Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов
Шрифт:
В начале 1970 года нажим и репрессии против отдельных диссидентов и их групп приняли новые формы. Было очевидно, что по этому вопросу директивные инстанции пришли к какому-то решению, по которому органам КГБ предоставлялись дополнительные полномочия. Начала развертываться система районных управлений КГБ, большинство которых было упразднено еще при Хрущеве. В отличие от центральных управлений районные вели наблюдение не столько за иностранными, сколько за советскими гражданами. Общие штаты КГБ, и особенно тех его подразделений, которые были связаны с борьбой против инакомыслящих, увеличились. Росло число обысков, арестов, судебных дел, участились случаи помещения инакомыслящих в психиатрические лечебницы. Так, например, большое внимание общественности привлек состоявшийся в 1970 году судебный процесс над известным ленинградским физиком Р. Пименовым и его другом Б. Вайлем. Как и в случае с А. Амальриком, этот суд устроили не по месту жительства обвиняемых – он происходил в Калуге.
В апреле 1970 года по инициативе академика Сахарова было составлено письмо руководителям партии и правительства,
В конце мая 1970 года из своей квартиры в г. Обнинске Калужской области с применением силы был увезен в калужскую психиатрическую больницу мой брат Жорес Медведев. Этот акт произвола вызвал большое возмущение среди советской и зарубежной общественности, которая хорошо знала Ж. Медведева по его работам против лысенковщины, за развитие международного сотрудничества в науке и по специальным трудам по биологии и геронтологии. Под давлением общественности Жорес был освобожден из психиатрической клиники 17 июня 1970 года. Вся эта история была в конце того же года описана нами в книге «Кто сумасшедший?», которая уже в следующем году была опубликована во многих странах. Но неудача с госпитализацией Жореса все же не остановила власти в использовании психиатрии в политических целях.
Увеличились различные формы давления на активистов движения евреев за эмиграцию из СССР, на активистов из немецкого движения за эмиграцию и автономию, на крымских татар или, вернее, на наиболее активных их представителей. Становилось очевидным, что продолжение оппозиционного движения в прежних его формах – главным образом открытого и гласного протеста – все более и более затруднительно. Этот факт породил ослабление самого движения, так как сотни активистов «либеральной кампании» стали от нее отходить, прекращая всякую либеральную, а тем более оппозиционную деятельность. Среди части участников движения, и не только еврейского происхождения, возникла мысль об эмиграции как о разумном выходе из сложившейся ситуации. Как можно судить по последующим событиям, сходная мысль – заставить эмигрировать – стала появляться и у властей: репрессии отпугивали очень многих людей, но некоторых, напротив, эти репрессии делали еще более известными. Публикация книг, очерков, статей и разных материалов за границей стала уже обычным делом, и некоторые диссиденты думали, что теперь надо постараться создать за границей эффективные оппозиционные центры.
Исчезновение со сцены легального либерального и демократического движения, действовавшего в рамках советской и даже партийной системы (это направление в жизни общества закончилось после разгона «Нового мира»), ослабляло и диссидентское движение, развивающееся вне этой системы; диссиденты уже не чувствовали прежней поддержки общества, и вокруг многих из них возникал своеобразный вакуум. Движение инакомыслящих не прекратилось, не прекратилось и превращение некоторых видных интеллигентов в диссидентов. Все более решительно выступали против произвола властей А. Д. Сахаров, А. И. Солженицын, к ним присоединился в 1970 году и М. Л. Ростропович, один из лучших музыкантов нашего времени. Более решительно стал выступать и известный советский писатель В. П. Некрасов, автор книги «В окопах Сталинграда».
Вторая половина 60-х годов характеризовалась не только значительным оживлением различных оппозиционных течений и движений, но и их склонностью к совместной работе и поддержке. Между всеми этими течениями было что-то общее: мы все протестовали против возрождения сталинизма и даже частичной реабилитации Сталина, против произвола властей, мы все выступали за строгое соблюдение законности, за гласность и свободу печати, за свободное получение и распространение информации, мы все были решительно против применения принудительных госпитализаций в отношении инакомыслящих. До конца 1969 года я был членом партии и, конечно, считал себя марксистом и социалистом, однако это не мешало мне сохранять хорошие отношения и поддерживать постоянные связи и с А. Сахаровым, и с П. Григоренко, и с П. Якиром, и с В. Чалидзе, и с В. Осиповым; я встречался со многими другими диссидентами и писателями, учеными и деятелями культуры. Тем не менее уже тогда между различными группами диссидентов намечалось размежевание, а споры о методах, путях и целях становились все более острыми, хотя и не мешали еще ни общению, ни обмену информацией.
