Политэкономия войны. Заговор Европы

Галин Василий Васильевич

По словам Р. Картье, Гитлер рассчитывал, что «Англия подвела итоги своего участия в Первой мировой войне, и баланс оказался далеко не утешительным. Она увидела, что работала для восстановления французского империализма. Англия обеднела. Она допустила Америку перегнать себя. Ее империя зашаталась. Она потеряла Ирландию. Она теряла Египет. Ей грозила потеря Индии. Новая война ускорила бы ее упадок и углубила бы зияющие трещины. Империя бы распалась. Южная Африка наверное, а Австралия и Канада вероятно отказались бы пуститься вслед за метрополией в новую авантюру, где им еще раз пришлось бы проливать свою кровь за чужие интересы. Америка — циничная, жадная, хищная — соберет обильную жатву. Англия это знает. Вот почему она не будет воевать, если только ее не принудят к этому.) Доказательство этому Гитлер видел в ее разоружении. Для него, по

складу его ума, разоружение было равносильно отречению. Он лучше, чем кто-либо, знал состояние английского флота. Кроме двух линейных кораблей «Родней» и «Нельсон», уже не новых, у них не было крупных современных кораблей. Крейсера не были в достаточном числе и порядком изношены. Армия была сокращена до минимума. Авиация устарела. Что это все доказывало, как не то, что Англия решила оставаться нейтральной?»¹⁰¹⁸ Мало того, Лондон никогда и ни при каких условиях не вступил бы в войну ради России, тем более Советской.

Однако для Франции, в отличие от Англии, усиление Германии был вопросом жизни и смерти. Инстинкт самосохранения и довольно внушительный экономический потенциал мог заставить ее рано или поздно вступить в схватку с фашизмом. В 1939 г. 136 немецким дивизиям противостояли 135 французских, английских, бельгийских и голландских. Линия Мажино и бельгийские форты. Что же представлял из себя единственный серьезный потенциальный союзник Сталина — Франция?

Францию, на своей шкуре перенесшую Первую мировую войну, в отличие от Англии прежде всего интересовала не война, а мир. Профессор Ж. Бартелеми писал в то время: «В случае войны Франции придется отдать как минимум 3 миллиона жизней — пожертвовать всей университетской, заводской, школьной молодежью»¹⁰¹⁹. Генерал М. Вейган заявлял, что Франция не может позволить себе роскошь каждые 20–25 лет вновь переживать войну и терять миллионы людей, «так как это было бы физическим истреблением французского народа»¹⁰²⁰.

Первой лакмусовой бумажкой, характеризующей союзническую порядочность Франции, стал советско-французский договор 1935 г. По словам Наджиара Советский Союз предложил четкие обязательства по договору, «на которые мы ответили расплывчатыми формулировками»¹⁰²¹. Переговоры тянулись бесконечно. Дошло до того, что Потемкин обвинил Лаваля в лицемерии… будто Франция, заключая соглашение с Советским Союзом, приносит себя в жертву¹⁰²². В марте советское правительство фактически предъявило ультимативное требование завершить переговоры¹⁰²³. Тогда же в марте Гитлер заявил о создании Люфтвафе и полумиллионной армии. Лаваль был вынужден согласиться, однако при этом чиновники французского внешнеполитического ведомства буквально выхолостили проект соглашения¹⁰²⁴.

Несмотря на постоянное давление Литвинова, Франция ратифицировала договор только через год, в марте 1936 г.¹⁰²⁵. Но это было только политическое соглашение, теперь необходимо было подписать — военное, без которого первое теряло смысл¹⁰²⁶. Однако Франция не только не торопилась приступить к его обсуждению, а наоборот, в ответ на активность Литвинова и Тухачевского заблокировала советские заказы на военное оборудование¹⁰²⁷. Как отмечает М. Карлей: «Оттяжки и лицемерие становились главными тактическими приемами в стремлении избежать штабных переговоров». Гамелен заявлял: «Нам нужно затягивать дело как можно дольше». Швайсгут подтверждал «нам следует не спешить, но и не создавать у русских впечатления, что мы дурачим их, что может привести к резкому развороту (т. е. к сближению с Германией)»¹⁰²⁸.

