Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
Хочу акцентировать особое внимание читателя на еще одном обстоятельстве, которое походя уже затрагивалось. Речь идет о следующем. В многочисленных публикациях, посвященных подпольной деятельности Сталина и его отношениям с царской охранкой, упоминание термина «агентурным путем» однозначно и совершенно неправомерно трактовалось так, будто Сталин сам давал полиции соответствующую информацию. Тогда как в действительности речь шла о сведениях, полученных агентурными способами, и к их передаче охранке Сталин не имел никакого отношения. С помощью подобных «мелких хитростей», а точнее — заведомо ложного истолкования существа проблемы «аргументировалась» версия и строилась система доказательств о причастности Сталина к агентурной работе в полиции.
И завершая рассмотрение вопроса о подлинном, а не выдуманном характере связей Сталина с полицейскими властями царской России, приведем еще один, бесспорно, подлинный, а не сфабрикованный документ, исходивший из недр охранного отделения. Речь идет о представляющем несомненный интерес письме начальника московской охранки Мартынова директору департамента
Итак, Мартынов сообщал своему начальству:
«Совершенно доверительно. В последних числах минувшего октября месяца сего года через гор. Москву проезжал и вошел в связь с секретным сотрудником вверенного мне отделения «Портным» кооптированный в ленинский ЦК Российской социал-демократической рабочей партии еще на Пражской конференции, кр. Тифлисской губернии Иосиф Виссарионов ДЖУГАШВИЛИ, носящий партийный псевдоним «Коба»
Поименованный И. ДЖУГАШВИЛИ, наблюдавшийся и апреле месяце сего года по г. Москве, переданный отсюда наружному наблюдению С.-Петербургского Охранного отделения и в г. С.-Петербурге 22 того же апреля арестованный, по его рассказам, успел в настоящее время бежать из места административной высылки (отдаленная местность восточной Сибири), побывал за границей у «Ленина» и теперь возвращается в г. С.-Петербург, где он успел до поездки за границу проработать при редакции газеты «Правда» около полутора месяцев.
Так как поименованный «Коба» оставался в Москве лишь одни сутки, обменялся с секретной агентурой сведениями о последних событиях партийной жизни и вслед за сим уехал в г. С.-Петербург, то наружным наблюдением он, во избежание провала сотрудника (имеется в виду провокатор Малиновский, носивший псевдоним — Портной — Н.К.) не сопровождался и о его отъезде начальнику С.-Петербургского Охранного отделения было сообщено тотчас же телефонограммой и дополнительной к таковой шифрованной депешей, в копии при сем представляемой.
В конфиденциальном разговоре с поименованным выше секретным сотрудником «Коба» сообщил нижеследующие сведения о настоящем положении деятельности Российской социал-демократической рабочей партии…» Далее сообщается о партийной жизни и намечаемых планах. В конце донесения начальник Московского охранного отделения пишет: «…представляемый при сем агентурный материал никому мною не сообщался во избежание возможности наминки или провала агентурного источника, почему ходатайствую пред Вашим Превосходительством об использовании такового по частям без ссылок и указаний на вверенное мне отделение…
А. Мартынов» [553]
553
Б.И. Каптелов, З.И. Перегудова. К спору о «Кобе» Джугашвили и «Фикусе». С. 181–182.
Петербургскому охранному отделению была послана также телеграмма о том, что «Коба-Джугашвили» отправился в Питер и что следует его «задержать не сразу, лучше перед отъездом за границу…». Из содержания этого документа ясно, что Джугашвили выступал здесь лишь в качестве источника для агента-провокатора [554] , — делают неопровержимый и единственно верный вывод авторы статьи.
Из письма Мартынова видно, как скрупулезно соблюдает секретность и конспирацию начальник московской охранки, считающий необходимым предостеречь даже свое начальство на предмет того, чтобы не произошло утечки информации о его агентуре. Так что в данном контексте особенно высвечивается грубо сработанный характер письма Еремина. Сам же провокатор Р. Малиновский, который информировал охранку о встрече и беседе с Кобой, впоследствии, уже перед трибуналом, судившим его в ноябре 1918 года и приговорившим к расстрелу, признал, что выдал Свердлова. Что же касается Сталина, то он показал: «Другой случай с Кобой (Сталиным). Тут я его не выдал, но Белецкий (директор департамента полиции — Н.К.) мне сказал, чтоб я был как можно дальше от Кобы, так как он будет на днях арестован, а он как назло, точно желая меня испытать, терзать и так уж гниющую рану, пришел к нам, а от нас в Калашниковскую биржу, где и был арестован» [555] .
554
Там же. С. 182.
555
Дело провокатора Малиновского. С. 145–146.
