Политические портреты. Л. Брежнев, Ю. Андропов
Шрифт:
К группе «партийных демократов», или социалистов-демократов (но не социал-демократов), примыкало в 60-е годы и течение «этического социализма», на представителей которого оказали влияние взгляды Махатмы Ганди и его требование отказаться от насилия даже в борьбе за преобразование общественных институтов. Здесь ощущалось и влияние западноевропейского социал-демократического реформизма, некоторые представители которого утверждали, что в основе развития общества лежит именно нравственность, которая определяет экономику, политику и всю культуру общества. «Этические социалисты» восставали не только против злоупотреблений сталинской эпохи, они стремились переосмыслить также опыт первых лет Советской власти, осуждая при этом все проявления революционного насилия.
Наиболее наглядно программа «этического социализма» была изложена в письме представителей эстонской интеллигенции академику А. Д. Сахарову, получившем широкое распространение в «самиздате». Авторы этого письма утверждали, что в нашем обществе после революции возник «моральный вакуум»,
С позиций «этического социализма» выступал в конце 60-х годов и Г. Померанц, особенно четко это видно по его блестящим эссе «Нравственный облик исторической личности» и «Человек воздуха».
В 60-е годы среди различных течений появилось течение «христианского социализма», которое пыталось соединить христианство и веру в Бога с идеями социализма. Это течение возникло одновременно с другими группами, которые, не вдаваясь в тонкости социалистических учений, ставили своей задачей защиту прав верующих, а также борьбу за улучшение социального и правового статута православной церкви. Ведущими фигурами в религиозном правозащитном движении стали священники Глеб Якунин, Дмитрий Дудко и религиозный писатель Анатолий Краснов-Левитин. Оппозиционные движения, связанные с Русской православной церковью, способствовали позднее развитию других аналогичных движений.
Развитие оппозиционных движений, разоблачение сталинизма при Хрущеве и ослабление авторитарного режима, общее развитие культуры и самосознания, усиление внешнего влияния, в том числе и повсеместный рост во всем мире национализма, связанный во многом с крахом колониальной системы, – все эти сложные внешние и внутренние факторы привели в 60-е годы, и особенно во второй половине 60-х годов, к развитию в нашей стране различных национальных и националистических движений, течений, групп.
Как известно, в первые годы Советской власти в нашей стране открыто признавали наличие разного рода национальных проблем и противоречий. Для изучения и регулирования национальных и межнациональных проблем были созданы различные подразделения и в аппарате ЦК партии, и в аппарате ВЦИК, и в аппарате Совнаркома; в первые годы Советской власти существовал и Наркомат по делам национальностей. Для решения национальных проблем было сделано многое, и эта огромная работа принесла свои результаты. Однако заявление Сталина о том, что национальная проблема в нашей стране уже решена «полностью и окончательно», после которого были ликвидированы многие инстанции, в чьи обязанности как раз и входило рассмотрение национальных вопросов, оказалось преждевременным. Сама эпоха Сталина оставила в наследство его преемникам немало новых национальных проблем. Жестокое обращение с мусульманскими народностями Северного Кавказа, Поволжья и Крыма и выселение их в Казахстан и Среднюю Азию оставило незаживающие раны в народном сознании даже после реабилитации этих народов и их возвращения на национальную территорию. К тому же и проблема реабилитации решалась неодинаково и несправедливо. Так, например, крымские татары были реабилитированы только в 1967 году, но им не было разрешено вернуться в Крым. Лишь в августе 1964 года были реабилитированы два миллиона «лиц немецкой национальности», включая примерно 500–600 тысяч немцев Поволжья. Однако Автономная Республика Немцев Поволжья не была восстановлена, и большая часть немецкого населения была расселена в районах северного Казахстана – на целинных землях, где немцы работали главным образом в качестве рабочих целинных совхозов, составляя ядро здешних механизаторов. Их национальная и культурная жизнь была принижена и частично подорвана. Дискриминация еврейского населения в СССР, начавшаяся в послевоенные годы и переходившая в ряде случаев в настоящий террор, физическое истребление значительной части еврейской интеллигенции – все это создало в стране еврейскую проблему, тем более что в различных скрытых и почти открытых формах дискриминация евреев сохранялась в 50-е и в 60-е годы.
Предельная централизация в решении всех проблем экономической и культурной жизни ограничивала права и возможности союзных республик в решении своих внутренних проблем, включая даже проблемы языка и культуры. При общем не особенно высоком жизненном уровне всего населения СССР в 60-е годы стали более четко, чем раньше, проявляться различия в материальном положении и уровне жизни отдельных наций и союзных республик.
