Политический сыск, борьба с террором. Будни охранного отделения. Воспоминания

Коллектив авторов

Скопцы – тоже широко распространенная сейчас секта. Название означает «евнухи». Они верили, что для некоторых слов Евангелия от Иоанна существует только одно истолкование: если человек хочет присоединиться к сонму избранных, он должен оскопить себя. Эта жестокая церемония происходила на тайных ночных собраниях и сопровождалась плясками и выпивкой до тех пор, пока участники не впадали в буйство. Удивителен тот факт, что это сообщество, чьи обычаи могут быть описаны только как религиозное помешательство, насчитывает множество последователей не только среди крестьян, но и среди городского населения, торговцев и даже чиновников.

Молокане не практикуют такие сексуальные извращения,

но они проявляют сильную враждебность по отношению к государству во всех его проявлениях. Поэтому они упорно сопротивлялись властям, постоянно используя даже малейшую возможность избежать их контроля. Их взгляды были очень близки к учению Льва Толстого и оказали на него сильное влияние.

И наконец, бегуны представляют собой совершенно анархический элемент российского крестьянства. Они скитаются по стране без цели и без отдыха, тщательно избегая контактов с представителями закона. У них нет удостоверения личности и никаких других документов, даже фальшивых, они упорно скрывают свои настоящие имена и таким образом избегают всех общественных обязательств. В начале XX века насчитывались тысячи таких сектантов, бродящих по просторам империи. В деревнях были люди, разделявшие эти взгляды; их задачей было скрыть бродяг от властей, помочь им едой и приютить в темных подвалах. Итак, бегуны представляли собой на самом деле организованное сообщество бродяг, борьба с которым в интересах общественной законности и порядка была совершенно необходимой, но, как правило, на практике необычайно сложной.

Царское правительство снова и снова, проявляя терпение и снисходительность, пыталось прийти к мирному соглашению с различными сектами; и частично это удавалось. Но те фанатичные секты, которые в принципе отрицали не только церковь, но и государство, стремясь к коммунистическому устройству мира и опровергая все устои, даже институт семьи, как греховные, нужно было удерживать в рамках дозволенного силой. Таким образом, борьба с этими сектантами должна была входить в обязанности российской полиции, и она была не самой легкой обязанностью.

Глава VIII

Шпиономания. – Кампания против людей с немецкими фамилиями. – Подозреваемый привратник Витте. – Адъютанты кайзера Вильгельма в Петербурге. – Неумелое армейское командование. – Бессмысленная строгость, такая же бессмысленная снисходительность. – Охрана и военный шпионаж. – Взаимное недоверие и соперничество Военного министерства и полиции. – Беспорядки на транспорте. – Шпиономания и дело Сухомлинова

С началом войны пришла волна патриотического энтузиазма, но вместе с тем возникло и такое совершенно нежелательное явление, как истерическая боязнь шпионов. Эта «шпиономания» прокатилась как чума по всей России.

Невинные люди, которые годами жили в России: булочники, мясники, сапожники и моряки – вдруг оказались агентами кайзера Вильгельма, подозрения коснулись даже тех абсолютно лояльных россиян, которые имели несчастье носить немецкие фамилии. Эти болезненные настроения подогревались любящей сенсации прессой и привели к созданию в Думе специальной антигерманской группы под руководством Хвостова, которая вскоре стала очень влиятельной.

Множество людей в то время поменяли фамилии, включая тех, которые занимали очень важные посты, например В. К. Саблер, обер-прокурор Синода, получил разрешение Императора принять фамилию Десятовский. Тем, кто носил фамилию Кайзер, доставалось особенно сильно. Конечно, находились люди, которые

были выше этих массовых предрассудков и не изменили имен, предпочитая доказывать свой патриотизм героическим поведением перед лицом врага. Одним из них был генерал Циммерман, который впоследствии храбро сражался в Белой армии против большевиков.

Даже люди низших классов везде искали немецких шпионов. В самые первые дни войны в мой кабинет позвонил человек в состоянии крайнего возбуждения и сообщил, что слышал доносящийся из соседней квартиры стук пишущей машинки и голоса членов «секретной организации»; он был уверен, что обнаружил «шпионское гнездо». Несмотря на то, что я с самого начала с сомнением относился к таким рассказчикам, моей обязанностью было провести расследование этого дела. В результате оказалось, что «секретная организация» состояла из нескольких друзей обер-секретаря Сената, что же касается пишущей машинки, то, видимо, чрезмерно подозрительный гражданин просто придумал ее, так как ни в одной квартире во всем доме ее обнаружить не удалось.

В другой раз я получил письмо с предупреждением о подозрительном человеке, носившем хорошо известную фамилию Витте. Этот человек работал привратником на Петербургской стороне. Когда я ознакомился с его документами и распорядился, из предосторожности, следить некоторое время за входящими и выходящими из дома людьми, то в итоге убедился, что этот Витте более порядочный и патриотически настроенный человек, чем его знаменитый однофамилец.

К сожалению, и на высоких государственных постах встречались лица, подверженные шпионской лихорадке, которые совершили немало несправедливых действий против законопослушных российских подданных. Среди них нужно назвать моего бывшего начальника генерала Джунковского, в других отношениях исключительно честного и добросовестного офицера. Некоторых людей с ярко выраженным патриотическим образом мыслей он преследовал как шпионов без всяких на то оснований, только за то, что задолго до войны они работали в журнале, издаваемом в Германии. По его распоряжению эти несчастные люди были выселены в самые отдаленные губернии империи, хотя не было ни малейших доказательств их вины.

Уже в начале 1917 года произошел случай, очень характерный в этом отношении. Однажды я был вызван к председателю Совета министров князю Н. Д. Голицыну, который таинственно сообщил мне, что, согласно полученной им информации, два адъютанта кайзера Вильгельма находятся с разведывательными целями в Петербурге: их видели несколькими днями ранее гуляющими по Невскому и одетыми как гражданские лица, конечно и с «поднятыми воротниками».

Я отвечал, что уже знаком с этой легендой, а также знаю того члена Думы, который рассказал премьер-министру эту ужасную историю. Затем я назвал полковника Энгельгардта.

Князь Голицын, который до этого момента был очень сдержан и спокоен, с ужасом и изумлением взглянул на меня и спросил, откуда я мог узнать это. Я не сказал ему об источниках моей информации, но постарался убедить в бессмысленности слухов, которым даже он доверял.

Сам по себе этот инцидент не настолько значителен, чтобы специально упоминать его. История о немецких офицерах, гуляющих по улицам российской столицы, могла быть рассказана где угодно и через несколько дней забыта, а ее сменила бы новая, столь же бредовая история. Но на эту выдумку ссылались как на доказательство слабости правительства и его неспособности защитить империю от внешнего врага. Что это за полиция, которая позволяет самым опасным шпионам преспокойно прогуливаться по Петербургу? Это был беспочвенный слух из тех, которые дают повод всем, как попугаям, повторять: «Подобных вещей нельзя допускать!»