Политбюро и дело Берия. Сборник документов
Шрифт:
2. Приложение к материалам сенатской комиссии. Военный штаб, 6 мая 1943 года.
«…Когда я упомянул в разговоре с комиссаром Берией о большом числе наших первоклассных офицеров из лагерей в Старобельске и Козельске, он ответил: «Составьте список их, однако многих из них больше там нет, потому что «мы допустили большую ошибку».
Во время второго разговора с комиссаром Меркуловым последний еще раз подтвердил содержание указанного комиссаром Берией.
Соответствует подлиннику. Военный штаб, 14 мая 1943 г.
(Печать польского военного командования)».
3. Выписка
«Махрович: Вы, возможно, найдете запись беседы с Берия, главой НКВД.
Митчелл: Приложение V к вещественному доказательству 10а содержит запись беседы, на которую вы ссылаетесь. Она находится в части доклада, датированной 6 мая 1943 года.
Махрович: Имеете ли вы запись беседы генерала Берия, в которой он упоминает об ошибке, которую они допустили?
Шиманский: Да.
Махрович: Мне бы хотелось, чтобы вы зачитали ее. Скажите, генерал Берия был генералом, возглавлявшим НКВД, не так ли?
Шиманский: Правильно.
Махрович: Эта беседа произошла когда?
Шиманский: До октября 1940 года.
Махрович: Кто присутствовал на беседе?
Шиманский: На беседе присутствовали Горжинский, бывший подполковник Букоемский и бывший подполковник Зигмунд Берлинг.
Махрович: Кто передал вам запись этой беседы?
Шиманский: Она была взята из одного документа, а генерал Андерс дал мне заверенную копию.
Махрович: Зачитайте, пожалуйста, заявление Берия, сделанное тогда.
Шиманский (читает): «…Согласно письменным заявлениям, находившимся у полковника Горжинского, Берия, когда его спросили о судьбе польских военнопленных офицеров, заявил следующее: «Мы допустили большую ошибку».
Махрович: Это было заявлением генерала Берия, когда его спросили о судьбе польских офицеров?
Шиманский: Да, сэр.
Махрович: Он сказал: «Мы допустили большую ошибку»?
Шиманский: Да, сэр».
«Это мнение Берия было подтверждено народным комиссаром госбезопасности Меркуловым, согласно дальнейшему высказыванию Берия о том, что вышеуказанных офицеров больше не существует. Отсюда вытекает, что с офицерами, интернированными в Козельск и Старобельск, что-то произошло даже до октября 1940 года».
В МИД СССР хранятся как английский текст, так и русский перевод материалов американской комиссии.
Генеральный прокурор СССР Р. Руденко
17 июля 1953 г.
№ 44/ссов
Помета:
Обложку с росписями об ознакомлении – см. записку от 21. VII. 53 г. № 59/ссов.
Разослано:
тов. Молотову В. М.
тов. Хрущеву Н. С.
тов. Булганину Н. А.
20. VII.53 г.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 464. Л. 145–148. Подлинник. Машинопись.
№ 1.37
Дополнения к выпискам из материалов американской «Специальной комиссии…»
Совершенно секретно
Товарищу Маленкову Г. М.
Дополнительно к информации от 17 июля 1953 года представляю выписки из материалов американской «специальной комиссии по проведению расследования и изучению фактов, доказательств и обстоятельств массового убийства в Катынском лесу».
1. Из «Предварительного доклада» комиссии американского конгресса:
Глава III. «Показания людей, спасшихся из трех лагерей»
…«(в) В октябре 1940 года, когда Советы начали опасаться нападения со стороны нацистов, некоторым военнопленным из группы 400 поляков, оставшихся в живых, было предложено сформировать штаб польской армии, которую предполагалось создать в России. Было ясно, что среди этой группы не оказалось людей, достаточно квалифицированных для создания такого штаба. Один свидетель показал в Лондоне, что он спрашивал советского министра государственной безопасности Меркулова, почему русские для формирования этого штаба не отобрали людей из числа тех поляков, которые были эвакуированы из Козельска, Старобельска и Осташкова. Меркулов ответил: «Мы совершили ошибку. Этих людей нельзя использовать. Мы дадим вам других». Это заявление было сделано Меркуловым спустя шесть месяцев после эвакуации русскими этих трех лагерей (см. стр. 553, т. IV опубликованных протоколов заседаний комиссии)».
Из протокола допроса свидетеля А:
(Примечание: фамилия свидетеля не названа американцами якобы потому, что у свидетеля находятся родственники в Польше, и он боится, что они будут репрессированы.)
Допрашивает сенатор Махрович.
«А.: После того как мы были переведены из тюрьмы, называемой Бутырка, в тюрьму, называемую Лубянка…
Махрович: Что произошло в Лубянке?
А.: Сначала они допрашивали старших офицеров.
Махрович: Прежде скажите, говорите ли вы по-русски?
А.: Да.
[…]
Махрович: Вы только что коснулись разговоров, имевших место между старшими офицерами и офицерами НКВД. Не так ли?
А.: Я разговаривал только с двумя из них – Егоров, Меркулов.
Махрович: Когда вы разговаривали с Меркуловым?
А.: Я разговаривал с Меркуловым во второй половине октября.
Махрович: Кем является Меркулов?
А.: Он представился мне как министр внутренней безопасности – государственной безопасности.
Махрович: В этой беседе комитет интересует в особенности, что было сказано в отношении офицеров, которые были убиты в Катыни.
А.: Да, я понимаю это.
Махрович: Не расскажите ли вы нам, было ли что-либо сказано в процессе вашего разговора с Меркуловым о судьбе исчезнувших офицеров?
А.: Сначала я должен рассказать вам о разговоре с Берия.
Махрович: В разговоре с Берия вы не участвовали, не правда ли?
А.: Нет, не участвовал. Но мне о нем рассказали сразу же.
Махрович: Я хочу сначала выяснить, о чем вы лично разговаривали с Меркуловым.
А.: При разговоре с Меркуловым присутствовал другой русский офицер, который не представился мне, но которого, мне кажется, звали Райхман.