Полковник Коршунов (сборник с рисунками автора)
Шрифт:
Кутан молчал, опустив голову.
— Или вернешься? Урус не похвалит за коня! Урус шашку вынет, и раз и нет Кутана…
Кутан молчал.
— Не хочешь? — Алы злобно сощурился и плюнул. — Не джигит — баба ты, Кутан, — сказал он и быстро пошел прочь.
Солнце скрылось за горами. Небо пылало. Черные тени легли на тропинку.
— Я иду, Алы! — крикнул Кутан и побежал, придерживая винтовку.
6
Командир отряда поехал проверять караулы. Люди, усталые после перехода, спали, он никого не хотел будить и поехал один. Солнце зашло недавно. Наступила южная ночь. Тропинка еле заметно светлела впереди. Деревья, кусты и горы вокруг совершенно тонули во мраке. Иногда из темноты внезапно возникала корявая ветка, низко нависшая над тропинкой, и всадник едва успевал пригнуться. Звезды сверкали в черной глубине неба. Тишину нарушали только журчание бесчисленных ручейков и звонкий стук копыт
Командир ехал по направлению к горам. В караул на эту тропу он послал молодого киргиза. Мальчик с бараном. Тот самый, который первым вышел из толпы и записался в отряд. Наверное парень надежный.
Хотя караулы надо бы проверить пораньше. Мало ли что может быть в этих горах проклятых. Как тут пройти, не знаешь, а надо не только пройти, но и драться. Ровное место — там все понятно, море, степь — похоже. Делать что — известно. А тут, черт его знает…
Сбоку блеснул огонь, и оглушительно грянул выстрел. Командир почувствовал удар, будто наткнулся на толстую ветку, и острую боль в груди. Падая с коня, он сильно разбил голову о камни и, кажется, вывихнул руку. Испуганный конь ускакал. Цокот копыт замер вдали. Командир попробовал подняться, но вдруг из горла хлынула кровь. Хрипя и задыхаясь, он упал лицом вниз.
Он чувствовал, как его перевернули на спину, и смутно видел бородатое лицо, низко склоненное над ним. Странное оцепенение сковало тело командира. Он напряг все силы, стараясь поднять руку, но смог только слегка пошевелить пальцами. Тяжелый туман плыл перед глазами.
Лунный свет скользнул по лезвию широкого ножа.
Больно командиру уже не было.
7
Джигиты развели костер и сварили мясо. За едой разговоров не было. Еще раньше, по дороге, Алы выспросил у Кутана все про отряд: сколько людей, сколько лошадей и винтовок, хорошие ли проводники и довольны ли люди командиром? Кутан все рассказал. Теперь на него не обращали внимания. После еды джигиты пили кумыс и тихо говорили о делах банды. Кутан лежал в стороне, внимательно прислушиваясь. Алы дремал возле костра, прислонясь спиной к дереву, опустив голову и раскрыв рот.
Костер догорал. Красный мигающий свет вырывал из темноты кусок раскосого лица, морду лошади, войлочную расшитую шапку и играл на дулах ружей, кинжалах и пистолетах. От яркого света темнота вокруг еще больше сгущалась.
Кутан первый услышал хруст веток и тяжелые шаги. Он вскочил, звякнув затвором. Джигиты схватились за винтовки. Алы проснулся и вынул револьвер.
В круг света вошел человек. Это был Петренко.
— Селям алекюм, — глухо сказал он, садясь к огню.
Джигиты молчали.
Алы играл револьвером и кривился. Не отвечая на приветствие, он спросил:
— Ну, как?
Петренко заговорил по-русски. По-русски понимал один Алы. Он слушал внимательно и кивал головой.
Потом Петренко распахнул свой овчинный тулуп и показал никелированный револьвер и красивую шашку, заткнутую за ремень.
Кутан вздрогнул. Он узнал оружие командира отряда.
Ножны шашки были отделаны серебром.
— Отдай мне, — сказал Алы, протягивая руку.
— Убери лапы, — оскалился Петренко. Он длинно и зло выругался по-русски и лег к костру, вытянув ноги.
Кутан заметил, что сапоги его забрызганы кровью.
Алы вскочил и отошел в темноту.
Потом Кутан видел, как он бесшумно сзади подошел к Петренко и поднял револьвер. Джигиты сидели молча и не смотрели в ту сторону. Лицо Алы оставалось в темноте, и Кутан не видел его.
Горное эхо долго повторяло звук выстрела. Петренко приподнялся и упал в костер. Алы ногой перевернул труп и плюнул ему в лицо.
Джигиты отвязали лошадей.
Когда Алы садился в седло, шашка командира отряда зацепилась за повод, лошадь рванулась, и Алы выругался.
Через семь дней Кутан рядом с Алы въезжал в долину Кую-Кап.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
«11 мая 1924 года. Каракол [19]
Иссык-Куль вдруг открывается весь, когда из ущелья выезжаешь к берегу. Стоит на берегу село Рыбачье. Вода в Иссык-Куле необычайно яркого синего цвета, и горы обрываются сразу в озеро. Из-за большой высоты снеговые вершины кажутся низкими.
От Рыбачьего можно ехать на пароходе, но пароход ушел незадолго до нашего приезда. Нравы тут азиатские: никто толком не знает, когда пароход вернется, сколько он пройдет до Каракола, сколько там простоит и т. д. Вообще люди жить не торопятся, и лишняя неделя в счет никогда не идет.
