Политические партии
Шрифт:
Мажоритарное голосование в два тура не допускает такого закрепления, поскольку мешает эмоциональным порывам и внезапным мутациям проявиться; в иных случаях она играет почти аналогичную роль и по отношению к нормальным колебаниям общественного мнения, не достигая при этом степени невосприимчивости пропорциональной системы. С этой точки зрения французский пример, по-видимому, совершенно ясен. Анализируя каждое голосование, можно констатировать, что второй тур всегда сглаживает изменения общественного мнения, проявившиеся в первом. Если сравнить периоды 1919–1924 и 1928–1936 гг., видно, что колебания избирательного корпуса были ненамного более значительными в первом периоде, чем во втором; однако в первом случае они очень четко выразились на парламентском уровне в изменении большинства в силу единственности тура; во втором случае по причине наличия второго тура они отразились гораздо менее четко. Механизм стабилизации выступает как одновременный результат союзов и амортизирующей роли партии центра: его эффективность зависит, стало быть, от точности выбора первых и от тактики второй. Если слишком жесткие избирательные коалиции мешают балансированию между правой и левой в зависимости от округов, подобному тому, как мы это видим у французских радикалов, то картина начинает напоминать двухпартийный режим: сглаживание колебаний общественного мнения Продолжает проявляться внутри каждого течения, но в распределение голосов между ними обеими вмешивается избирательная система, как при двухпартийном режиме. Суммируя, например, голоса голландских партий
Если мутация вызвана появлением на свет новой партии, стабилизирующий характер двух ту ров выступает гораздо более четко. Любая партия, желающая завоевать избирателей, оказывается при этом перед следующей дилеммой: ринуться в атаку в одиночку (а это означает быть раздавленной враждебными коалициями) или принять участие в одной из них, что в свою очередь означает во многом потерять свою независимость и свою новизну, а так же оказаться в невыгодной позиции при распределении мест, поскольку новый кандидат обычно получает меньше голосов, чем старые, и, стало быть, почти не имеет шансов участвовать в гонке второго тура. Если к тому же второй тур совмещается с голосованием по одномандатным (а это значит небольшим) округам, что обычно способствует превращению их в настоящие личные вотчины, то невосприимчивость избирательной системы достигает своей кульминации: новая партия должна принять вызов на битву с испытанными кандидатами, если хочет иметь шансы ни успех. Чтобы избежать этой дилеммы, ей нужно будет сразу собрать такое количество голосов, которое позволит обратить в свою пользу снятие во втором туре родственных кандидатур в значительном числе округов. Такой вариант реализуется довольно редко; но даже и в этом случае неоднородный состав голосов, полученных депутатами новой партии, заставляет их умерить свои инновационные аппетиты и сглаживает силу мутации. Тем не менее во Франции разобщенность правой не так уж редко создавала подобную ситуацию, что давало известный шанс всякого рода бонапартизму. Многие наблюдатели, например, считали, что ФСП3 могла бы добиться чуть ли не сотни мест, если бы выборы происходили не в 1939, а в 1940 г.; но из-за необходимости заключения альянсов новизна всегда в существенной мере теряется.
Пример Франции достаточно хорошо иллюстрирует консервативный характер второго тура. Проанализируем, например, эволюцию коммунистической партии и 1928–1939 гг. (табл. 39). На первом этапе (1928–1936 гг.) она идет в бой в одиночку, отказываясь снимать своих кандидатов даже во втором туре: таким образом полностью сохраняется чистота и оригинальность, но партия терпит поражение (в 1928 г. при 1.063.943 голосах в первом туре она получила всего 14 мест, тогда как социалисты получат их 99 при 1.698.084); в 1936 г. коммунисты войдут в коалицию Народного фронта, что позволит им получить 72 места, но весьма определенно будет связано с фазой «обуржуазивания» и смыкания (по крайней мере внешнего) с традиционными партиями. С другой стороны, можно констатировать абсолютную неспособность даже таких активных движений, как «Аксьон франсэз»4, добиться парламентского представительства. Судьба социалистической партии также предлагает сюжет, достойный размышления; постоянная необходимость сотрудничать с «буржуазными партиями» в избирательных целях имела тенденцию перманентно размывать ее собственные черты и сближала ее с этими партиями по духу и устремлениям: избирательная система, несомненно, несет большую долю ответственности за безликость французского социализма. В конечном счете второй тур консервативен по самой своей сути. Он автоматически вытесняет мутации общественного мнения, когда они поверхностны и преходящи; если же они глубоки и продолжительны, он тормозит их парламентское выражение, в то же время последовательно изживая их оригинальность и обнаруживая тенденцию нивелировать их до уровня традиционных партий. Конечно, постепенная утрата партиями их динамизма — явление общего порядка, но двухтуровая система имеет тенденцию ее ускорять.
