Полкороля
Шрифт:
– Кто будет теперь их кормить?
– Кого-нибудь найду. – Мать Гундринг подала жилистую руку, помогая ему подняться. – Государь.
Обеты
Мероприятие проводили с размахом.
Многие владетельные дома Гетланда придут в ярость от того, что новости о смерти короля Атрика доберутся до них уже после того, как сожгут его тело, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.
Несомненно, и всемогущий Верховный король на троне в Скегенхаусе, и праматерь Вексен у него под боком не возликуют от того, что их не пригласили, – что не преминула отметить мать Гундринг.
Но мать Ярви процедила сквозь зубы:
– Их гнев для меня – пыль. – Лайтлин, может быть, уже и не королева – но назвать ее другим словом не поворачивался язык, и Хурик по-прежнему высился за ее плечом, покорный вечной клятве служения. Раз она сказала – значит, дело, почитай, сделано.
Выступив из Зала Богов, траурное шествие пересекло внутренний двор цитадели – трава зеленела там, где Ярви терпел неудачи на тренировках, – и двинулось дальше, проходя под ветвями гигантского кедра – куда ему было никак не залезть, за что брат его нещадно высмеивал.
Ярви шел, разумеется, во главе. Над ним, во всех смыслах, нависала тень матери, а сзади поспевала мать Гундринг, согбенно опираясь на посох. Дядя Одем вел королевскую челядь, воинов и женщин в лучших одеждах. Позади в ошейниках брели рабы, как им и надлежало – не отрывая от земли глаз.
Когда они проходили привратным туннелем, Ярви то и дело кидал боязливый взгляд на потолок – там, во тьме, поблескивал нижний край Воющих Врат, готовых воедино рухнуть и наглухо запечатать крепость от любого врага. Всего единожды – и он тогда еще не родился – врата падали вниз по воле защитников – тем не менее, у него сосало под ложечкой всякий раз, когда он здесь проходил. Громада шлифованной меди, весом с гору, висела, пришпиленная одним лишь штырем-спицей, – есть от чего разгуляться нервам.
Особенно когда ты идешь сжигать половину своей семьи.
– Вы прекрасно держитесь, – зашептал на ухо дядя.
– Я ступаю, ни за что не держась.
– Вы ступаете по-королевски.
– Я король, и я ступаю вперед. По-каковски еще мне ступать?
Одем улыбнулся.
– Отлично сказано, государь.
За дядиным плечом Исриун тоже улыбнулась ему. Ее глаза и цепочка на шее отсвечивали пламенем факела, который она несла. Скоро, скоро на эту цепочку повесят ключ от казны всего Гетланда и назовут ее королевой. Его королевой – и эта мысль даровала ему искру надежды во тьме его страхов.
Все они несли факелы – змея из пламени ползла сквозь сгустившийся сумрак, сквозь ветер, забравший себе половину огней к тому времени, как, выйдя из городских ворот, шествие достигло лысого склона холма.
Несравнимый ни с чем в запруженной судами гавани Торлбю, двадцать весел на борт, резные нос и корма под стать отделке Зала Богов – отобранные ратники волокли на уготованное место в дюны личный королевский корабль – киль проминал в песке змеистую борозду. Тот самый корабль, на котором король Атрик переплыл море Осколков во время знаменитого набега на Сагенмарк. Тот самый, который на обратном пути ковылял по воде, проседая от веса рабов и награбленного.
На палубе лежали тела короля и его наследника – на похоронных дрогах из мечей, ибо слава об Атрике-воителе уступала лишь славе его погибшего брата Атиля. А Ярви думал лишь о том, что великим воинам умирать ничуть не легче обычных людей.
Зато, как правило, раньше.
У тел покойных в особом порядке, какой, по мнению прядильщика молитв, наиболее угоден богам, уложены богатые подношения. Оружие и доспехи, взятые королем с боя. Браслеты из золота, монеты из серебра. Груда сокровищ. Ярви вложил кубок, украшенный драгоценными каменьями, в ладони брата и сжал их, а мать облачила плечи мертвого короля в плащ белого меха, прислонила руку к бездыханной груди и глядела на него, не размыкая губ, пока Ярви не подал голос:
– Мама?
Без единого слова она повернулась и отвела его к скамьям на склоне. Бурые травы трепетали у ног под ударами морского ветра. Ярви скорчился, пытаясь поудобнее расположиться на твердом высоком сиденье. Справа застыла мать с Хуриком – необъятной тенью – за плечом. Мать Гундринг примостилась на сиденье по левую руку, костлявой кистью хватаясь за посох – витой эльфийский металл ожил в пламени и шорохе факелов.
Ярви сидел между двух матерей. Одна в него искренне верила. Другая родила его на свет.
Мать Гундринг наклонилась ближе и мягко сказала:
– Простите, государь. По мне – век бы вам этого не видеть.
Здесь Ярви нельзя было проявлять слабость:
– Мы должны научиться справляться с тем, что нам ниспослано богами, – сказал он. – Даже короли.
– Короли особенно, – вставила родная мать и подала знак.
По доскам застучали копыта – на корабль завели две дюжины коней и всех до одного забили, омыв кровью палубу. Все согласились, что смерть проведет короля Атрика вместе с сыном сквозь Последнюю дверь с надлежащим достоинством, и они займут среди мертвых почетное место.
Дядя Одем с факелом в руке вышел к воинам в боевом облачении, собранным на песке в шеренги. В посеребренной кольчуге, в крылатом шлеме и алом, бьющемся на ветру плаще он смотрелся истинным сыном, братом и дядей трех королей. Он торжественно кивнул Ярви, и Ярви кивнул в ответ – и почувствовал, как мать обхватила и крепко сжала его правую руку.
Одем поднес факел к просмоленной растопке. Пламя лизнуло борт, и в один миг весь корабль вспыхнул. Стон скорби долетел от скоплений толпы – от знати и богачей на террасах близ стен Торлбю, от торговцев и мастеровых под ними, от крестьян и чужеземцев под теми, от нищих и рабов, там и сям ютившихся в любых щелях от злого ветра, – всяк на своем, отведенном богами месте.
И Ярви невольно сглотнул, потому как до него внезапно дошло: отец никогда уже не вернется, и ему придется по правде быть королем, с этой минуты и до того, как его самого положат в костер.
Он все сидел, в дурноте и холоде, с обнаженным мечом на коленях, когда показался Отче Месяц и вышли погулять его дети – звезды, а пламя горящего корабля, горящих сокровищ и горящей семьи осветило сотни сотен печальных лиц. Когда зажглись огоньки в городских каменных зданиях, и в плетеных лачугах за стенами, и в башнях цитадели на холме. Его цитадели – хотя ему она вечно казалась узилищем.