Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Все эти дипломатические коллизии таили в себе наличие не просто глубоких противоречий между двумя странами, а служили явным предвестником того, что между ними назревает открытое противостояние. Отдельные дипломатические шаги, а также фарисейские заявления Берлина, будто его действия на Балканах преследуют лишь цель противодействия планам Англии, безусловно, Сталиным уже всерьез не воспринимались. Как глубокий реалист и прагматик, он понимал, что за всем этим скрывается радикальный пересмотр Берлином своего курса по отношению к Советской России. Соответственно, он делал и практические выводы из новой ситуации, хотя – и это я подчеркиваю специально – его цель на том этапе состояла в том, чтобы по возможности дольше оставаться вне войны. Но Сталин не был бы самим собой, чтобы из-за этой своей линии он встал на путь капитуляции перед все более наглыми и открытыми акциями Берлина против Советской России. Как ни стремился Сталин сохранить мирные отношения с Германией, это не связывало его рук в действиях по отстаиванию советских интересов. Более того, он перед всем миром продемонстрировал не только истинное состояние советско-германских отношений, но и конкретное противодействие акциям Берлина в связи с событиями
Вкратце о том, как развертывался один из последних актов предвоенного дипломатического противостоянии между Сталиным и Гитлером. В марте 1941 года под давлением Германии правительство регента Югославии Павла пошло на присоединение к Тройственному пакту, что давало фюреру видимость законности для фактической оккупации этой страны. Однако в Белграде произошел военный переворот во главе с генералом Симовичем. Сталин и советское правительство, прекрасно отдавали себе отчет в том, что этот шаг означает открытый вызов Гитлеру. Более того, СССР предложил Югославии заключить договор о дружбе и ненападении, который и был подписан 5 апреля 1941 г. в Москве. Можно только представить себе негодование Гитлера. Он издал директиву № 25 о немедленном вторжении в Югославию. Накануне нападения он заявил своим генералам: «Военный путч в Югославии изменил политическую обстановку на Балканах. Югославию, даже если она на первых порах сделает заявление о своей лояльности, следует рассматривать как врага, а потому разгромить как можно скорее… Я намерен вторгнуться в Югославию… и нанести уничтожающий удар югославским вооруженным силам…» [203] .
203
Цит. по Уильям Ширер. Взлет и падение третьего рейха. Т. 2. М. 1991. С. 212.
О реакции главаря третьего рейха на действия Сталина буквально через пару дней после демонстративного подписания договора с Югославией можно судить по следующему свидетельству посла Шуленбурга. 8 апреля 1941 г. он принял последнего. «Фюрер спросил меня, какой черт дернул русских заключить пакт о дружбе с Югославией? Я выразил мнение, что это было только вопросом декларации русских интересов на Балканах. Всякий раз, когда Германия предпринимала что-либо на Балканах, Россия реагировала на это болезненно. Очевидно, мы тоже должны были проконсультироваться с русскими, прежде чем предпринимать что-либо в этом регионе. У Советского Союза, наверное, нет никаких особых интересов в самой Югославии, но они определенно есть на Балканах. Фюрер сказал, что после заключения советско-югославского пакта о дружбе у него было ощущение, что русские хотели нас напугать. Я отрицал это и повторил, что русские хотели только декларировать свои тамошние интересы. Но, как бы то ни было, они вели себя корректно, информируя нас о своих намерениях» [204] .
204
Советско-нацистские отношения. Документы. Париж – Нью-Йорк. 1983. С. 318.
В поведении Сталина в период конфликта в связи с Югославией вполне отчетливо просматривается его стремление продемонстрировать Гитлеру открытое недовольство тем, что с интересами Советской России не считаются. Более глубокая цель заключалась в том, чтобы показать лидерам фашистской Германии, что Советский Союз не боится германской мощи и в состоянии принять ее вызов, коль таковой будет. А то, что роковой час приближался, говорили многие факты. Примечателен в свете этого вывод, сделанный одним из западных биографов Сталина: «Если бы не было балканской авантюры в апреле 1941 года (когда Гитлер вторгся в Югославию – Н.К.) – пожалуй, самой катастрофической единичной ошибки в принятии решения Гитлером на протяжении всей его карьеры, – немцы могли бы взять Москву перед тем, как завязнуть в трясинах болот русской осени» [205] . Другой биограф Сталина Р. Такер так оценивает поведение Сталина в период кризиса вокруг Югославии. Он без достаточных на то оснований пишет, что фарисейские доводы фюрера о причинах его вторжения в Югославию якобы подействовали на Сталина. Но одновременно Р. Такер замечает: «Хотя эта призванная успокоить ложь и подействовала на Сталина, мы не можем допустить, что он не осознавал того, сколь велика опасность, нависшая над страной. Подтверждением такой озабоченности лучше всего может, по-видимому, служить быстрота, с которой он 5 апреля 1941 г. признал новое, пришедшее к власти в результате переворота югославское правительство. Германия же на следующий день вторглась в Югославию. Сталин надеялся, что гористый ландшафт Югославии и стремление ее народа оказать сопротивление немцам задержит их приготовления к войне против Советского Союза, и в результате Германия не сможет выступить против него весной 1941 г. Однако немецкая армия быстро завоевала Югославию» [206] .
205
Ronald Hingley. Joseph Stalin. p. 308. Коль скоро я привел эту оценку Хингли, стоит, пожалуй, воспроизвести и то, как Гитлер оценивал Сталина и перспективы Советской России. Как пишет Хингли, Гитлер говорил, что Россия рухнет, если со Сталиным что-либо случится. В 1942 году, когда Сталину предстояло еще стоять у государственного руля более десятилетия, Гитлер высказывался в том духе, что Россия станет наиболее могущественной державой в мире, если советскому лидеру будет отпущено от 10 до 15 лет правления. p. 300.
