Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
В начале 60-х годов на Западе в печати довольно широко муссировалась тема, кто был подлинным отцом Сталина. Западногерманский журнал «Spiegel» опубликовал материал, посвященный данной проблеме, сопроводив его фотоснимками. В этой публикации детально анализировалась версия, согласно которой настоящим отцом Сталина был известный русский путешественник Н. Пржевальский. Поводом для такого рода предположений послужило поразительное портретное сходство Сталина в поздние годы его жизни с Пржевальским, а также то обстоятельство, что примерно в тот период, когда родился Сталин, он находился в Гори. Для предположений подобного характера, конечно, можно найти или выдумать любые обоснования, но рассматривать их в качестве действительно серьезных, как мне кажется, нет оснований. Равно как и с заранее заданными, имеющими четко направленный характер, являются версии о том, что настоящим отцом Сталина
Что можно сказать по поводу такого рода «исторических изысканий»? Вообще говоря, достоверно установить подлинность такого рода фактов вообще невозможно, не говоря уже о том, что делать это по прошествии столь большого периода времени, просто смешно. Сколько-нибудь серьезные, особенно претендующие на историческую обоснованность исследования, не могут оперировать такими в высшей степени сомнительными «аргументами». Однако в приложении к биографии Сталина такие приемы практикуются достаточно широко, особенно теми, кто заранее запрограммирован на вполне определенные выводы.
Мне представляется, что в любом случае биография Сталина не должна даже в малейшей степени опираться на подобного рода умозрительные, а чаще всего злонамеренные предположения и произвольные гипотезы относительно его родителей. Наиболее достоверными, как мне думается, являются те сведения, которыми мы располагаем и которые зафиксированы в многочисленных документальных источниках. Более того, именно родители Сталина — Виссарион Джугашвили и Екатерина Геладзе — воспитали его и именно с ними он сам ассоциировал себя в качестве сына. Думается, что других, более весомых доказательств, нет смысла приводить. По крайней мере, иные версии и гипотезы, которые широко комментируются в нынешней сталиниане, заслуживают гораздо меньше доверия, чем те, на которые предпочтительно опираться.
Все сказанное, разумеется, не снимает и не может снять вполне закономерного вопроса о том, какое влияние на молодого Сталина оказали его родители, как семейная среда отразилась на формировании его нравственных устоев, характера и в целом его мировосприятия. Данный вопрос имеет существенное значение, поскольку некоторые биографы Сталина чуть ли не все отрицательные черты его характера, которые проявились в дальнейшем, связывают с условиями его раннего детства, с воспитанием в семье, с тем, что он рос и развивался в обстановке враждебности и отчужденности со стороны отца, который заложил в него озлобленность, чувство мести, злопамятность, мстительность и беспощадность. В известном смысле можно говорить о некоей чуть ли не генетической доминанте, предопределившей все зловещие черты этой исторической фигуры. По крайней мере, именно такие исходные посылки закладываются некоторыми биографами Сталина, рассматривающими эволюцию формирования его характера.
Сейчас, по прошествии стольких лет, невозможно достоверно установить, насколько соответствуют действительности бытующие мнения относительно жестокого обращения Бесо Джугашвили со своим сыном. Но мне представляется, что имеющиеся в распоряжении биографов Сталина сведения по данному вопросу все же позволяют сделать более или менее верные, отражающие действительность, выводы. По крайней мере, факт плохого обращения Бесо Джугашвили в отношении своего сына едва ли может вызывать серьезные сомнения, поскольку имеется весьма авторитетное на этот счет подтверждение со стороны дочери Сталина — Светланы, которая едва ли заинтересована в том, чтобы наговаривать на своего отца. Давать здесь общую оценку ее воспоминаниям в данном случае нет смысла. Применительно же к рассматриваемому нами вопросу следует отметить, что ее свидетельства отличаются не только искренностью и доступной ей степенью объективности, но и критическим отношением к своему отцу, стремлением понять его психологию и мотивы поведения. Нам еще представится возможность не раз обращаться к фактам и оценкам, которые содержатся в книгах С. Аллилуевой. Ее, так сказать, мировоззренческие оценки своего отца и мотивация многих его действий мне кажутся во многих случаях поверхностными, лишенными проникновения в суть проблем, носящими легковесный характер. Однако по этой причине едва ли можно ставить под сомнение конкретные факты и обстоятельства жизни Сталина, которые приводит в своих воспоминаниях его дочь. Собственно, именно она является наиболее достоверным источником сведений, касающихся некоторых сторон его характера и жизни. Политическая мотивация, лежащая в основе ее оценок, на мой взгляд, не должна ставить под вопрос историческую ценность и достоверность ее воспоминаний.