Сложные процессы происходили и в культурной жизни. Стремительный рост объема научно-технической информации показал, что для специалистов в нашей многонациональной стране знания только русского языка явно недостаточно, и большинство ведущих ученых должны были едва ли не в обязательном порядке овладевать также английским языком. Языки других наций Советского Союза вынуждены были отступить перед этим потоком научной и технической информации, и это обстоятельство повышало прежде всего роль русского языка внутри СССР как языка научно-технической информации, науки и техники. Что касается культуры, русский язык оказался крайне важным как язык межнационального общения. Если Чингиз Айтматов, оставаясь киргизским писателем, начал писать свои произведения сразу на русском языке и только после этого переводил их на киргизский, то Василь Быков писал свои повести на белорусском языке, но сам переводил их на русский, не передоверяя переводчикам. Но в любом случае широкий круг читателей нашей страны знакомился
Но дело не только в частичной русификации. Во всем мире, и особенно в его наиболее развитой части, в последнее время шел отчетливый процесс интернационализации в области экономики, быта, одежды, многих отраслей производства и областей культуры. Правда, этот естественный процесс нередко протекал слишком поспешно и непродуманно, создавая очаги недовольства и раздражения.
Во многих случаях национальные проблемы обострялись проблемами демографическими. Если в Прибалтике крайне замедлился прирост численности эстонцев, латышей и литовцев и увеличился неоправданный приток русского населения, то в Средней Азии и Азербайджане продолжался быстрый прирост коренного населения. Между тем мало кто из жителей Средней Азии выражал желание перебраться для работы в необжитые районы Сибири и Дальнего Востока, где испытывалась большая нужда в рабочей силе. Избыточное сельское население образовалось в ряде районов Грузии, тогда как многие деревни Нечерноземья и Северо-Запада России оставались без рабочих рук.
На национальное самосознание в некоторых районах страны оказывали влияние и национальные процессы, происходящие за пределами СССР, например, рост исламского влияния в странах Ближнего и Среднего Востока и части Азии.
Я перечислил лишь ряд факторов, которые породили в нашей стране различные виды и формы национальных движений, условия и требования которых были далеко не одинаковыми в разных районах страны. Добавлю лишь, что заметным фактором в политической жизни страны стало украинское национальное движение, которое само дробилось на несколько течений и групп.
Относительно сильное национальное движение возникло в Литве, где история установления Советской власти и в 1940 году, и в 1944–1950 годах оставила наиболее болезненный след в национальном сознании. Формы национального движения в Литве были различны, здесь начали возникать группы, которые ставили своей задачей главным образом защиту национальной культуры, языка, борьбу против русификации, экологические проблемы. Но здесь также существовали и явно антисоветские группы, которые были связаны с эмигрантскими центрами и вели подпольную работу. Основным же направлением литовского национального движения стало религиозное движение в защиту прав литовской католической Церкви.
В нашей стране именно в Литве, а также в Западной Украине имелись влиятельные центры католичества, и не случайно именно в этих районах образовались наиболее значительные очаги национального движения. Национальное религиозное движение в Литве оказалось гораздо более сильным и массовым, чем религиозное движение в России, где православная церковь, ослабленная жесточайшими репрессиями 1918–1922 и 1929–1932 годов, а также террором 1937–1938 годов и мощной антирелигиозной кампанией 1961–1964 годов, уже не имела ни энергии, ни сил противостоять незаконным ограничениям своих прав и своей деятельности. Многие корни русского православия были уже подорваны, чего нельзя было сказать о литовской католической церкви. В Литве не было или почти не было условий для появления различного рода «партийно-демократических» или «анархо-коммунистических» групп и течений. Литовское общество, как и общество в Эстонии и Латвии, оказалось более восприимчивым к влиянию буржуазно-демократических идей или «западничества». Однако тяжелые поражения крайних форм национальной оппозиции в Прибалтике и сложная история литовского народа в XX веке делали именно религиозную форму наиболее удобной и эффективной формой национальной оппозиции.
Из всех прибалтийских республик национальные движения были наиболее слабыми в Латвии, что объясняется как историческими причинами, так и слабым влиянием в этой республике католичества.
В Эстонии национальное движение в 60-е годы было более сильным и заметным, но оно носило главным образом культурно-национальный характер. Надо отметить при этом, что эстонская печать и литература в эти годы пользовались гораздо большей свободой дискуссий, чем это было возможно в московской печати.
Национальное движение усилилось во второй половине 60-х годов и на Кавказе, особенно в Армении и Грузии. И здесь главным поводом к протесту и оппозиции являлись проблемы национальной жизни, пренебрежение московского руководства многими важными элементами и ценностями национального самосознания. Так, например, армянская молодежь была возмущена отказом официальных властей широко отметить и в Армении, и за ее пределами 50-летие национальной катастрофы – уничтожения в 1915 году в Турции 1,5 миллиона армян; это был первый в XX веке акт геноцида. Совершенный в годы первой мировой войны, он не был должным образом замечен в Европе. Но эта трагедия не могла изгладиться из памяти самого армянского народа. В конце апреля 1965 года в противовес малозначительным официальным мероприятиям в Ереване состоялась 100-тысячная траурная демонстрация молодежи. Вечером того же дня в городе были зарегистрированы беспорядки. Хотя большинство даже националистически настроенных армян не выдвигали лозунга отделения Армении от России, тем не менее здесь появились небольшие экстремистские группы, которые требовали полной независимости Армении.