Полигон
Шрифт:
Стоило Журковскому произнести эти слова, как для Виктора все сразу встало на свои места. Вот оно, оказывается, в чем все дело! Вот почему произошла подвижка в решении вопроса! Только если Белов как опытный аппаратчик хочет спрятать за этой формулировкой истинную цель, это - одно. А что если это - сдача позиции, уступка, которая выхолащивает саму идею проекта, сводит его к обыкновенной хозяйственной кампании местного масштаба? Но ведь не для этого же они всю эту кашу заварили!
– И еще...
– Журковский повернулся к Виктору, - Белов просил повременить с этой твоей новой избирательной системой... Разделы по экономике и болотным делам тебе будут готовить Федоров и Солотов. У Федорова раздел в принципе готов: с небольшими доработками
Журковский вышел из-за стола и проводил всех до дверей. В дверях он придержал за локоть выходившего последним Виктора. Тот обернулся, они посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись.
– Ну что?... С почином!..
– весело произнес Журковский.
– Ты знаешь... Мне кажется, что-то здесь не так...
– сказал Виктор.
– И почему "освоение пустующих земель"?.. Это ведь другой статус. Он ниже задуманного. Значит, через некоторое время могут сказать: "денег нет" - и проект прикроют.
– Статус проекта остается прежним, - поспешил успокоить его Журковский.
– Но Белов считает, что не нужно пока делать резких движений и строить амбициозные планы. Это касается и твоей избирательной системы. Ситуация сейчас такова, что это может только навредить проекту. Давай двигаться по шагам. Да, последнее время кое-где раздаются голоса с критикой безальтернативных выборов, но до решения высшего руководства, а тем более, до закона, еще очень далеко. Предстоит еще дискуссия, возможно, очень жесткая. Так что давай подождем.
– Он помолчал немного, после чего добавил: - Я думаю, если не случится какого-нибудь непредвиденного катаклизма, то, по крайней мере, года три жизни нам дадут. Но за эти три года надо сделать Полигон экономически полностью самодостаточным. А дальше... Дальше нам нужно быть готовыми ко всему.
– И все-таки мне многое здесь не ясно, - сказал Виктор.
– Уж очень нелогично все, не вписывается все это в бюрократические схемы.
– Не пытайся понять законы, по которым высшее руководство принимает решения, - остановил его Журковский.
– Формальная логика здесь бессильна. Главное - решение принято, и теперь все зависит от нас. Да...
– он посмотрел в глаза Виктору и продолжал.
– Ты не думай, что тебя устранили от кадровых вопросов. Я помню нашу договоренность, и формирование руководящего ядра Полигона по-прежнему - за тобой. Но назначение этих троих - это решение лично Белова. Да они и неплохие в общем-то ребята. Федорова я знаю по Челябинскому комитету комсомола. Потом он работал в Челябинском обкоме партии. Там его присмотрел Белов и перевел в Москву. Да и Солотов производит неплохое впечатление. Как специалист в академических кругах пользуется авторитетом, имеет практический опыт по осушению и рекультивации торфяных выработок. Я с ним раньше не пересекался, поэтому перед нашим совещанием решил сначала познакомиться, послушать его. Мне его болотная концепция кажется разумной и практически реализуемой. И потом: я уверен, что Юрия Александровича при выборе кандидатур интересовали не только деловые качества его протеже, но что-то еще, что ни в каких анкетах и объективках не вычитаешь: их гражданская позиция, настрой на перемены... Думаю, вы сработаетесь.
– Журковский хлопнул Виктора по спине.
– Ну, давай, ни пуха.
– К черту!
– сдержанно отозвался Виктор.
Они попрощались.
3
Виктор спустился в вестибюль и подошел к поджидавшим его Солотову и Истцову.
– А что, Артем - уже уехал?
– спросил он.
– Нет. Пошел машину греть, - ответил Истцов.
– У тебя во сколько самолет?
– спросил его Виктор.
– В шестнадцать сорок пять.
– Ну, давай! Когда будешь назад?
– Рассчитываю дня за три-четыре обернуться.
В вестибюль вошел Федоров и направился к ним.
– Кому - куда? Могу подвезти, если по пути - предложил он.
– Мне - в Институт картографии,- сказал Солотов.
– Обещали подготовить космические снимки.
– А это - где? Гороховский, кажется...
– Да.
– Поехали. А я потом в Министерстве обороны. Надо провентилировать вопрос насчет бетонки. Она у них все равно простаивает.
– А надолго вы со своими делами?
– спросил Виктор.
– Я часа на два-три, - сказал Солотов.
– А что?
– Да надо бы встретиться вечерком, в спокойной обстановке за рюмочкой чайку поговорить. Станислав не может: он улетает. А вы как?
– спросил Виктор остальных.
– Я за, - решительно поддержал его предложение Федоров.
– А где?
– Можно у меня в номере, - предложил Солотов.
– Гостиницу "Алтай" знаете? Милости прошу. Корпус семь, номер триста тридцать девять. Во сколько?
– Давайте часов в семь.
– Виктор повернулся к Федорову.
– Сможешь?
– Постараюсь, - ответил Федоров.
– Значит, договорились. А ты, Станислав, когда вернешься, позвони, - обратился Виктор к Истцову и протянул ему руку.
– Хорошо. Пока.
– Истцов крепким рукопожатием комсомольского функционера со стажем сдавил ладонь Виктора, затем также энергично пожал руки остальным и направился к лестнице, ведущей на этажи.
– А тебе, Виктор, куда?
– обратился Федоров к Кораблеву, когда они втроем вышли на крыльцо.
– А то, если смогу, подброшу.
– Я пройдусь пешочком, - сказал Виктор.
– Ну, тогда - до вечера.
Федоров и Солотов сели в стоящую около подъезда "копейку", машина резко рванула с места и через мгновение скрылась за поворотом.
Виктор постоял немного в раздумье и направился к площади Ногина, пересек ее и по Китайскому проезду спустился к Москворецкой набережной.
Москва-река, как и сто, и двести лет назад, неспешно катила свои воды мимо большого города, безучастная к его заботам, радостям и печалям. Странные чувства испытывал Виктор, стоя у парапета и наблюдая за игрой солнечных зайчиков на поверхности воды.
Казалось - вот... Наконец, свершилось то, чего он добивался столько лет, обивая пороги кабинетов партийных начальников самого разного ранга, убеждая, доказывая жизненность проекта, выслушивая обвинения в своей некомпетентности, а часто - и во вредоносности своих предложений, идущих вразрез с линией партии. Если все, что он услышал сегодня, не сон, то вожделенная цель достигнута.
Но ликования не было. Не было даже простой удовлетворенности. Вместо этого были апатия и всплывающее откуда-то из глубин сознания иссушающее душу сомнение в нужности, достойности идеи. Идеи, составлявшей на протяжении последних лет смысл его жизни, а сейчас вдруг показавшейся ему абстрактной, лишенной содержания, а потому легко уязвимой для критики. И еще где-то в подсознании зрела щемящая тревога, что эти апатия и неуверенность будут преследовать его теперь постоянно.
Он не осознавал в тот момент, что это его состояние есть результат эмоциональной перегрузки, которую он испытывал все последние месяцы, что пройдет время - и эта тревога уйдет, восстановятся уверенность в правильности выбранной цели, он укрепится в решимости идти ради ее достижения до конца и шагнет навстречу своему будущему другим: духовно окрепшим, более жестким и расчетливым. Но это будут те жесткость и расчетливость, без которых не может быть настоящей ответственности. Ответственности за большое дело и за людей, доверивших ему свои судьбы...