Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Так это выглядело с официальной точки зрения. Более точную и более правдивую картину обрисовал впоследствии Молотов, когда ему не оставалось ничего другого, как предаваться воспоминаниям и весьма осторожно отвечать на вопросы даже тех лиц, которым он доверял. Приведу соответствующий пассаж, касающийся решения прибалтийского вопроса.
«Коммунисты и народы Прибалтийских государств высказались за присоединение к Советскому Союзу, – говорил он. – Их буржуазные лидеры приехали в Москву для переговоров, но подписать присоединение к СССР отказывались. Что нам было делать? Я вам должен сказать по секрету, что я выполнял очень твердый курс. Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: „Обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам“.
Из Эстонии к нам приехал военный министр, я уж забыл его фамилию, популярный был, мы ему то же сказали. На эту крайность мы должны были пойти. И выполнили, по-моему, неплохо.
Я в очень грубой форме вам это представил. Так было, но все это делалось
– Но ведь первый приехавший мог предупредить других, – говорю я.
– А им деваться было некуда. Надо же как-то обезопасить себя. Когда мы предъявили требования… Надо принимать меры вовремя, иначе будет поздно. Они жались туда-сюда, буржуазные правительства, конечно, не могли войти в социалистическое государство с большой охотой. А с другой стороны, международная обстановка была такова, что они должны были решать. Находились между двумя большими государствами – фашистской Германией и Советской Россией. Обстановка сложная. Поэтому они колебались, но решились. А нам нужна была Прибалтика…» [141]
141
Феликс Чуев. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 15.
Действительно, была нужна, ибо прибалтийский регион с его равнинной местностью являлся воротами, через которые западные завоеватели вторгались в пределы России. По указанию Сталина в этом регионе создавалась мощная группировка Красной Армии. Незамерзающие порты круглый год обеспечивали действия Балтийского флота. В случае войны он получал возможность проводить крейсерские операции, организовывать рейды подводных лодок, осуществлять минирование акватории у берегов Восточной Пруссии и Померании, блокировать доставку в Германию железной руды из Швеции. С аэродромов, расположенных в Прибалтике, советские самолеты могли достигать территории Германии.
Видимо, нет необходимости останавливаться на том, какова была международная реакция на эту акцию Кремля. Тем, кто хотя бы частично видел вероятность германской агрессии против Советской России, мотивы действий Сталина в общем были понятны и в чем-то даже оправданы. Так, министр иностранных дел Великобритании Э. Галифакс заявил, что «концентрация советских войск в Прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера» [142] . А лондонская «Таймс» 26 июля 1940 г. отмечала: «Единодушное решение о присоединении к Советской России отражает… не давление со стороны Москвы, а искреннее признание того, что такой выход является лучшей альтернативой, чем включение в новую нацистскую Европу» [143] .
142
Великая Отечественная война 1941 – 1945. Книга 1. Суровые испытания. С. 35.
143
«The Times». July 26, 1940.
Германия вынуждена была считаться с новой реальностью, хотя, конечно, Гитлер не мог не испытывать глубокого недовольства действиями Сталина. Однако сделать что-либо, чтобы воспрепятствовать этому, он в то время не мог по различным причинам. Во-первых, действовал пакт, а, во-вторых, он полагал, что скоро не только Прибалтика, но и вся Россия вплоть до Урала окажется под германским сапогом.
Решение вопроса о Бессарабии и Северной Буковине. После того, как сформировались новые границы Советской России на западе, Сталин приступил к укреплению геополитических и военно-стратегических позиций страны на юго-западе. Здесь с давних пор (с 1918 года) открытым был вопрос о Бессарабии, захваченной Румынией. Советская Россия никогда не признавала законность этого территориального приобретения королевской Румынии и всегда оставляла за собой право на восстановление исторической справедливости. В июне 1940 года германскому послу Шуленбургу было заявлено, что Москва считает решение бессарабского вопроса делом срочным и неотложным. Кремль заявил, что предпочитает мирный путь решения вопроса, но не откажется и от военного пути, если не найдет понимания румынской стороны. Актуальность постановки данного вопроса диктовалась следующим соображением. С весны 1940 года Румыния, ранее ориентировавшаяся на Англию и Францию, все теснее начала связывать себя с рейхом. Румынское правительство обратилось в Берлин за помощью в строительстве укреплений на советско-румынской границе, проходившей по Днепру. Оно демонстративно провело мобилизацию более 1 млн. резервистов, увеличило военные расходы, усилило группировку своих войск в Бессарабии. Поспешность, с которой происходило подчинение Румынии третьему рейху, давала веские основания полагать, что немцы постараются превратить румынскую территорию, а вместе с ней Бессарабию и Северную Буковину в плацдарм для нападения на СССР [144] . Все это не могло не настораживать Сталина.
