Политэкономия войны. Заговор Европы

Галин Василий Васильевич

В августе 1939 г. Германия и СССР заключили пакт, вошедший в историю под названием «пакт Молотова — Риббентропа». По мнению Д. Данна, инициатором пакта с самого начала безоговорочно была Россия. Германия долгое время «не отвечала на советские предложения… по той же причине, по которой не нападала на Советскую Россию: Сталин до такой степени истощил страну, что Советский Союз можно больше не принимать всерьез»⁸⁶⁸. Слова Д. Данна могут считаться компилятивным отражением мнения тех «историков», которые полагают, что Сталин вообще изначально предпочитал союз с Германией и все время склонялся к нему⁸⁶⁹. Д. Данн утверждает, что «Советские власти делали безответные попытки к сближению с Берлином еще в 1936 г.»⁸⁷⁰. «После аншлюса в марте 1938 г., — продолжает Д. Данн, — они усилили свои попытки связать Германию пактом о ненападении, но Гитлер не видел выгоды от альянса с Советской Россией, истощенной коллективизацией, чистками

и изолированной от Франции и Англии»⁸⁷¹. Аналогичное мнение с тем же пафосом высказывает А. Некрич: в начале 1939 г. «Сталин возвращается к идее договора с Германией. Что до того, что Германия заклеймена, как агрессор, что ведутся переговоры с Англией и Францией о заключении военного союза против Германии!»⁸⁷²

Однако, как отмечает И. Фляйшхауэр, более подробное знакомство с документами ставит серьезного исследователя перед фактом, что «нет абсолютно никаких доказательств постоянных «предложений» Сталина правительству Гитлера, нацеленных на установление особых политических отношении»⁸⁷³. Действительно, несмотря на значительные пропагандистские усилия, ни Д. Данн, ни А. Некрич, ни их сторонники не приводят ни одного более или менее близкого факта, подтверждающего их собственные слова.

Хотя инициативы действительно были. Гитлер с первых дней своего прихода к власти стремился к развитию экономических отношений с СССР, но не политических. Советский Союз в свою очередь был единственной страной, которая на протяжении всех предвоенных лет последовательно проявляла инициативу в другой области — в создании антифашистских «Народных фронтов» и системы «коллективной безопасности», против угрозы фашизма. Хотя советское руководство не отрицало и политических отношений с Германией, но только в рамках Лиги Наций или общеевропейского договора. Инициативу в установлении особых отношений с Германией первой проявила Англия — в 1935 г. заключив с ней военно-морское соглашение. Особые отношения — пакты о ненападении с Германией — еще в 1934 г. подписала Польша, а за ней в 1938 г. Англия и Франция, а в 1939 г., ведя переговоры с СССР, а затем выполняя свои союзнические обязательства по отношению к Польше, «союзники» просто «бомбили» агрессивную Германию своими… инициативами…

Предысторию пакта Молотова — Риббентропа можно отнести к декабрю 1937 г., когда Геринг пригласил советского посла Я. Сурица и в ходе беседы сказал: «Я являюсь сторонником развития экономических отношений с СССР и как руководитель хозяйства понимаю их значение». Геринг заговорил о вопросах внешней политики, заветах Бисмарка не воевать с Россией и ошибке Вильгельма II, который эти заветы нарушил⁸⁷⁴.

Непосредственно история пакта началась сразу после Мюнхена. И. Фляйшхауэр отмечает, что именно на это время (3 октября 1938 г.) приходится первая серьезная инициатива в советско-германском сближении, которая принадлежала германскому послу в СССР В. Шуленбургу. Эта «инициатива являлась следствием размышлений Шуленбурга о том, что «необходимо воспользоваться изоляцией Советского Союза, чтобы заключить с ним всеобъемлющее (экономическое) соглашение…»⁸⁷⁵. В конце октября Шуленбург уведомил министерство иностранных дел Германии, что «намерен в самом ближайшем будущем встретиться с Молотовым… чтобы попытаться решить вопросы, осложняющие германо-советские отношения». По мнению У Ширера, «маловероятно, что посол сам пришел к подобному решению, учитывая недавнее враждебное отношение Гитлера к Москве. Скорее всего, инструкция поступила из Берлина»⁸⁷⁶.

В меморандуме германского МИДа от 4 ноября говорится о ««настойчивом требовании из ведомства фельдмаршала Геринга хотя бы попытаться реактивировать… торговлю с Россией, особенно в той части, где речь идет о русском сырье». Сроки советско-германских торговых соглашений истекали в конце года, и документы с Вильгельмштрассе изобилуют материалами о взлетах и падениях во время переговоров о их возобновлении. Каждая из сторон относилась к другой с большим подозрением, — отмечал У Ширер, — и все-таки они медленно, но неуклонно сближались»⁸⁷⁷. Необходимость заключения договора была обусловлена не только текущими экономическими соображениями, но и примерами истории. Ведь именно отказ Николая II от продления русско-германского торгового соглашения, истекшего в 1914 г., стал одной из последних капель, приведших Германию к Первой мировой войне⁸⁷⁸.

