Политрук
Шрифт:
– Не всегда, – сухо сказала девушка, показываясь за нашими спинами. – Хирургу брезговать нельзя никак, вот я и представила, что тут везде операционная… А тебе идет.
Паха смутился, подсмыкивая широченные, но кургузые штаны.
– Куцые какие-то…
– Ничего, – успокоил я его, – форму выдадут по росту.
– Ну, надеюсь… – проворчал Ломов, натягивая мятую рубашку из синей фланели.
Трошкину достались светлые парусиновые штаны и модная рубашка-апаш. А вот обуви не нашлось ни на Тёмку, ни на Пашку.
– Ничего, – бодрился Артем, – в Красной армии сапоги, чай, найдутся!
– Тихо! – цыкнул я, расслышав натужный вой мотора.
Вдалеке, на повороте, завиднелась колонна – в ее голове тряслась и качалась полуторка, набитая красноармейцами. За нею двигались две или три «эмки», а замыкал кортеж новенький «Студебекер». Наши.
– Слушайте внимательно, – завел я инструктаж. – Вы все помогали эвакуироваться детдому. Ваши документы сгорели. Называйтесь своими именами, как есть, только профессии скорректируйте – вы оба! Кристя – хирург, на фронте такие люди нужны. Пашка, ты, помнится, в артиллеристах служил?
– Два года, – подбоченился Ломов, – как с куста!
– Годится! А ты, Артем, забудь про компьютеры. С рациями справишься?
– Да легкота! – надменно фыркнул Трошкин.
– Ну, всё, гости дорогие, – усмехнулся я, – встречаем хозяев!
Полуторка, подвывая мотором, объезжала чадивший автобус. Кургузый «Виллис», пыля по обочине, вынесся вперед и замер прямо передо мною. Лихой водила, выпустивший роскошный чуб из-под пилотки, весело оскалился, но стоило бритоголовому пассажиру нахмурится, как он тут же построжел. Лишь бесенята резвились в черных кавказских глазах.
А бритоголового я узнал. Генерал-лейтенант Лелюшенко, командующий 30-й армией. Развалисто покинув джип, Дмитрий Данилович огладил блестящую макушку, словно дорожную пыль сметая, и нацепил фуражку.
– Представьтесь, – буркнул он.
– Политрук Лушин, – моя рука четко метнулась, козыряя.
– Докладывайте, товарищ политрук, – командарм хмуро огляделся. Заметив братскую могилу, он болезненно сморщился.
– Следую в расположение 718-го полка 139-й дивизии, товарищ генерал-лейтенант. Направлен в 8-ю роту политруком. Во время авианалета нашу машину расстрелял «мессер». Комроты и водитель погибли. «Юнкерс» отбомбился по автобусу с мирными гражданами… Да какие там граждане… Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Там дети… Спаслись лишь трое взрослых.
Лелюшенко поугрюмел, сжимая губы.
– Мы помогали эвакуировать детдом, – дребезжащим голосом заговорила Кристина. – Я сама хирург, крови не боюсь, но хоронить малышей… по частям…
Бледный Павел бережно обнял ее за плечи, а Трошкин, сжимая кулаки, шагнул вперед.
– Мы хотим на фронт, бить фрицев! – выпалил он со всей своей юной отчаянностью. – Возьмите нас, товарищ генерал! А не возьмете – партизанить будем!
Тёмкина горячность подняла генерал-лейтенанту настроение. Хмыкнув, он покачал головой, и кликнул, не оборачиваясь:
– Ефрем Гаврилович!
В группе военных, покинувших «эмки», прошла короткая сумятица, и к Лелюшенке шагнул кряжистый подполковник с лицом обветренным и грубым, словно вырубленным топором.
– Командир вашего полка, товарищ политрук, – кивнул на него командарм.
Цепко оглядев меня, комполка кивнул, сделав свои выводы, и протянул руку:
– Салов, Ефрем Гаврилович.
– Лушин, Антон Иванович, – я крепко пожал сухую мозолистую ладонь.
– Побудешь пока за ротного, товарищ политрук, – сузил глаза подполковник, словно проверяя. – Справишься?
– Да, товарищ командир, – твердо ответил я.
– А эти гражданские, – понизив голос, Салов кивнул в сторону моих друзей. – Ты видел их. Люди стоящие?
– Наши люди, – выдал я характеристику.
– Возьмешь в роту? – поднажал подполковник. – Под свою ответственность?
– Да, товарищ командир!
Переглянувшись с Лелюшенко, комполка дал приказ красноармейцам, и те посыпались из кузова полуторки. Пять минут отчетливой работы – и страшная могила покрылась аккуратным курганчиком.
– По машинам!
Команда разнеслась четко и ясно, но смысл ее доходил не сразу. Мне никак не удавалось опамятоваться, примкнуть к новому настоящему – ушедшее будущее не отпускало, держало цепко, связывая мириадами воспоминаний и привычек. Сознание отказывалось принимать окруживший нас мир за реальность, но лишнего времени, чтобы постепенно вживаться в явленное прошлое, не дано – мы ныряли в реку Хронос, едва умея плавать.
Я первым перемахнул борт «Студера» и помог забраться Кристинке. Пашка с Артемом залезли следом. Ворча двигуном, грузовик шатуче тронулся, держась в арьергарде. Мы медленно проехали мимо черного костяка автобуса и дуба-инвалида, клонившегося над курганом, словно горюя.
– Мы всё правильно сделали! – вытолкнула Кристина, словно уговаривая себя, и мы, с Пашкой и Тёмой, разом кивнули.
Я обернулся, провожая глазами развилку, сизую от стелившегося дыма, и глянул поверх кабины. Позади разматывалась ямистая фронтовая дорога, а впереди… Война.
«КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ, 10 июня 1942 г. (По телеграфу от наш. корр.).
На одном участке Калининского фронта продолжительное время ведутся ожесточенные бои вокруг большого населенного пункта. Кое-где наши бойцы ворвались в улицы и теснят немцев, отбивая у них дом за домом. Противник несет ощутимые потери. Положение осажденного немецкого гарнизона критическое…»
Глава 3
Четверг, 23 июля 1942 года. Ближе к вечеру
Калининская область, с. Ботнево
С бумагами разобрались быстро, я даже подивился живости военной бюрократии. Кристину мы проводили в санитарную роту полка, наголо остриженные Павел с Артемом достались интендантам, а мой путь лежал в расположение 8-й роты.
Честно говоря, никогда меня не тянуло командовать людьми. Знаю отдельных особей, которые просто алчут власти, да побольше, но мы не из таковских. Я и в армии, когда нашил сержантские лычки, без особого удовольствия принял отделение.