Мажоритарное голосование в один тур дает подобные результаты в отношении внезапных мутаций, но не медленных и нормальных колебаний общественного мнения. В отличие от пропорционального представительства — системы пассивной, она представляет по преимуществу активный принцип, ограничивая первые и усиливая вторые. Мы уже видели, что нормальные колебания общественного мнения при этом избирательном режиме принимают обычно форму чередования: даже в случае замедленного чередования, сочетаясь с доминированием какой-то партии, кривые колебаний парламентских мест, полученных партиями, принимают вид ломаной линии, весьма характерной для этой системы. Если сравнить с ними кривые колебаний голосов, можно констатировать очень четкое различие в амплитуде разрывов; в этом смысле весьма выразительно сопоставление процента голосов и процента полученных мест в Англии в 1918–1950 гг., даже при том, что присутствие либеральной партии существенно искажало систему (табл. 40). Механизм усиления прост, это результат сочетания двух выше уже проанализированных тенденций: к сверхпредставительству партии большинства и к заниженному представительству партии меньшинства. Если он функционирует нормально, то есть когда мажоритарная система(сообразно своему естественному предназначению) совмещается с дуализмом партий, она действует как некий политический сейсмограф, способный зафиксировать колебания общественного мнения, которые без нее были бы неощутимы. Достоинство этой системы в том, что она противостоит естественному консерватизму общественного мнения, не искажая при этом общей направленности его колебаний. Если мажоритарное голосование в один тур совмещается с многопартийностью, результаты гораздо менее удовлетворительные: сейсмограф тогда фальшивит, деформируя колебания общественного мнения, вместо того чтобы их просто усиливать. Не будем все же забывать, что деформация эта чаще всего происходит в строго определенном направлении (в ущерб третьей партии) и имеет таким образом тенденцию за счет своего собственного действия воспроизводить фундаментальную двухпартийность режима.
При двухпартийном режиме педалирование изменений общественного мнения за счет действия мажоритарного голосования выглядит подчиненным точному закону, который можно сформулировать следующим образом: соотношение мест, полученных партиями,
Гораздо труднее выявить следствия мажоритарного голосования в один тур в отношении внезапных мутаций общественного мнения. Если мутация выражается в росте или резком упадке одной из существующих партий, она усиливается избирательным режимом посредством механизма, который мы только что описали; в системе с двумя турами все иначе, за исключением одного пункта: новизна мутации сглаживается. Теоретически можно влить новое вино в старые мехи; практически же вино приобретает вкус мехов… Количественно мутация усилена, увеличивается и амплитуда подвижек между двумя выборами; политически же она амортизируется активистами и руководством старой партии. Стабилизирующий эффект еще определеннее, если внезапная мутация проявляется в форме возникновения новой партии, но здесь есть существенные отличия. С одной стороны, мажоритарная система с голосованием в один тур проявляется тогда как система консервативная — еще более консервативная, чем режим в два тура, поскольку ставит перед переменами непроходимый барьер в виде мощи двух больших избирательных блоков, которые она создала. Здесь может быть приведен пример Соединенных Штатов: общепризнанна невозможность создания там «третьей партии». Но, с другой стороны, признано и то, что эта система определенно способствовала развитию социалистических партий в начале XIX в. и что первыми странами, где эти партии смогли участвовать в отправлении власти, были именно страны с мажоритарным голосованием в один тур: Австралия и Новая Зеландия. Как разрешить это противоречие?
Оно в значительной степени проистекает из конкретных обстоятельств, не укладывающихся ни в какие общие определения, и не связано с избирательным режимом. А вместе с тем оно объясняется также природой и силой новых движений общественного мнения. Пока они остаются слабыми и неокрепшими, система безжалостно отказывает им в парламентском представительстве: даже их потенциальные избиратели по существу избегают распылять ради них голоса, которые в результате могут обеспечить триумф худших их противников. Таким образом ставится заслон любым внезапным и поверхностным скачкам настроений, через которые порой проходит нация. Но предположим, что новая партия — лейбористская, например — достигла известной силы в одном округе: на следующих выборах страх перед социализмом отбросит самых умеренных либеральных избирателей к консервативному кандидату, тогда как наиболее радикальные присоединятся к лейбористам. Эта двусторонняя поляризация открыла процесс вытеснения либеральной партии, который успехами лейбористов будет только ускорен, поскольку с того момента, когда либералы перейдут на третью позицию, ко всему тому добавится еще и заниженное представительство. При режиме в два тура ситуация совершенно иная: во французском округе до 1939 г. тот факт, что социалистическая партия добивалась внушительного числа голосов, не отдалял от радикала самых умеренных его избирателей, а как раз наоборот: некоторые избиратели правой начинали искать менее опасного либерала — в том смысле, что он мог бы надежнее защитить их от социалиста: поляризация работала в пользу центра и отдаляла приход новой партии к власти, в то время как необходимость вступать в союзы со старыми партиями ослабляла ее оригинальность.