Так, в книге «Только один год», опубликованной через два года после ее отъезда на Запад, она пишет: «Иногда он рассказывал мне о своем детстве. Драки, грубость нередкое явление в бедной, полуграмотной семье, где глава семьи пьет. Мать била мальчика, ее бил муж. Но мальчик любил мать и, защищая ее, однажды бросил нож в своего отца. Тот с криками погнался за ним, и его спрятали соседи. Родители были оба из крестьян, пределом достижимого для отца было работать сапожником на фабрике. У матери было больше фантазии и амбиции — она хотела сделать единственного сына священником и таким образом подняться с того дна, каким была ее жизнь. Она была истинно и глубоко религиозна, и рано овдовев, работала не покладая рук, чтобы дать сыну образование» [66] .
66
Светлана Аллилуева. Только один год. М. 1990. С. 313.
Согласно источникам, опубликованным на Западе, друг его детства Давид Мачавариани рассказывал, что однажды Бесо ворвался в дом, где находились Екатерина и маленький Сосо, обозвал Екатерину «шлюхой» и набросился с побоями на сына:
«Минутой позже мы [Давид Мачавариани со своими родственниками и соседями] услышали звук бьющейся посуды, пронзительные крики жены [Виссариона], а маленький Сосо, весь в крови, стремглав бросился к нам с криками: «Помогите! Идите быстрее, он убивает мою мать!» Мой отец и соседи с трудом уняли Бесо, который с пеной у рта и усевшись верхом на грудь Като душил ее. Чтобы утихомирить его, пришлось стукнуть его и связать по рукам и ногам. Моя мать занялась беднягой Сосо, у которого на голове была рана, и, так как он боялся возвращаться домой, они с Като остались на ночь у нас, тесно прижавшись друг к другу на матрасе на полу» [67] .
67
Davrichewy J. Ah! Се qu’on rigolait bien avec mon copain Staline. P.1979. p. 36–37.
Правдоподобность подобной ситуации не вызывает каких-либо сомнений. Несколько настораживает лишь описание событий с такими красочными деталями, которые не могут сохраниться в памяти по прошествии многих и многих десятилетий даже у людей, обладающих хорошей памятью. Здесь приходится считаться с тем, что такого рода воспоминания носили откровенно тенденциозный характер и были заведомо направлены на дискредитацию Сталина, на то, чтобы внушить читателю мысль: изначально в силу своего сурового детства Сталин, испытывавший побои, сам естественным образом ожесточился и со временем превратился в крайне жестокого человека.
Мягко выражаясь, суровое обращение отца со своим сыном считается многими биографами Сталина в качестве факта, не вызывающего серьезных сомнений, поскольку он подтверждается самыми разными свидетельствами, исходящими как от людей, враждебно настроенных по отношению к Сталину, так и от людей, которых нельзя заподозрить в заведомо предвзятом отношении к нему, в частности, дочери Сталина. Но, соглашаясь с тем, что такой факт, очевидно, соответствует действительности, мы вместе с тем не можем не указать на одно существенное обстоятельство: этот довольно важный момент, в принципе способный повлиять на формирование характера и оказать серьезное воздействие на всю психологическую конструкцию личности, в интерпретации биографов Сталина определенной направленности весьма преувеличивается.
Одни делают это по причине того, что придают самодовлеющее и явно гипертрофированное значение чисто психологическим моментам, которые якобы чуть ли не предопределяют в дальнейшем склад характера и особенности личности того или иного человека в соответствии с теми жизненными условиями, которые были в раннем детстве. «Современники Сталина, похоже, знали о его одержимости идеей битья. Грузинский меньшевик Ираклий Церетели шутил, что в устах Сталина, говорившего с сильным грузинским акцентом, фраза «Бытие определяет сознание» звучала как «Битие определяет сознание»», — пишет психоаналитик Д. Ранкур-Лаферриер в своей книге «Психика Сталина» [68] .
68
Д. Ранкур-Лаферриер. Психика Сталина. С. 77.