Рекомендация Белецкого «как можно дальше держаться от Кобы» имела целью не поставить под удар самого Р. Малиновского в связи с предстоявшим арестом Сталина. И если бы последний действительно был секретным информатором, то полиции не составляло бы труда и ему дать соответствующие рекомендации, чтобы даже по чистой случайности не поставить под удар столь ценного агента, каким являлся Малиновский. Арест же Сталина после контактов с Малиновским мог вызвать в организациях большевиков определенные подозрения. Кстати, впоследствии именно путем такого рода сопоставлений некоторые видные в то время деятели большевистского подполья пришли к выводу о гипотетической и даже вероятной причастности Р. Малиновского к провалам ряда работников и организаций.
В качестве своего рода резюме рассмотрения вопроса об отношениях Сталина с царской охранкой хочется высказать следующее.
Конечно, каждый имеет безусловное право по-своему относиться к Сталину и соответствующим образом оценивать его деятельность на том или ином историческом отрезке времени. Но это право не включает в себя свободу выносить исторический приговор на основе всякого рода фальсификаций, слухов и домыслов. Как говорится, у Сталина и без того на душе было много грехов, чтобы еще и «вешать на него дохлых собак» в виде версии о тайной работе на царскую охранку. Апологеты этой версии, как может убедиться читатель, не располагают ни одним сколько-нибудь достоверным и неопровержимым фактом, способным подкрепить их позицию. Отсюда вытекает и их тактика фабриковать «факты», сеять сомнения, полагаться на слухи и не заслуживающие серьезного доверия позднейшие свидетельства.
Следует отметить еще одну сторону вопроса. Более или менее серьезные и не полностью утратившие чувство объективности исследователи эпохи Сталина и его деятельности признают зыбкость и неубедительность аргументации в защиту версии о сотрудничестве с охранкой. Они исходят из того, что доказательства в пользу этой версии малоубедительны. Однако, вопреки стародавнему принципу права о так называемой презумпции невиновности, они тем не менее не исключают возможности подобного сотрудничества. Мол, представленные документы и аргументы неубедительны, но всякое могло быть, поэтому, де, версия о тайных связях с царской полицией остается в повестке дня.
Что можно сказать поэтому поводу? Конечно, исторические оценки и выводы — это не юридический процесс, и категория презумпции невиновности едва ли приложима к оценкам исторических событий и личностей. Здесь совершенно иное поле столкновения интересов и различного рода противостояний. И чем выше ставка в таком противостоянии, тем больше элементов субъективизма, а порой и откровенной тенденциозности. Единственным принципом, который может хоть в какой-то степени предохранить от вынесения неправомерных выводов в исторических оценках, — это строго следовать фактам, объективно интерпретировать их, а не подгонять их под заранее определенную схему. Именно этому принципу я и стремился следовать, рассматривая данную проблему.
Наконец, позволю себе сослаться на такого достаточно серьезного специалиста, как профессор истории Массачусетского университета Р. Макнил. (Он, кстати, был редактором 14–16 томов сочинений, которые как бы завершили публикацию прерванного в связи со смертью Сталина издания его произведений). В своей книге о Сталине, касаясь рассматриваемого нами вопроса, он, в частности, пишет: «Нет достоверных документов, свидетельствующих о том, что Коба был полицейским агентом, хотя многие исследователи ищут их в архивах парижского отделения секретной полиции (охранки — Н.К.) — богатом собрании материалов, которые доступны на протяжении многих лет в Гуверовском институте. И тот факт, что полиция арестовала Сталина в 1913 году и сослала его в особо отдаленный район Сибири и не освободила его или не позволила бежать на протяжении всего времени существования режима, все это демонстрирует, что, по крайней мере в этот период, полиция не обращалась со Сталиным, как со своим агентом» [556] .
556
Robert Н. Me Neal. Stalin. Man and Ruler. L. 1988. p. 17–18.
Достаточно определенный, хотя и с некоторыми оговорками, вывод американского исследователя говорит сам за себя. Действительно, зададимся простым вопросом: почему в период, когда власти были особенно обеспокоены нараставшим революционным движением и когда они особенно нуждались в получении максимально полной и достоверной информации о деятельности революционных партий и групп, они не нашли ничего более разумного, как отправить своего чрезвычайно ценного информатора в ссылку? Неужели работники царского сыска были начисто лишены элементарного здравого смысла и расчета? Если им нужно было каким-то образом замаскировать работу Кобы на полицию, скажем, путем демонстративного ареста и высылки, то едва ли для этого был бы избран Туруханский край. Выбраться оттуда, как я уже отмечал, шансов имелось мало. Вполне закономерно сделать заключение, что так со своим ценным агентом могли поступить только законченные идиоты. Причислять к таковым сотрудников царской охранки, памятуя о той широкой сети агентуры, созданной ими в рядах революционных организаций, нет ни малейших оснований.