206
Роберт Такер. Сталин у власти. С. 565.
То, что нацистский фюрер был одержим идеей уничтожения Советского государства и большевизма, а также порабощения славянских и иных неарийских народов, ни для кого, в том числе и для Сталина, не было секретом. Пакт о ненападении лишь откладывал сроки реализации этих бредовых планов. Война на Западе приняла затяжной характер, и Германии, остро нуждавшейся в продовольствии, сырье и других товарах, приходилось всерьез задумываться о будущем. И Гитлер, опьяненный быстрым разгромом Франции и ряда других западноевропейских стран, все больше склонялся к мысли о необходимости покончить со своим самым опасным противником – Советской Россией. По существу, он пришел к выводу, что условия позволяют ему нарушить заветы Бисмарка и ведущих представителей немецкой военной теории, согласно которой Германия ни в коем случае не должна вести войну на два фронта. Вообще эта аксиома широко была распространена в правящих кругах фашистской Германии. Однако легкие победы Гитлера опьянили не только его самого, но и его соратников. Хотя, если верить Риббентропу, он настойчиво отговаривал фюрера от идеи войны против России в обстановке, когда не завершена война против Англии. Аналогичного мнения придерживался и посол Шуленбург, которому не затмили разум неудачи Красной Армии в финскую кампанию.
Риббентроп, в частности, писал, что весной 1941 года он «опять имел беседу по русскому вопросу с Адольфом Гитлером, она состоялась в новом, специально построенном для фюрера корпусе [Коричневого дома] в Мюнхене. Он был очень возбужден. Поступили новые сведения о передвижениях войск на русской стороне. Фюрер упомянул также сообщения о русских намерениях на Балканах. Одновременно у него имелись и донесения об усилившейся деятельности коммунистических агентов на германских предприятиях. Он впервые очень резко высказался насчет предполагаемого им намерения Советского Союза. Он взвешивал и такую возможность, что Сталин вообще заключил пакт с нами исходя из предположения о длительной войне на Западе, чтобы продиктовать нам сначала экономические, а затем и политические условия…
Я со всей серьезностью заявлял тогда фюреру, что, по моему убеждению, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя. Я предостерегал фюрера от каких-либо превентивных действий против России. Я вспоминал слова Бисмарка о превентивной войне, при которой „Господь Бог не дает заглядывать в чужие карты“, фюрер вновь высказал подозрение насчет возможности еврейского влияния на Сталина в Москве и, несмотря на все мои возражения, выражал решимость принять хотя бы военные меры предосторожности. Он был явно озабочен и очень взвинчен. В ответ на его категорическое желание мне пришлось пообещать ему ничего никому не говорить об этом» [207] .
207
Иоахим фон Риббентроп. Мемуары нацистского дипломата. С. 232 – 233.
Далее я процитирую для полноты картины аргументы против войны с СССР, высказанные Шуленбургом Гитлеру после заключения пакта о нейтралитете между СССР и Японией. Шуленбург свидетельствовал: «…я напомнил фюреру, что Сталин сказал Мацуоке, что он готов сотрудничать с державами Оси и не может сотрудничать с Англией и Францией. Это было продемонстрировано в сцене на железнодорожном вокзале, когда Сталин публично высказал свои намерения сотрудничать с державами Оси. В 1939 году Англия и Франция пустились на все возможные подлости, чтобы убедить Россию перейти на их сторону. Если Сталин не решился на этот шаг в то время, когда Англия и Франция были сильны, то он тем более не пойдет на это сейчас, когда Франция бессильна, а Англия разбита. Напротив, я убежден, что Сталин готов и в дальнейшем идти нам на уступки. Я уже намекнул нашим представителям на переговорах, что (если поднять этот вопрос вовремя) Россия может поставить нам в следующем году пять миллионов тонн зерна. Ссылаясь на цифры, фюрер сказал, что, по его мнению, русские поставки ограничены трудностями транспортировки. Я указал, что более рациональное использование русских портов устранит трудности в транспортировке» [208] .
208
Советско-нацистские отношения… С. 319.
Наконец, заслуживает внимания и позиция, занятая статс-секретарем германского МИДа Вейцзекером, который представил руководству специальный меморандум, в котором в довольно деликатной форме и с массой оговорок также советовал не ввязываться в войну с Советской Россией. В частности, он писал: «Если мы не верим в скорое крушение Англии, разумно было бы, продолжая войну с ней, использовать Советский Союз в качестве сырьевой базы. Я считаю само собой разумеющимся, что мы способны на победоносное наступление на Москву и находящиеся за ней обширные территории. Однако я очень сомневаюсь, сумеем ли мы воспользоваться плодами своей победы в свете хорошо известного славянского пассивного сопротивления. Я не вижу в русском государстве эффективной оппозиции, которая может способствовать низвержению коммунистической системы, оппозиции, желающей объединиться с нами и служить нашему делу. Поэтому нужно быть готовым к тому, что сталинская система в Восточной России и Сибири сохранится. Окно в Тихий океан останется для нас закрытым.
Нападение Германии на Россию будет только способствовать укреплению моральной стойкости британцев. Мне кажется, что мы должны признать сами для себя, что война может продлиться долго и что мы должны продолжать ее вместо того, чтобы сворачивать ее» [209] .
Едва ли есть особая необходимость в комментировании двух приведенных пассажей. Но одно обстоятельство оттенить весьма важно: и Риббентроп, и Шуленбург были уверены, что Советский Союз не собирается нападать на Германию. Эти свидетельства следует помнить, когда мы будем рассматривать бредовую версию о якобы готовившемся Сталиным превентивном ударе против Германии.
209
Советско-нацистские отношения… С. 321.