Политический сыск, борьба с террором. Будни охранного отделения. Воспоминания
Шрифт:
Что на самом деле случилось этой роковой ночью, несколько прояснилось, когда генерал Попов передал мне показания дворника дома, где жил Распутин. Фамилия его была Коршунов. Он был допрошен в полиции, и протокол допроса гласит следующее: «Я состою дворником в доме № 64 по Гороховой улице. В ночь на 17 декабря я был дежурным и находился на улице у ворот этого дома. Приблизительно в начале второго часу ночи к воротам подъехал большой автомобиль защитного цвета, с брезентовым верхом и окнами из “небьющегося стекла”, сзади была прикреплена запасная шина. Автомобиль приехал по направлению от Фонтанки и, сделав поворот в ту же сторону, остановился. Из автомобиля вышел неизвестный мне человек, который прямо направился в калитку. На мой вопрос, к кому он идет, ответил: “К Распутину”. Я открыл калитку и сказал: “Вот парадная дверь”, но неизвестный ответил, что пойдет по черному ходу. Затем он быстро и прямо направился к этому ходу. По всему было видно, что этот человек очень хорошо знал расположение этого дома. Минут через тридцать неизвестный вышел с Г. Е. Распутиным и, сев в автомобиль, уехали по направлению к Фонтанке. Этого
Описание, которое дворник дал ночному посетителю, если не считать пустяковых неточностей, полностью соответствовало князю Юсупову. То же касалось и автомобиля. Но окончательно было установлено, что незнакомец – это Юсупов, только после показаний горничной Екатерины Ивановны Потеркиной. После того как ее допросили, не осталось и тени сомнения в серьезном участии Юсупова в событиях этой ночи.
Горничная показала: «16 декабря сего 1916 года у Григория Ефимовича Распутина был небольшой прием, народу посторонних не было, всего за день перебывало не более десяти человек; из посетивших в этот день Распутина я помню только одну Марию Евгеньевну Головину, которая пришла около 12 часов дня, а около 9 часов вечера ушла домой. В 9 часов вечера, кроме Григория Ефимовича и его семьи, никого в квартире не было. Около 11 часов вечера дети Распутина – дочери Мария и Варвара Распутины и племянница Анна Николаевна Распутина стали ложиться спать, а сам Распутин лежал на своей кровати одетый и в сапогах. Я спросила Григория Ефимовича: “Что Вы не раздеваетесь?”, на что он ответил: “Я сегодня ночью еду в гости”. Когда я спросила: “К кому?”, Распутин ответил: “К Маленькому, он за мной заедет” – и приказал ложиться спать. По фамилии “Маленького” я ранее не знала, только слышала от Григория Ефимовича, что “Маленький” – муж Великой княгини Ирины Александровны, после же исчезновения Распутина в последние два дня я узнала, что фамилия “Маленького” князь Юсупов. Этот “Маленький” бывал в квартире Распутина два раза – около 20 ноября, в день Введения в храм Пресвятой Богородицы, и в первых числах декабря сего 1916 года, приблизительно за неделю до исчезновения Распутина. Оба раза он приходил вместе с Марией Евгениевной Головиной черным ходом и в штатском платье. Хотя Григорий Ефимович и приказал мне спать, но я ушла в кухню, но не уснула. Распутин надел шелковую голубую рубашку, вышитую васильками, но не мог застегнуть все пуговицы на вороту и пришел ко мне в кухню, я ему пуговицы застегнула. В это время с черного хода раздался звонок; Распутин сам открыл дверь. Входивший спросил: “Что, никого нет?”, на что Григорий Ефимович ответил: “Никого нет и дети спят, иди миленький”. Оба прошли по кухне мимо меня в комнаты, а я в это время находилась за перегородкой кухни для прислуги и, отодвинувши занавеску, видела, что пришел “Маленький”, т. е. известный мне как муж Ирины Александровны. В каком пальто и шапке был “Маленький”, я не заметила, а только узнала его в лицо; не могу сказать, был ли приподнят у него воротник пальто. Вскоре Распутин стал выходить через кухню, я в это время лежала уже в постели. Григорий Ефимович тихо сказал, что парадную дверь он запер, выйдет через черный ход и этим же ходом и вернется, и приказал за собой дверь запереть.
