Полина
Шрифт:
— На море, на море! — закричал я громким голосом, который показывал, что нельзя терять ни минуты.
Они устремились к судну и причалили рядом с берегом; я вошел в воду по колени, отдал им Полину и потом сам перелез через борт.
— Вам хуже? — спросил я.
— Да! — ответила она.
В этот миг я испытал что-то подобное отчаянию: нет ни помощи, ни противоядия. Вдруг мне пришла мысль о морской воде; я наполнил ею раковину, которую нашел в лодке, и подал Полине.
— Выпейте, — сказал я.
Она машинально повиновалась.
— Что вы делаете? — вскричал один из рыбаков. — Ее стошнит!
Этого-то я и желал: только
— Теперь в Трувиль, — весело сказал я своим матросам, — и как можно. скорее: по приезде я подарю вам двадцать пять луидоров.
Тотчас мои честные рыбаки, думая, что паруса недостаточно, бросились к веслам, и судно полетело по воде, как птица, запоздавшая на море.
Глава V
Полина открыла глаза при подходе к пристани. Первым чувством ее был ужас; она думала, что видит сон, и протянула руки, как будто желая убедиться, что они не встретят стен подземелья, потом с беспокойством огляделась.
— Куда вы меня везете? — спросила она.
— Успокойтесь, — отвечал я, — эти строения, которые вы видите, принадлежат одной бедной деревушке. Обитатели ее слишком заняты, чтобы быть любопытными, и вы останетесь здесь в неизвестности столько, сколько захотите. Впрочем, если вы намерены отправиться, скажите мне только куда, и я завтра, сегодня, сию же минуту еду с вами, чтобы защищать вас.
— А если бы я уехала из Франции?
— Везде!..
— Благодарю! — сказала она. — Дайте мне только с час поду мать об этом: я хочу собраться с мыслями. Теперь моя голова и сердце больны, силы истощены, и я чувствую себя близкой к помешательству.
— Я сделаю, как вы хотите. Когда вы пожелаете меня видеть, велите позвать.
Она знаком поблагодарила меня.
Мы подъехали к гостинице. Я велел приготовить ей комнату в той части дома, где не жил сам, чтобы не подать Полине никакого повода к сомнению, потом приказал хозяйке подавать ей один только бульон, потому что всякая другая пища могла оказаться опасной для желудка больной. Отдав эти приказания, я возвратился в свою комнату.
Там я мог отдаться охватившему мою душу чувству радости, которое я не смел показывать Полине… Я спас ту, которую любил еще, воспоминание о которой, несмотря на двухлетнюю разлуку, жило в моем сердце; я спас ее, она обязана мне жизнью. Я удивлялся, какими скрытыми путями случай или Провидение привели меня к этой цели. И вдруг почувствовал смертельный холод в жилах, подумав о том, что, если бы не случилось одного из этих маленьких событий, цепь которых образовала путеводную нить, приведшую меня в этот лабиринт, в этот самый час Полина, запертая в подземелье, ломала бы руки в конвульсиях от яда или голода, между тем как я, пребывая в неведении, был бы занят вздором, может быть, удовольствиями, и ни один вздох, ни одно предчувствие, ни один голос не сказали бы мне: она умирает, спаси ее… Об этом было страшно подумать. Правда, эти мысли вместе с тем и самые утешительные; исчерпав круг сомнений, они приводят нас к вере, которая вырывает мир из слепых рук случая, чтобы возвратить его предвидению Божию.
— Я пробыл с час в таком положении и клянусь тебе, — продолжал Альфред, — ни одна нечистая мысль не возникла в моем уме или сердце. Я был счастлив и гордился тем, что спас ее. Этот поступок принес с собой награду, и я не хотел другой.
Через час она велела позвать меня. Я бросился к ее комнате, но у двери силы меня оставили и я был вынужден прислониться на минуту к стене. Горничная опять пришла с приглашением войти, и тогда я превозмог свое волнение.
Она лежала на постели одетая. Я подошел к ней, стараясь казаться как можно более спокойным. Она протянула мне руку.
— Я еще не поблагодарила вас, — сказала она. — Невозможно найти слова, которые выразили бы мою благодарность. Примите во внимание ужас женщины в том положении, в котором вы нашли меня, и простите.
— Выслушайте меня, — сказал я, стараясь умерить волнение, — и поверьте мне. Бывают положения настолько неожиданные и странные, что они освобождают от всех обыкновенных форм и принятых выражений. Бог привел меня к вам, и я благодарю его, но надеюсь, что его поручение мною еще не исполнено — и может быть вы будете во мне нуждаться. Итак, выслушайте меня и взвесьте каждое мое слово.
Я свободен, богат, ничто не привязывает меня к одному какому-либо месту. Я думал путешествовать, отправиться в Англию без всякой цели; теперь же могу изменить свой план и ехать туда, куда случай толкнет меня. Может быть, вам надо оставить Францию. Не знаю ничего, не требую от вас ни одной вашей тайны и ожидаю, когда вы позволите мне высказать предположения. Но останетесь ли вы во Франции или покинете ее, располагайте мной как другом или братом. Прикажете ли, чтобы я сопровождал вас или следовал за вами издали; сделаете ли меня открыто вашим защитником или потребуете, чтобы сделал вид будто незнаком с вами, — я повинуюсь в ту же минуту, и это, поверьте мне, без скрытной мысли, без себялюбивой надежды и без дурного намерения. Позабудьте ваши годы, мои или предположите, что я ваш браг.
— Благодарю! — сказала графиня голосом, в котором звучала глубокая признательность. — Принимаю предложение с доверием, равным вашей откровенности. Полагаюсь на вашу честь, потому что вы один остаетесь мне другом в целом свете, вы один знаете, что я существую. Да, предположение ваше справедливо: я должна оставить Францию. Вы поедете в Англию и проводите меня туда, но я не могу появиться там одна, без семьи. Вы предлагаете мне имя вашей сестры, впредь для всего света я буду девицей де Нерваль.
— О как я счастлив! — воскликнул я, но графиня сделала мне знак выслушать ее,
— Я потребую от вас больше, чем вы может быть, думаете; я тоже была богата, но мертвые ничем не владеют.
— Но я богат — все состояние мое…
— Вы не понимаете меня и, не дав кончить, заставляете краснеть.
— Простите!
— Я буду девицей де Нерваль, дочерью вашего отца, сиротой, порученной вам. Вы должны иметь рекомендательные письма и представить меня как учительницу в какой-нибудь пансион. Я говорю на английском и итальянском языках, как на своем родном; хорошо знаю музыку — по крайней мере, мне говорили это прежде — и буду давать уроки музыки и языков.