На этот раз Германия была готова идти даже дальше просто торгового соглашения. 16 декабря при продлении торгового договора Ю. Шнурре, глава немецкой делегации сообщил, что Германия готова предоставить кредит в обмен на расширение советского экспорта сырья. Эти предложения стали точкой отсчета советско-германского сближения, — по словам В. Шубина, — пока неустойчивого и ничем не гарантированного. Стороны договорились о продолжении переговоров 30 января 1939 г. в Москве⁸⁷⁹. Однако переговоры внезапно сорвались из-за Гитлера. На новогоднем приеме глав дипломатических миссий 12 января он неожиданно подчеркнул свое внимание к советскому послу⁸⁸⁰. Такого прежде не бывало и вызвало фурор в дипломатическом корпусе: что бы это значило?! Позже сообщения о поездке Шнурре просочились в мировую печать. Правда, официальные круги Англии и Франции эта информация казалось мало трогала. «В Форин оффисе даже Коллье, который всегда был настороже относительно любых признаков сближения немцев с Советами, не обратил особого внимания на сообщение… Пайяр сообщал из Москвы об ожидаемом приезде Шнурре, но считал, что переговоры не выйдут за рамки чисто экономических вопросов»⁸⁸¹. Однако 27 января лондонская «News Chronicle» опубликовала статью, в которой говорилось об «опасности» «германо-советского сближения»⁸⁸². На следующий день по инициативе германской стороны переговоры были прекращены.

Вслед за англичанами беспокойство проявили и французы. «4 февраля Пайяр спросил у Потемкина, не имеют ли нацисты желания перейти от переговоров экономических к политическим. «Я выразил в этом сомнение, — сказал Потемкин, — но тут же спокойно напомнил Пайяру, мы никогда не отказывались от урегулирования наших отношений с государством и что в протоколе к франко-советскому пакту о взаимной помощи нами и французами зафиксирована желательность политического сотрудничества с той же Германией в плане укрепления мира и коллективной безопасности»… Пайяр, как заметил Потемкин, был озабочен советско-германскими экономическими консультациями, хотя и сообщил в отчете, что отношение советского руководства ко Франции и Англии улучшилось по сравнению с концом января. Нам следует спешить, предупреждал Пайяр, чтобы извлечь выгоду из этой ситуации, иначе мы рискуем увидеть крутой разворот Советов в сторону нацистской Германии»⁸⁸³.

Советско-германские отношения перешли тем временем в скрытую фазу. Переговоры теперь велись через германского посла Шуленбурга. По мнению Мерекалова немцы хотели избежать шумихи в прессе⁸⁸⁴. Активность сторон была очень незначительна, отмечал М. Карлей: «Даже франко-германские экономические консультации, которые начались в декабре 1938 г., во время визита Риббентропа в Париж можно рассматривать как более важные, нежели тот краткий всплеск активности, вызванный отмененной раньше, чем она успела начаться, миссией Шнурре. Даладье даже подумывал о визите в Париж Г. Геринга — именно Геринг был ответственным за германский четырехлетний экономический план, — Бонне тоже был заинтересован в возможности заключения крупных контрактов»⁸⁸⁵. Литвинов в этой связи расценивал срыв Гитлером экономических переговоров с СССР как провокационную акцию, целью которой было оказание давления на Францию и Англию. По его словам, Германия «не прочь использовать советский козырь в своей игре с Англией и Францией, но не решается на соответствующие политические жесты, которые она хочет заменить, если возможно, экономическим сближением»⁸⁸⁶.

Речь в данном случае шла о Польше, Германия стремилась «купить» лояльность Запада в польском вопросе предложениями выгодного экономического сотрудничества. Официального политического соглашения после Мюнхена английскому и французскому правительству не позволило бы заключить общественное мнение обеих стран. Наоборот, оно активно настаивало на союзе с Советской Россией. И как мы помним, Чемберлен и Даладье в марте под давлением общественности были вынуждены обратиться к России.

Решающую роль в этом сыграла знаменитая речь Сталина от 10 марта. Д. Дэвис, бывший посол США в Москве, в своем дневнике отмечал: «Это открытое предупреждение правительствам Англии и Франции, что Советы устали от «нереальной» оппозиции агрессору. Это… действительно представляет угрозу для переговоров… между британским Форин оффис и Советским Союзом. Это настоящий сигнал опасности…»*^ю. Спустя десять дней Дэвис сообщал сенатору Питтману: «… Гитлер предпринимает отчаянные попытки настроить Сталина против Англии и Франции. Если Англия и Франция не пробудятся, то, боюсь, ему это удастся»⁸⁸⁸.

Между тем английское и французское правительства, демонстрируя на публике свою активность, на деле продолжали свою прежнюю политику, о которой Д. Леви говорил: «Московская Кассандра продолжает призывать к энергичным действиям, с которыми нельзя медлить ни часу, но она видит, что никто не прислушивается к ее словам и чувствует, что никто им не доверяет, поэтому голос ее мало-помалу становится слабее, а тон все более горестным»⁸⁸⁹. «Отклонение англо-французами многочисленных советских инициатив, направленных на улучшение отношений в период между мировыми войнами и на создание анти-нацистской коалиции, особенно в 1935–1938 гг., — констатирует М. Карлей, — в большой мере усилило недоверие и породило даже некий цинизм советского руководства»⁸⁹⁰.