Приметы “Маленького” следующие: довольно высокого роста, худенький, лицо тонкое, нос прямой, волосы темные, усов и бороды нет, под глазами синева».
Особенно подозрительно стали выглядеть действия Юсупова после того, как он начал категорически отрицать, что находился в обществе Распутина в эту ночь. Дело в том, что госпожа Головина смогла наконец поговорить по телефону с князем, который, к ее великому изумлению, уверял, что не звонил Распутину и не приезжал к нему предыдущим вечером. Так как мы уже располагали вескими доказательствами, что это утверждение ложно, единственным результатом его неуклюжего отрицания стала полная наша убежденность в виновности Юсупова.
В течение всего утра я несколько раз звонил Протопопову, который все время интересовался, как продвигается расследование. Министр сообщил мне, что беседовал с Императрицей, которая с беспокойством спрашивала у него, что же произошло. Я рассказал, в каком состоянии находится расследование; не скрыл я от него и того, что анализ всех свидетельских показаний приводит к выводу о виновности князя Юсупова. В это же время я попросил министра дать мне разрешение обыскать дворец Юсуповых, что мне казалось исключительно важным. Протопопов одобрил предложенные мной меры и умолял сделать все возможное, чтобы раскрыть дело как можно быстрее; было особенно важно узнать, что случилось с телом Распутина. В сложившейся ситуации министр, как и я, не сомневался, что мы имеем дело с убийством.
Полицейские, посланные для обыска дворца князя, обнаружили явные следы крови, которые вели по ступенькам из подвала дома через двор. Когда князя спросили о происхождении этих пятен, он стал уверять, что предыдущей ночью один из его гостей, видимо, совершенно пьяный, пристрелил собаку, что объясняет наличие следов крови. И полицейским действительно показали мертвую собаку, убитую из револьвера. Но пролитой крови было слишком много, чтобы считать это объяснение убедительным. Сторож дворца не смог сообщить ничего нового, кроме того, что уже содержалось в рапортах двух городовых: он слышал выстрелы ночью,
Показания денщика Юсупова, Нефедова, создавали впечатление неискренности и фальши. Они должны были подтвердить, насколько это возможно, показания самого князя. Слуга сообщил, что князь Феликс дал ему указание подготовить гостиную к приему двух или трех гостей. «В парадном подъезде дома № 94, выходящем на Мойку, находились попеременно я и смотритель дома Бужинский. При мне в этот вечер через парадный ход в столовую и кабинет князя никто не проходил. Около 11 или 12 часов вечера я ненадолго отлучился из парадного подъезда, а когда возвратился, Бужинский мне сказал, что приехал Великий князь Дмитрий Павлович и прошел в столовую вниз. Просидели мы с Бужинским в парадной до 4 часов утра, и в это время ни один из нас в столовую не входил, так как князь предупредил, что будут дамы, и не приказал туда входить. Гости приезжали с бокового подъезда от дома № 92 и входили прямо в столовую и в кабинет князя, слышно было только хлопание двери и игру граммофона. Ключ от этого бокового подъезда князь Юсупов всегда имел при себе. Было ранее еще два-три случая таких вечеринок у князя, и прислуга тоже в столовую и кабинет не ходила. Никаких выстрелов ни в столовой, ни на улице в ночь на 17 декабря я не слышал.
Около 4 часов утра раздался звонок, по коему я вошел в кабинет князя, где гостей уже не было, а князь мне сказал: “Сходи во двор, посмотри, что там такое случилось”. Я вышел через боковой ход во двор дома № 92, но там никого уже не было и я ничего не заметил, о чем я доложил князю. Через несколько минут он опять мне позвонил и приказал еще посмотреть на дворе, так как там лежит убитая собака. Я вышел через боковую дверь во двор дома № 92 и этот раз увидел лежащую у решетки собаку, которую я поднял и оттащил в сад дома Юсупова, где она лежит и в настоящее время.
