взрослые, независимые…
— Извини, не могу, — отрезала Нинель. — Я девушка порядочная, пока точно не определимся, никаких «отношений». А то — мало ли? А мне тут ещё замуж выходить…
Нам никто не открыл. Безрезультатно постучав минут пять, мы бросили это неблагодарное занятие и зашли в квартиру напротив.
Вот это был штаб так штаб, не сравнить с жалкими потугами в Уютном Местечке, с тщедушной парочкой «тенор-пианист» под управлением либерального управдом, который никого не может заставить шевелиться (трубу «буржуйки» они так в окно и не вывели, про общественную уборную даже и не вспоминаю).
В трёхкомнатной квартире сгруппировались разом три или даже четыре семьи: пока мы там были, я насчитал человек двадцать. Здесь было шумно, весело, тепло и дымно. Курили на лоджии, но всё равно в квартиру затягивало прилично, так что повсеместно воняло табаком и печным дымом.