Наиболее многочисленной группой инакомыслящих стала группа правозащитников, или движение за права человека. Общая идея большинства участников этого очень неоднородного движения была вначале выражена лозунгом «Уважайте Конституцию». Речь шла о том, что в СССР во многих случаях государственные и партийные органы не выполняют собственных законов. Постепенно становилось очевидным
Конечно, движение правозащитников было очень неоднородно. Некоторые из них, как, например, А. Сахаров и П. Якир, принимали в основном социалистические идеи и требовали осуществления всех демократических прав в рамках социализма. Кстати, Сахаров в 60-е годы с интересом относился к идее конвергенции между миром капитализма и миром социализма. Среди правозащитников было немало людей – таких, например, как В. Буковский и В. Чалидзе, А. Краснов-Левитин и некоторые другие, – которые открыто критиковали не только марксизм-ленинизм, но и общую идею социализма, отстаивая при этом свое право на оппозицию и несоциалистические убеждения. Многие из них считали режим западных стран образцом для подражания и использования в качестве модели для СССР. Но среди правозащитников были и такие лидеры – например, П. Григоренко, А. Костерин, С. Писарев, – которые подчеркивали свою преданность не только идеям социализма, но и более конкретно – идеям ленинизма. Они считали, что именно искажение идей социализма и ленинизма породило все существующие в стране деформации.
Хотя между различными течениями диссидентов в 60-е годы трудно было бы провести четкую границу, однако надо сказать и о таком весьма заметном течении общественно-политической мысли в СССР, которое можно назвать «партийно-демократическим или, по образцу массового движения в Чехословакии, движением за «социализм с человеческим лицом». Это течение включало во второй половине 60-х годов главным образом членов партии, с различной степенью настойчивости и решительности выступавших против попыток реабилитации Сталина и многих других решений консервативной части брежневского руководства, которое обретало все большую власть и влияние. Среди «партийно-демократического» течения можно было найти группы умеренных, которые продолжали работать внутри партийного аппарата, иногда активно возражая против наступления консерваторов, а иногда рассчитывая пересидеть «консервативную волну» и дождаться своего часа. В литературе и среди творческой интеллигенции к таким группам можно отнести редакционную коллегию «Нового мира» во главе с А. Твардовским. В журналистике и экономике это была группа, сложившаяся вокруг А. Румянцева, который уже в 1966 году потерял пост главного редактора «Правды», но сохранил влияние в Академии наук СССР. К этому же «партийно-демократическому» течению примыкало немало членов партии в различных научно-исследовательских институтах, таких как Л. Карпинский, Ю. Карякин, Л. Петровский, но больше было «выжидающих»: Г. Шахназаров, Г. Арбатов, Ф. Бурлацкий, А. Бовин и многие другие, о которых мы узнали только в последние годы перестройки. К этой группе я отнес бы и себя, хотя после исключения из партии в 1969 году я постепенно занимал все более радикальные позиции и публиковал свои работы за границей. Наша никак не оформленная группа выступала за расширение свободы, за расширение права на оппозицию и дискуссию. Мы были уверены, что и при свободной дискуссии марксистские и социалистические идеи одержат верх в нашей партии и в стране, но обретут при этом еще большую убедительность и глубину. Мы считали, что в партии надо более решительно бороться против коррупции и бюрократизма, расширять права и инициативу местных органов, ослаблять централизм. Многие давно уже говорили о необходимости принятия закона о печати и отмене политической цензуры. Мы защищали основные принципы экономической реформы, выступали за более быстрое развитие производства товаров для населения, за расширение всех форм общественного и производственного самоуправления и принципов кооперации, особенно в сфере обслуживания. Предлагалось, и не раз, изменить порядок выборов в органы Советской власти, придав им элемент соревновательности. Предлагалось также расширить права и ответственность союзных республик и более последовательно проводить в жизнь принципы национально-культурной демократии. Речь шла и о многих других изменениях в советской внутренней и внешней политике.
В 60-е годы это течение было довольно слабым, и кроме того, оно не стремилось к «паблисити», к установлению связей с прессой и органами массовой информации Запада. Мы хотели сохранить в нашей политической и общественной жизни все то положительное, что вошло в эту жизнь во времена Н. С. Хрущева. Несмотря на свою слабость, это течение отражало определенные глубинные процессы, которые происходили как внутри партии, так и внутри общества, и в дальнейшем это течение продолжало медленно прогрессировать, тем более что его представители в меньшей степени, чем представители других течений, подвергались репрессиям и давлению, хоть часть из нас и была исключена из партии.