Полина Петренко. Последний разговор
Шрифт:
– В новостях написали, что двадцать седьмого февраля 2012 года знаменитый актер Алексей Петренко сломал ногу на станции метро «Петровско-Разумовская». Вроде как пострадал папа совершенно на ровном месте – спускался с эскалатора со своей третьей супругой Азимой. А двадцать восьмого – день моего рождения. Подумалось: «Может быть, это знак?» Решила, что наконец отец, прервав череду бесконечных выступлений и концертов (а пахал он, несмотря на серьезный
…Пока папа и его первая жена, моя мама Алла, были вместе, он часто меня спрашивал:
– Польча, когда я буду дряхлым и старым, ты мне тарелку супа нальешь?
– Конечно, – отвечала я.
Отец будто любил эту тему как-то по-особенному, или, напротив, она его беспокоила.
Мои отношения с его второй женой Галиной Кожуховой сложно назвать безоблачными – все-таки к ней папа ушел из семьи, из-за нее бросил маму, но в целом мы ладили. Росла я абсолютной папиной дочкой, всегда чувствовала себя любимой и единственной, несмотря на то, что спокойным характером никто из нас не отличался. Мама говорила, что все мои с ним конфликты были как раз из-за нашей феноменальной похожести. Возможно, она права.
Думаю, неслучайно именно мне первой папа признался в своем новом чувстве и рассказал, что намерен развестись с мамой и жить с Галиной Петровной, Галюсей, как он ее называл. Впрочем, потом отец еще год тянул резину – обитал в Москве, так как работал в Театре на Малой Бронной, наездами бывал у нас в Ленинграде. Маме о возможных переменах в его личной жизни мне рассказывать было запрещено, и я надеялась, что, возможно, проблема рассосется сама собой. Когда тебе пятнадцать, сложно представить, что сорокалетний мужчина может влюбиться. А крушение семьи, особенно собственной, редко воспринимается с пониманием.
Кожухову я знала как коллегу отца, кинокритика, друга. В моменты моих приездов к папе в столицу, случалось, все вместе ходили в театр. Гуляли с отцом по Москве, помню, как часто слышала за спиной: «Петренко идет, смотри, Петренко», – и понимала, что папа теперь очень знаменит. Когда все открылось, мама переживала страшно, отца выставила. А я жила то с ней, то в Москве с ними, пытаясь сохранить хрупкий баланс.
Кстати, о нашей с папой схожести… Когда я объявила ему, что окончательно возвращаюсь в Ленинград и буду все-таки жить с мамой, случилась одна из самых болезненных наших сцен.
– Если ты сейчас уйдешь, ты мне не дочь! – театрально произнес отец.
– Пожалуйста… – ответила я и вышла.
В одиннадцать вечера семнадцатилетняя барышня топала по направлению к Ленинградскому вокзалу и впервые за долгое время чувствовала себя очень легко. Он даже не позвонил узнать, добралась ли я… Та фраза, сказанная им, ранила до глубины души, потому что тогда и до сих пор я воспринимаю ее слишком серьезно. Получается, если с ним – то дочь, а если без него – то чужая?.. Но произнесена она была с некоей бравадой, лицедейством и отчасти была легким алаверды.
Я подобную историю провернула в раннем детстве, мне около четырех лет было. Жила тогда у бабушки Матильды (по материнской линии) в Киеве, родители приезжали в гости. Явился папа, которого я год не видела. Бабушка была чрезвычайно добрым и мягким человеком, и вот с песнями-прибаутками она пытается накормить меня кашей. Я не ем. Отец, устав смотреть на это безобразие, шлепнул меня по попе: «Не хочешь – не ешь!» Я обалдела, потому что доселе никто меня и пальцем не трогал. Вечером в детский садик за мной пришел папа, которого там раньше никто не видел.
– Я за Полиной Петренко, – говорит.
Естественно, воспитательница сомневается, но зовет:
– Полина, иди сюда, твой папа пришел.
На что я радостно сообщила:
– Это не мой папа!
Ух и злой он потом был! «Она меня опозорила!» – жаловался дома бабушке. Да, наверное, мама права – много у нас с ним общего. Но это лирика.
Когда же спустя много лет отец поставил мне условия «признания нашего родства», Галина Петровна предпочла в ситуацию не вмешиваться. Ее, как и любого человека, невозможно покрасить в один цвет – многие качества Кожуховой меня восхищали, а другие вовсе нет. Одно точно: Галюся занимала в жизни и сердце отца большое место. Он ее любил. Поэтому когда осенью 2009-го Кожухова умерла, я понимала, как тяжело должно быть папе. Не позвонила потому, что наше с ним налаживающееся общение снова дало трещину: незадолго до этого мы поссорились из-за маминого интервью одной газете и он швырял трубку. Но сердце мое за него все равно болело.
Сейчас очень жалею, что никак не проявила себя сразу. Впрочем, сам он тоже не искал моего сочувствия. Только спустя полгода после похорон папиной второй жены я набрала его номер. Неожиданно отец был в прекрасном расположении духа. Спрашивал, как у меня дела, как мама, какого роста его внучка Настя, посмеялся, что метр с кепкой. Я немного удивилась этой повышенной веселости, но прониклась вниманием и предложила:
– А не переехать ли тебе к нам в Мюнхен?
Мы жили за границей уже семь лет – быт устроен, страна хорошая.
– Что я буду делать там, в вашей Германии? – спросил папа, и по тону было ясно, что вопрос риторический.
– Все-таки будешь не один…
– Ерунда! – ответил отец.
– Но в том, что он уже далеко не один, вам не признался?
– Да я и не расспрашивала. Честно говоря, не предполагала, что папина скорбь окажется столь краткосрочной. Знать бы тогда, что после этого телефонного разговора мы с отцом уже нормально не пообщаемся, знать бы…
В ноябре 2010 года я занималась на кухне домашними делами, заходит дочь и огорошивает: «Дед женился». Оказалось, Интернет пестрит сообщениями о бракосочетании артиста Петренко и некой женщины по имени Азима. На фотографиях на папе был замысловатый тюрбан, о невесте я вообще ничего не слышала… Занервничала конечно. Кинулась читать все подряд, и спокойствия прочитанное мне вовсе не добавило.
Версии начала вселенской любви, которая настигла моего отца в возрасте семидесяти двух лет, разнились. То писали, что они познакомились давно, когда дама его сердца была еще директором «Кыргызфильмофонда», то в начале января 2010 года в Белых Столбах, потом появилась встреча в электричке… Впрочем, электричку и Белые Столбы еще можно как-то объединить.
Затем прочитала о героическом спасении моим отцом суженой из революционного Бишкека. Вроде как он приехал туда на творческую встречу со зрителями, но проснувшись утром, сразу предложил ей обвенчаться. Вероятно, подобные предложения мужчины делают с утра в виде некоего логического продолжения?.. Венчались они, как выяснилось, на Иссык-Куле в апреле, а расписались, что мне особенно было неприятно, в октябре в моем родном Питере. Свадьбу отмечали в Москве, гуляли широко в грузинской хинкальной на Арбате.