По словам М. Карлея, «главным в политической повестке были «красная опасность» и «ненависть к социалистической революции»¹⁰²⁹. Французская боязнь всего, что несло на себе советский отпечаток, достигла такой степени, что Biblioteque nationale, национальная библиотека в Париже, даже отказалась выставлять советские книги¹⁰³⁰. Бонне в январе 1939 г. заявлял: «Я тщательно изучил франко-советский пакт. И я открыл, что мы никак не связаны им. Нам нет нужды отказываться от него, потому что он не принуждает нас автоматически присоединяться к России». В то время «Matin» на первой полосе призывала: «Направьте германскую экспансию на восток… и мы на западе сможем отдохнуть спокойно»¹⁰³¹. «Для французского правительства, — отмечал в этой связи М. Карлей, — пакт о взаимопомощи был просто страховым полисом от советско-германского сближения»¹⁰³². Последний аргумент «Литвинов использовал всякий раз, пытаясь повлиять на французское правительство…»¹⁰³³ Кулондр по этому поводу предупреждал Париж: «…если Советский Союз не будет с нами, он будет против нас»¹⁰³⁴.

Французы вернулись к соглашению только, когда Германия и Россия действительно подписали пакт. Но было уже поздно. На телеграмму Бонне воспользоваться статьями франко-советского договора о взаимопомощи от 1935 г. Наджиар смог лишь ответить: «Слегка поздновато»¹⁰³⁵. Сарджент в то же время писал: «русские уже несколько лет настаивают на штабных переговорах как необходимом дополнении к франко-советскому пакту, от которых французы, отнюдь не без нашего участия, всегда отказывались».

Теперь Молотов поставил в этом деле точку. Нечего было держать нас за «наивных дураков», скажет он позднее¹⁰³⁶.

Между тем во Франции «Страх перед завтрашним днем, — писал Суриц в ноябре 1937 г., — усиливается буквально на глазах; Франция видела опасность буквально повсюду и совсем потеряла голову»¹⁰³⁷. Ж. Камбон доходил до утверждения, что: «Победоносной Франции пора привыкнуть к тому, что она представляет из себя меньшую силу, чем Франция побежденная»¹⁰³⁸. Писатель Селин заявлял, что в случае войны: «Мы исчезнем, телесно и духовно, из этих краев, как галлы… От их языка не осталось и двадцати слов. Нам повезет, если что-нибудь, кроме слова «merde» (дерьмо), переживет нас»¹⁰³⁹.

По поводу реакции французских правящих кругов на Судетский кризис советский полпред писал: «Никто из них, за исключением, может быть, одного Манделя, не чувствовал себя способным руководить современной войной. Ни у кого не было ни воли, ни энергии, ни хватки, ни размаха людей типа Клемансо и даже Пуанкаре. Мысль невольно цеплялась за всякий выход, который отсрочивал такое решение, который предоставлял какую-то передышку, хотя бы купленную ценой унижения…»¹⁰⁴⁰.

Действительно, второй лакмусовой бумажкой стали французские гарантии Чехословакии. В дни кризиса 1938 г. У. Черчилль отмечал, что Чехословакия на протяжении 20 лет была самым близким и самым верным союзником Франции. «Если в истории и имели место случаи, когда одна сторона обещала оградить другую своими вооруженными силами, всеми своими ресурсами, то это был как раз именно тот случай: Франция обещала сохранить границы Чехословакии всеми возможными средствами»¹⁰⁴¹.

И несмотря на это, Франция сдала своего союзника. Типичные заголовки французских газет того времени гласили: «Нет вдов, нет сирот для чехов» («Je suis partout»), «Почему нужно умирать за дело судетцев?» («Grinegoire»), «Война, чтобы урегулировать чехословацкую проблему? Французы не желают этого» («La Republique»)¹⁰⁴². Требования расторгнуть союзнический договор с Чехословакией звучали как от ультраправых, так и от ультрапацифистов из социалистических партий. Французский институт по изучению общественного мнения, проводя в октябре опрос граждан, установил, что 57 % одобряют Мюнхенское соглашение (против — 37 %)¹⁰⁴³.

Чехословаки однозначно восприняли поведение Франции как предательство. После Мюнхена глава французской военной миссии в Чехословакии генерал Л. Фоше писал Даладье: «Антифранцузские демонстрации снова имели место в Праге. Французский посланник говорит мне, что ему каждый день присылают ордена. Директор Французского института сказал мне, что будут распущены многие секции «Alliance francaise». Французские дипломы возвращают в институт… Я не могу забыть, к тому же, что однажды Вы сами… поручили мне заверить президента Бенеша, что нападение на Чехословакию немедленно приведет к выступлению французских сил. Воспоминание об этой миссии не в малой мере содействовало моему решению просить Вас освободить меня от моих обязанностей»¹⁰⁴⁴.