144
Великая Отечественная война 1941 – 1945. Книга 1. Суровые испытания. С. 36.
26 июня 1940 г. Москва передала румынскому представителю ноту, в которой предлагалось приступить совместно с Румынией к немедленному решению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу. Но правительство Румынии заняло уклончивую позицию, 27 июня последовала очередная нота с требованием вывести румынские войска с территории Бессарабии и Северной Буковины в течение четырех дней, начиная с 14 часов по московскому времени 28 июня. Вопрос о Северной Буковине вызвал настороженность в Берлине. Эта территория никогда не входила в состав России и не была оговорена в протоколе от 23 августа 1939 г. Попытка румынского правительства обратиться за заступничеством в Берлин успеха не имела.
28 июня Красная Армия вступила в Бессарабию и Северную Буковину. Румынские политические партии и организации на этих территориях немедленно были распущены, повсеместно создавались органы советской власти. 2 августа 1940 г. была образована Молдавская ССР, куда вошли большая часть Бессарабии и Молдавская автономная республика, еще с 1924 г. существовавшая по левому берегу Днестра. Северная Буковина и южные районы Бессарабии вошли в состав Украины.
Таковы в общих чертах кардинальные меры, предпринятые по инициативе Сталина для того, чтобы посредством территориальных приобретений (причем каждое из них имело свою специфику и их все нельзя подводить под одну общую крышу) создать более выгодные условия для отражения надвигавшейся военной угрозы со стороны Германии. И история подтвердила в целом правильный путь, который избрал Сталин. В этом контексте в качестве голословных и трафаретных выглядят утверждения типа того, которое содержалось в статье А. Сахарова, на которую я уже однажды ссылался. А. Сахаров безапелляционно пишет: «Советские аппетиты точно укладывались в геополитические российские приобретения XVIII – XIX веков. Конечно, ни о каких военно-стратегических мотивах, в условиях мировой войны, обороне западных границ от будущего агрессора в действительности не могло быть и речи. Рассуждения по этому поводу являлись дымовой завесой, которая прикрывала геополитический реванш в наиболее выгодных внешнеполитических условиях» [145] .
145
«Вопросы истории». 1995 г. № 7. С. 32 – 33.
Мне представляется излишним еще раз приводить доводы и аргументы с целью опровержения подобного рода оценок. В сущности, весь приведенный выше фактический и аналитический материал как раз и служит развенчанию этих концепций. Здесь дело не в качестве и количестве аргументов, а в идеологической позиции, занятой автором. Это одинаково относится как к тем, чьи взгляды и выводы я подвергаю критике, так и ко мне как автору, кстати, тоже имеющему право иметь собственную позицию.
2. Сталин – Гитлер: кто кого переиграет?
Центральным направлением, можно сказать, осью советской внешней политики в период с 1940 г. по начало войны выступали отношения с Германией. Если давать общую оценку того, в каком направлении они развивались, то уместно воспользоваться таким определением – от нарочито подчеркнутой, а на деле чисто демонстративной дружбы к постепенному накоплению все новых и новых разногласий и противоречий. Такая эволюция, в сущности, была заложена в самой природе заключенного пакта, где стороны зафиксировали лишь приемлемые на том этапе позиции и интересы. Коренные же цели советской и германской внешней политики лежали в совершенно разных плоскостях и не могли не придти в глубокий и неискоренимый антагонизм. Этот факт нельзя было скрыть или замаскировать ни взаимными поздравлениями, ни достижением компромисса по отдельным вопросам, будь то территориальные, экономические или общеполитические проблемы. Думается, что даже при наличии желания с обеих сторон (а такового не было и в помине) судьба подписанного пакта была предрешена с самого начала.
Сталин перед внешней политикой страны ставил целью создание наиболее благоприятных международно-политических условий для наверстывания времени и максимально быстрого увеличения оборонного потенциала Советской России. Вообще к вопросам внешней политики он относился вполне серьезно, но иногда рассматривал ее и в чисто утилитарном разрезе – скольких дивизий или армий она стоит. Хотя совершенно очевидно, что измерять эффективность и важность внешней политики чисто военными категориями – отнюдь не лучший метод. Но он к нему нередко прибегал, зная наперед, что в иных ситуациях правильный курс в международной сфере даже не поддается точному взвешиванию. В целом можно сказать, что весь 1940 и первая половина 41 года прошли под знаком резкой и весьма эффективной активизации внешнеполитического курса Сталина. Само предчувствие неотвратимости войны диктовало необходимость не терять ни одного дня понапрасну и постараться выжать все возможное из сложившейся ситуации. В дальнейшем я на базе конкретных примеров проиллюстрирую это пока что декларативное утверждение. Сталин, таким образом, в основном руководствовался при решении конкретных вопросов взаимоотношений с Берлином соображениями широкого политико-стратегического плана.