Таким образом, голосование в один тур гораздо менее консервативно, чем об этом зачастую говорят; оно, напротив, может ускорить развитие новой партии, как только она достигнет некоторой прочности, и быстро дать ей положение «второй партии». Но с этого момента результаты его действия начинают напоминать голосование в два тура: как и последнее, оно ускоряет естественное старение новой партии, имея тенденцию несколько сближать ее с той из старых, что остается ее главной соперницей: мы еще скажем далее об этом глубинном импульсе, который приводит к тому, что две крупные партии в дальнейшем начинают походить друг на друга своей центристской ориентацией в избирательной борьбе.
III. Союзы партий
Союзы партий весьма многообразны по своим формам и степеням. Иные из них недолговечны и неорганизованны — это просто временные коалиции с целью получить преимущество на выборах, опрокинуть правительство или от случая к случаю оказывать ему поддержку. Другие — продолжительны и обладают солидной инфраструктурой, что порой делает их похожими на некую суперпартию. Можно было бы напомнить в этой связи о конфедерации и федеративном государстве, но юридическое различие между ними не всегда здесь легко приложимо, тем более что иные исключительно прочные альянсы мало чем отличаются от партий, расколотых на соперничающие течения. Так, национал-либералы в Великобритании официально составляют партию, самостоятельную по отношению к консервативной; на деле же этот альянс настолько тесен, что они должны рассматриваться как полностью интегрированные в организацию консерваторов. И, напротив: некоторые уругвайские, к примеру, партии, различные течения которых могут выставлять на президентские выборы своих собственных кандидатов, взаимно снимая их в пользу друг друга, больше напоминают альянсы, нежели единые партии. В Боннской республике баварские христианские социалисты (ХСС) могут рассматриваться как фракция немецких христианских демократов (ХДС), хотя в действительности речь идет о двух различных, но союзных партиях; ХДС, к тому же, настолько децентрализована, что этот альянс можно было бы описать и как объединение локальных партий.
В образовании союзов партий определяющую роль играет их количество. При двухпартийном режиме они представляют собой редкое исключение, принимая форму национального объединения в случае серьезных внутренних или внешних обстоятельств. Англия знала такие союзы в 1914 и 1939 г. Соединенные Штаты тоже использовали такую двухпартийность; они даже дали пример оригинального альянса, ограниченного внешнеполитическими целями. А вместе с тем Южная Африка в 1933–1941 гг. жила в условиях коалиции двух единственно тогда существовавших в стране партий. И наоборот: многопартийные режимы лишь в качестве исключения могут обойтись без коалиций, когда какая-то одна из партий добивается абсолютного большинства; но и при таком варианте партия большинства чаще всего стремится управлять совместно с другими (как мы это видим в Италии с 1948 г.), чтобы заставить их разделить с собой ответственность за власть: она остается психологически доминирующей в режиме, и основа этого доминирования — психология альянсов. Ту же роль в этом отношении, бесспорно, играют национальные традиции: Блок 1902 г., Картель 1924, Народный фронт 1936 и даже трехпартийность 1945 г. во Франции были порождены тенденцией к объединению всех республиканцев; такова восходящая к началу века традиция сотрудничества датских радикалов с социалистами и объединения аграрной левой (Венстре) с консерваторами; ставшая привычной после распада альянсов 1868 г. коалиция между католиками и протестантами в Нидерландах, etc. В авторитарных режимах таким же весьма существенным фактором выступает вмешательство правительств: многие альянсы в балканских демократиях периода 1920–1940 гг. были заключены под давлением власти; точно так же в кайзеровской Германии знаменитый Картель 1887 г. был инициирован Бисмарком. Немаловажную роль играют и исторические обстоятельства: такова роль финансового кризиса в создании Французского национального союза 1926 г., событий 6 февраля 1934 г. — Народного фронта, подпольной борьбы — в формировании трехпартийности.