Политика. История территориальных захватов XV-XX века
Шрифт:
Нечего и говорить о том, что систематическое истребление аборигенов сделалось после того еще более активным и беспощадным. В 1804 г. коренного населения в Тасмании числилось около 8 тыс. человек, в 1815 г. — около 5 тыс., а после восстания 1826 г., по подсчетам 1830 г., их осталось 700 человек! В 1861 г. их уже числилось всего 18 человек. Последний из них умер в 1861 г. Истребление было закончено.
На острове Тасмания население легче было сосчитать, чем на колоссальном Австралийском континенте с его долго недоступными европейцам лесистыми недрами, и мы никогда уже не узнаем, сколько австралийцев жило там в тот момент, когда англичане начали селиться в стране. Одни европейские исследователи (как Фрейсине) дают предположительную общую цифру в миллион с лишком (1100 тыс. человек). Другие (подавляющее большинство этнографов) находят эту цифру фантастической и утверждают, что если австралийцев
То же самое происходило и на островах Полинезии, где европейцы начинали селиться вплотную. Малайские племена и родственные им разнообразные ветви австралийских и островных этнических групп, оказавшись, повторяем, экономически ненужными европейцам, не заняли своего места в производственном процессе ни как африканцы — незаменимая рабочая сила на плантациях обоих полушарий, ни как северные канадские индейцы — охотники, доставлявшие французским и английским торговцам драгоценные меховые шкурки.
И в эпоху первоначального накопления, и в эпоху промышленного капитала одним из ближайших последствий европейской колонизации всегда и всюду было истребление ненужных для хозяйственных целей аборигенов, искоренение их всеми способами — и ружейной пулей, и отравленной водкой, и переселениями их в голодные и болотистые места, и систематическими ограблениями их жилищ. И в данном процессе ни малейшей разницы между европейцами ни один сколько-нибудь добросовестный историк уловить не в состоянии; англичане действовали в Тасмании и Австралии, испанцы — в Мексике, Перу и на острове Куба, французы — в Новой Каледонии, португальцы — почти во всей Бразилии и т. д.
Коренное население уцелело там (и только там), где оно было нужно европейскому капиталу либо как рабочая сила, либо как потребитель ввозимых товаров.
Интересно отметить, что, по единодушному утверждению европейских миссионеров и путешественников, соприкосновение с европейцами в первые же десятилетия круто изменяло к худшему характер первобытных островных и австралийских племен: доверчивость, добродушие, характерные для племен, живущих в условиях первобытно-общинной стадии развития, исчезали, возникала подозрительность и ненависть к жестоким и жадным пришельцам.
Первые путешественники, посетившие эти места (вроде острова Таити), — Кук и Бугенвиль — отзываются об австралийцах с восторгом, а люди, видевшие их всего лет 30–40 спустя, подчеркивают их резко отрицательное отношение к европейцам.
Между началом 70-х годов XVIII в. и первыми годами XIX в. прошли годы, когда коренные жители успели ознакомиться с тем, что такое белые цивилизаторы, и разительная перемена в их отношении к европейцам объясняется именно этим близким знакомством.
Очерк пятнадцатый
Французские колонии и вопрос о работорговле накануне революции. Плантаторы и рабы в эпоху революции. Законодательные собрания эпохи революции и вопрос о рабстве. Восстание Туссена-Лувертюра на острове Сан-Доминго. Новая французская буржуазия и ее колониальная политика. Поход генерала Бонапарта в Египет. Наполеон и его тактика в борьбе с Англией. Континентальная блокада и сокращение импорта в Европу
Война за независимость в Северной Америке имела громадные последствия для истории колониальной политики европейских государств и в частности Франции.
После долгих прелиминарных переговоров и соглашений окончательный мирный трактат, окончивший войну Соединенных Штатов за независимость и сопряженную с ней войну Франции, Испании и Голландии против Англии, был подписан в Версальском дворце 3 сентября 1783 г. Этим миром Англия признала себя побежденной в первый раз за всю свою историю. Она не только должна была признать независимость Соединенных Штатов, не только вернула Испании Флориду, отнятую в 1763 г., и остров Минорку на Средиземном море, не только отдала Голландии те ее фактории, которые раньше захватила у нее в Индии, кроме Негапатама на Коромандельском берегу, но и вернула французам Пондишери, Карикал, Маэ, — словом, все захваченное во время войны, и, сверх того, острова Табаго и Сент-Лючия в Малой Антильской группе.
