Полина. Мечты сбываются
Шрифт:
– Спасибо, Алибер. Я буду ждать от тебя вестей…
Пожалуй, Макс прав в отношении них: они разумнее и гуманнее многих Разумных.
Полина
Из купели я выбралась с неожиданной лёгкостью. На плечи мне упала простыня: очень тонкая, но тёплая даже на ощупь. Я
Теперь его стены были покрыты зеркалами почти до середины их высоты. Отражая и множа идущий снаружи свет и перемешивая его со светом, льющимся сверху от пронизанного радугами неба и излучающих рассеянный свет переливающихся облаков, они создавали интенсивное и абсолютно ровное освещение. Без бликов и без теней.
Ветви заметно подросших деревьев и лианы, сконцентрировавшиеся в верхней части стен по контуру зала, создавали эффект лесной полянки, на траву которой я ступила. Здесь тоже недавно прошёл дождь: трава была влажной, а все цветы спрятались в бутоны. Насекомых видно не было, а птицы, нахохлившись, сидели, спрятавшись под листвой.
Вновь, и уже гораздо спокойнее, я взглянула на своё отражение в ближайшей зеркальной поверхности.
Увиденное меня приятно удивило. Все признаки истощения и обезвоживания исчезли, осталось только хрупкое девичье и едва начавшее формироваться тело. Волосы приобрели приятный золотисто-белый и, мягко переливающийся всё тем же перламутром, цвет. И, хоть на ощупь они и остались непривычно упругими, но вели себя смирно.
Радужки оказались красивого глубокого цвета зелёного аквамарина, с тёмно-голубыми, при повороте головы, бликами. В глубине зрачков рассыпались золотистые искорки. Графитово-серые ресницы на кончиках тоже вспыхивали перламутром. Меня поразило наличие второго века, тянущегося тонкой складкой от внутреннего угла глаза и формирующего далее тонкую изящную бровь. Я придвинулась ближе к зеркалу, продолжая рассматривать строение глаз. Зрачок оказался похожим на многолучевую звезду, а в углу возле носа угадывалась ещё и тончайшая складочка внутреннего века. Но всё это совершенно не бросалось в глаза и казалось абсолютно естественным.
Рост Пинны, насколько я могла судить, составлял около ста восьмидесяти сантиметров, возможно, чуть меньше. У нас бы в таком возрасте при таком росте и худобе меня наверняка бы дразнили каланчой или ещё как-нибудь…
– Шато? А сколько Пинне лет?
А то я это так и не выяснила.
– Четырнадцать полных циркусов.
– Ты же понимаешь, что я не по своей воле заняла её тело?
– Конечно. Мы все стали жертвами обстоятельств непреодолимой силы. Но ты не переживай, Полина. Алибер сказал, что всё будет хорошо. Это означает, что результат в конечном итоге устроит всех.
Я вдруг ясно осознала ту пропасть, которая лежала между мною и Алибером – Мечтой Всей Моей Жизни, моим спасителем, Моим Ангелом Смерти. Существом, принадлежащим совершенно другому Миру. Миру, который мне, возможно так и не удастся познать.
Но которому мне так хотелось понравиться. Им обоим.
Изображение передо мной расплылось, а по щекам потекли слёзы.
И вновь тебя, Полина, ждёт – одиночество, …
Я вошла в гардеробную. Проморгавшись, я тупо уставилась на ряды совершенно одинаковых лоскутов белой ткани, висящих на вешалах и стопками лежащих на полках. На отдельном вешале красовалась моя ночнушка.
– Шато? Мне, наверное, нужна помощь.
– Извини, я не подумал, Полина. Всё очень просто. Накидываешь на себя палу и представляешь на себе любое одеяние. И нужно закрывать глаза, потому что как только ты их откроешь, трансформация палы прекратится. Если позволишь, я всё же транслирую тебе несколько любимых Пинной образов.
Я с опаской покосилась на ночнушку, которая, как мне показалось, стала ещё более невесомой. Надеюсь, что тяга Пинны к прозрачным одеяниям не простирается дальше спальни. И, хотя это тело и не моё, выставлять его напоказ я была совершенно не готова. Пусть даже, как я поняла, в отношении наготы здесь и нет никаких заморочек.
Конец ознакомительного фрагмента.