Я уже решил ехать дальше на лошадях, как вдруг на горизонте показался дымок, и через час пароход причалил к пристани. Оказывается, что-то случилось с машиной, и капитан убоялся плыть дальше. Пароходишка смешной, нелепый и настолько старый, что нельзя понять, каким чудом он держится на воде.
Елена Ивановна у меня заартачилась: не поеду, говорит, на такой калоше, и все! Все же я ее уломал, и мы погрузились. Ушел пароход только к вечеру и шел всю ночь и половину следующего дня. С погодой нам везло. Доехали замечательно.
Лена боялась, что укачает Кольку, но он держался молодцом и блаженно проспал все время.
Я же не спал вовсе и любовался озером и берегами. Красота, действительно, редкостная, но я, честно говоря, думал не о пейзаже, а о том, каким чертом воюют в этих горах, и мысли эти оказывались малоприятными.
Ну, поживем — увидим.
Самый Каракол стоит в двенадцати километрах от озера. Город не город, а скорее большая станица. Улицы широченные, обсажены тополями. Базар, верблюды, кумыс и все, что полагается.
Очевидно, действовать придется, «применяясь к местности», и на киргизов опираться в первую очередь.
Придется самому стать настоящим киргизом.
Во владения мои вхожу потихонечку. Пока все больше присматриваюсь. Обзнакомился с местной властью. Секретарь райкома — рябой киргиз Амамбет — парень, кажется, подходящий. В прошлом году его басмачи подстрелили, но не до смерти. Вылечился в Джеты-Огузе (есть тут такой «курорт» — горячие источники из горы текут, и киргизы приезжают целыми семьями лечиться. Утверждают, будто водичка излечивает все болезни, даже сифилис). Сейчас Амамбет весел и здоров. Только слегка прихрамывает.
Зато председатель РИК’а мне что-то не нравится. Ничего толком еще не знаю, но нюхом чую неладное. Уж больно он гладкий. Все про басмачей толкует, настаивает на форсировании и рвется в бой. Зазвал он меня в гости, хотел подпоить, да напился сам. Придется мне с ним повозиться. Может, я и ошибаюсь, но не думаю. Поживем — увидим.
Наш орел — Джантай Оманов — сидит в горах и чувствует себя, как видно, отлично. Авторитет у него огромный и джигитов немало. Его до меня раз десять пытались сцапать, да он не дается. Орешек, видимо, крепенький.
Меня натравливают на него, а я не хочу. Поосмотрюсь еще немного и попробую устроить ту комбинацию, о которой мы говорили. Думается мне, что его надо бить его же оружием.
Ребята в комендатуре, в общем, неплохие.
Кое-кто из местных старожилов уверяет меня, что сейчас затишье. Может, оно и так, но у меня нет ощущения спокойствия. Особенно одно местечко внушает мне опасения. Есть тут такое кулацкое село Покровское и аул рядом с ним.
Есть огромная область, называется по-киргизски «сырты», что значит «отчужденное», «отъединенное» или что-то в этом роде. И со стороны Китая и с нашей стороны сырты закрыты горными хребтами. Перевалы немыслимые. На самих же сыртах прекрасные пастбища, реки, леса — словом, все, что нужно киргизу. Там-то и сидят басмачи. Через сырты идет и контрабанда.
Охраняют же не фактическую границу, а границу с сыртами. Озеро сторожат.
Я думаю, что освоение сыртов решит исход всего дела здесь. Но это-то не так просто.
Охота в Караколе прекрасная. Надо будет завести настоящее хозяйство с фазаньим заповедником. Прошу тебя, пришли, пожалуйста, бекасинника и картечи килограммов…».
19
Город Пржевальск.
Дверь с треском распахнулась, и дежурный вскочил в кабинет коменданта. Задыхаясь от быстрого бега и волнения, он выпалил:
— В Покровском басмачи, товарищ начальник!..
Комендант встал.
Дежурный переступил с ноги на ногу, обдернул гимнастерку и сказал спокойнее:
— Разрешите доложить, товарищ комендант. Из села Покровского доносят о появлении басмачей. Басмачи захватили винтовки в количестве двадцати штук и патроны к ним в количестве…
— Откуда в Покровском эти винтовки?
Дежурный замолчал и пожал плечами.
— Откуда винтовки там? Как думаете, товарищ командир взвода? А?
— Не знаю, товарищ комендант. Но басмачи…
Комендант не слушал.
— Вызовите по телефону секретаря райкома — доложите ему о басмачах. Я заеду к нему через десять минут. Уполномоченного товарища Винтова разбудите. Машина пусть заберет его и заедет ко мне домой. Командиру мангруппы [20] передайте приказание поднять по тревоге два взвода, которым под его командованием немедленно выступить в Покровское. Письмо отправить в Ташкент фельдсвязью. Все. Можете идти.
20
Маневренной группы.
Дежурный вышел.
Комендант несколько минут ходил по комнате. За окном в темноте пропела труба. Комендант закурил трубку, запер стол и несгораемый шкаф и вышел. Дежурный крутил ручку телефона. Телефон тихо дребезжал. Когда комендант вышел на крыльцо, второй раз запела труба, и звонкий, веселый голос прокричал команду.
Ежась от ночного холода, комендант прошел по двору к своему дому. Его встретил Джек, коричневый пойнтер, старый охотничий товарищ. С радостным визгом он крутился и прыгал, стараясь лизнуть хозяина в лицо.