Вопрос о рабовладении несколько оживился во Франции в самые последние годы перед революцией 1789 г., и оживился именно в связи с занимавшим всю Европу грандиозным развертыванием восстания в Северной Америке. Как в Америке, где крупные землевладельцы-плантаторы заставили Филадельфийский конгресс вычеркнуть в 1776 г. из Декларации независимости все, что касалось рабства, и Джефферсон, представитель фермерского и городского элемента, должен был подчиниться, точь-в-точь так же плантаторская буржуазия французских колоний Сан-Доминго, Мартиники, Гваделупы, Гвианы и т. д. в Америке, Маскаренских островов в Индийском океане, а также богачи работорговцы Нанта и все, кто был связан с работорговлей и с колониальной продукцией и торговлей, свели к нулю все попытки публицистов и «философов» поставить перед обществом, к которому они обращались, вопрос о рабах. Только один аббат Репналь догадался, что единственная надежда невольников — это полагаться на самих себя, на восстание против угнетателей, когда оно станет возможным. Но и он сбивается с этой позиции и впадает в гуманную декламацию, рассчитанную на смягчение плантаторских сердец.
Оба министра Людовика XVI, с именами которых связываются две неудавшиеся попытки предупредить надвигающуюся революцию «реформами сверху», как Тюрго, так и Неккер, были противниками рабства, и оба ровно ничего не сделали и даже не пытались сделать для освобождения рабов или хотя бы даже для прекращения или ослабления работорговли, так неслыханно обогащавшей крупную буржуазию города Нанта. Уже будучи в отставке и следя за американскими событиями, Тюрго говорил, что, пока рабы не освобождены, не может в этом новообразующемся государстве укрепиться хорошее общественное устройство; но и освобождать рабов он считал возможным с крайней постепенностью, К тому же он больше размышлял об освобождении американских негров, a не тех невольников, кто порабощен был во французских колониальных владениях. Что касается Неккера, то он тоже предавался либеральным размышлениям не тогда, когда был у власти, т. е. не в 1777–1781 гг., а тогда, когда на досуге, после своей вынужденной отставки, старался осчастливить человечество разными великодушными и гуманными советами и пустился писать назидательные книжки и брошюры. Впрочем, его либерализм даже и в этом безвредном виде отличается необыкновенной умеренностью. В своей книге «Об управлении финансами», вышедшей в 1789 г., он признает, что производство и торговля сахаром, кофе и торговля другими колониальными товарами обогащает нацию и государство, и перед этим фактом автор подавляет свой либеральный вздох по поводу того, что приходится держать в рабстве полмиллиона человек, да еще подбавлять к этой цифре ежегодно в среднем по 20 тыс. новых рабов, похищая или покупая их в Африке и перевозя в американские колонии. Как же быть? Неккер недаром пробыл целых четыре года в министрах, он и тут отделывается чисто канцелярской отпиской и все дело с этой отпиской «кладет под сукно»: рабов, вообще говоря, освободить следует, но делать это нужно не одной какой-нибудь стране, а непременно всем разом по общему соглашению, чтобы не создавать неравенства условий продукции в колониях в ущерб интересам той державы, которая имела бы неосторожность первой освободить своих рабов. А пока этого общего согласия нет, пусть все остается по-старому.
Даже знаменитый публицист и философ Кондорсе, выпустивший в 1781 г. свою брошюру «Размышления о рабстве негров», выдержавшую затем повторное издание в 1788 г., тоже не советует сразу освободить всю массу невольников, хотя он и является решительным врагом рабовладения и считает этот институт позором и преступлением. Кондорсе и некоторые другие представители освободительных и оппозиционных течений предреволюционной буржуазной мысли (Лафайет, Бриссо, Сиейес, Мирабо) основали даже в 1787 г. в подражание уже существовавшим в Англии подобным ассоциациям особое общество для пропаганды эмансипации невольников. Но никаких заметных результатов это не имело. Только революции суждено было если не разрешить окончательно, то хоть широко поставить вопрос о рабстве. А до революции все, что было сделано для облегчения участи рабов во французских колониях, заключалось в издании 3 декабря 1784 г, королевского ордонанса, устанавливавшего некоторые ограничения власти рабовладельцев над несчастным «живым товаром», который им принадлежал. Воспрещалось заставлять рабов начинать работу до восхода солнца, продолжаться же она должна была не далее как до заката солнца, причем среди дня давался двухчасовой отдых, а беременные женщины получали право на отдых в течение четырех часов. Наказание плетью ограничивалось 40 ударами, но при этом не ограничивалось число самих наказаний, так что с некоторыми промежутками раб мог получать ежедневно и 100 и 200 плетей. Запрещено было калечить раба, отсекая у него руки или ноги, что на практике было очень в ходу. Хозяин обязывался кормить раба, дважды в году выдавать ему одежду, не заставлять работать по воскресеньям и т. д. Нечего и говорить, что все эти гуманные меры оставались на практике пустым звуком, и плантатор делал с рабами по-прежнему решительно все, что ему было угодно.