Шрифт:
Глава I
Суперкластер Северная Корона _
Полигон Имперской Академии Высшей Бытовой Магии _
Студия Максимилианы Октавии Минор
День первый _ Время Рассвета.
— Доброе утро, Пинна.
Может, оно, конечно и доброе… мрачно
– Доброе утро, Пинна.
…Не помогло…
Полина
Проснувшись сегодня затемно, я как-то странно ощутила своё тело. Точнее – не ощутила вовсе. Вот совсем никак. Более того – именно от осознания этого я и проснулась. Или пришла в себя. Или осознала себя бестелесным Духом…
Вокруг меня была самая что ни на есть тёмная – претёмная ночь и абсолютная тишина. Ни тени, ни блика, ни звука. Даже шума крови в ушах слышно не было. Открыты ли были у меня глаза, тоже было не ясно. И, так как все ощущения в теле отсутствовали, из этого напрашивался вполне логичный вывод: бестелесными могут быть только Духи, а, следовательно, Полина, ты скорее мертва, чем жива.
И, что в таких случаях, видимо, закономерно – мне было по себе совершенно никак: ни весело, ни грустно, ни жарко, ни холодно. Блаженная тишина, покой и полное отсутствие каких либо желаний и воспоминаний. Нирвана. Предел мечтаний всех страждущих. И это хорошо… Или нет? Там же, вроде бы, золотое сияние должно быть?
Так, начинаем думать снова.
Если, Полина, ты мыслишь, значит ты существуешь. Так что, Полина, ты скорее жива, чем мертва.
А вот и волны уже шелестят. И это не море, Полина. Так что, с возвращением тебя, дорогая!
Я прислушалась к своим ощущениям, которые ощущаться совершенно не спешили. Отчётливо слышен был лишь шум прибоя в ушах, и мне даже почудилось на этом фоне какое-то тоскливое мычание.
Первое устойчивое ощущение показало, что со мной всё явно не в порядке. То есть ощущение тела такое, что вот вроде оно есть, а вроде бы его и нет… Или что я – не совсем я, и тело, соответственно, не совсем моё.
А это не есть хорошо, Полина. Мало того, Полина, это есть очень и очень плохо.
Вспомнить какие-либо события из недавнего прошлого тоже никак не удавалось.
И всё это может означать только одно: после своего очередного преодоления себя я, очевидно, просто провалялась в коме пару – тройку недель, вот и дошла до такого состояния.
Темень по-прежнему была непроглядной, поэтому пришлось действовать наощупь. С трудом, но я смогла наконец унять руки, и они перестали непроизвольно вскидываться и лихорадочно метаться, пугая меня смутными мелькающими тенями.
То, что я попыталась ощупать в темноте, и телом то назвать было совершенно невозможно. Это нечто оказалось настолько жалким и хлипким, что я даже опасалась делать резкие движения.
То ли светлее становилось, то ли восстанавливалось зрение, но руки вскоре удалось рассмотреть: длинные, худые, с тонкими пальцами, с полупрозрачной кожей, очень бледные и с просинью вен. Надеюсь, что это всё-таки эффект недостатка освещения.
Несколько раз я себя, как полагается, ущипнула за разные места. Больно было.
Надежда на то, что это я, и просто долго болела, окончательно рухнула с первым взглядом на волосы, которых оказалось и как-то непривычно много и, кроме того, они были повсюду. Длинные, тускло мерцающие и извивающиеся серебристыми змеями, они своим нереальным видом вызвали у меня паническую атаку. И, по-видимому, именно волосы и создавали это призрачное освещение вокруг меня.
Пока я, закрыв глаза, чтобы не видеть этого безобразия, пыталась восстановить дыхание и дать вернуться сердцу в положенное ему место, я с ужасом обнаружила, что это самое место у сердца в этом теле находится совершенно с противоположной стороны. Справа, да.
Где-то совсем рядом раздался громкий топот какого-то существа, масса которого, судя по дрожанию поверхности, на которой я лежала, составляла массу тела не одного бегемота. Пробегая мимо, оно неистово взревело, постепенно повышая и громкость, и тональность.
То ли бык, то ли даже дракон… Нет, всё же скорее оба, дуэтом.
Рассвело неожиданно быстро. Вот только что было совсем темно, а спустя всего несколько мгновений я уже разглядывала комнату. Мимоходом поразилась стилю интерьера, объединяющего разом готический, рококо и ар-нуво; фасону несуразной ночнушки, представляющей собой свободного кроя комбинезон с кружевными лентами, охватывающими запястья и лодыжки, а так же шею под самым подбородком. И цвет ткани которой почти не отличался от такого же невнятно-белого цвета доставшихся мне с этим телом таких проблемных волос.
Нет, пока я не шевелилась, волосы спокойно лежали на подушке. Стоило же мне едва повернуть голову или чуть глубже вздохнуть, как они, извиваясь и скручиваясь, расползались в разные стороны. Я развязала ленту на запястье и едва не разрыдалась от нахлынувшего на меня чувства жалости к вновь обретённому телу, удручённая тонкостью своих ручек, на глазах покрывающихся синяками от моих же щипков. Пару раз завалившись на бок и всё-таки сумев сесть, я кое-как эти волосы в хвост собрала и обвязала вытянутой из рукава лентой. После чего огляделась.
Чуть посветлело ещё, и стали видны новые детали. Я восседала на гигантском круглом ложе, а за спиной у меня размещались с десяток подушек. Почти невесомое одеяло было миленько простёгано, а сама ткань и постельного белья, и моей ночнушки оказалась приятного молочно-белого цвета и ощущалась шелковистой.
Я подняла голову. Балдахина, наличие которого можно было бы вполне ожидать, не было. Вместо него под потолком клубились пушистые, и, как-будто опалесцирующие палитрой предзакатного чистого неба, облака. Перламутровые, стало быть.