Утром 17 декабря столовую убрал я, все в столовой было в порядке; судя по количеству выпитого вина, бывшие ночью гости должны были уехать изрядно выпивши. Князь Юсупов также был в тот вечер навеселе. Убитая собака – дворняжка в доме Юсупова».
Мы все сидели как на иголках в ожидании того, как Юсупов объяснит события предыдущей ночи. Я сам был уже полностью убежден в его виновности и ожидал, что он сделает полное признание, так как при подобных обстоятельствах это был единственно разумный выход. Но Юсупов был далек от этой мысли, напротив, он рассказал допрашивающим его офицерам совершенно запутанную и неправдоподобную историю, которая совершенно не соответствовала тому, что уже было нам известно: «С Григорием Ефимовичем Распутиным я познакомился около пяти лет тому назад в доме Марии Евгеньевны Головиной. В последующие годы встречался с ним раза два в доме Головиных. В настоящем 1916 году встретил его в ноябре месяце тоже в доме Головиных, причем он произвел на меня гораздо лучшее впечатление, чем в предыдущие годы. Так как я чувствую боль в груди и медицинское лечение не приносит мне осязательной пользы, я говорил по данному поводу с Марией Евгеньевной Головиной, и она мне посоветовала съездить на квартиру к Распутину и с ним поговорить, так как он многих излечил и сможет быть мне полезным. В конце ноября я отправился к Распутину вместе с Головиной, Распутин делал надо мной пассы, после которых мне показалось, что будто бы наступило некоторое облегчение в моей болезни. Во время моих последних посещений Распутина последний между прочим сказал мне: “Мы тебя совсем поправим, только нужно еще съездить к цыганам, там ты увидишь хороших женщин, и болезнь совсем пройдет”. Эти фразы Распутина произвели на меня неприятное впечатление. Около 10 декабря Распутин позвонил ко мне по телефону и предлагал поехать к цыганам, но я отказался под предлогом, что у меня на другой день должны быть экзамены.
Во время свиданий Распутин заводил разговор о моей супруге, где и как мы живем, и высказывал желание познакомиться с моей супругой, на что я сказал уклончиво, что, когда возвратится жена из Крыма, можно будет увидеться, но сам не хотел Распутина вводить в свой дом.
Я отделывал спешно помещение в своем доме на Мойке № 94, и Великий князь Дмитрий Павлович мне предлагал устроить у себя вечеринку по случаю новоселия. Решено было пригласить на эту вечеринку Владимира Митрофановича Пуришкевича, несколько офицеров и дам из общества. По вполне понятным причинам я не хочу назвать фамилии дам, бывших на вечеринке. Не хочу называть и фамилий офицеров, присутствующих на вечеринке, так как это может возбудить какие-либо толки и повредить этим офицерам, буквально ни в чем не виновным, по службе.
Вечеринка была назначена на 16 декабря. Чтобы не стеснять дам, я приказал прислуге все приготовить для чая и ужина, а потом не входить. Большинство гостей должны были приехать не с парадного подъезда дома № 94 по Мойке, а с бокового хода от дома № 92, ключ от какового входа я имел лично. Я приехал домой около 10 часов вечера и, кажется, твердо не помню, вошел в квартиру с бокового хода от дома № 92. В столовой и кабинете приготовлено было для гостей все в исправности. Около 111/2 часов вечера приехал Великий князь Дмитрий Павлович, с парадного подъезда, а потом съехались и остальные гости. Все дамы приезжали безусловно с бокового подъезда от дома № 92, а как подъезжали мужчины, не помню. Собравшиеся пили чай, играли на рояли, танцовали и ужинали. Около 121/2–1 часа ночи приблизительно я поднялся в свой кабинет в этом же помещении, и тут раздался звонок. Оказалось, что по телефону говорил Распутин и приглашал меня приехать к цыганам, на что я ответил, что не могу, так как у меня гости. Распутин советовал бросить гостей и ехать, но я отказался. На вопрос мой Распутину, откуда он говорит, он не хотел мне сказать. Вопрос этот я задал Распутину потому, что при разговоре по телефону слышны были голоса, шум и даже визжание женских голосов, отчего и вывел заключение, что Распутин говорит не из дому, а из какого-нибудь ресторана или от цыган.