Полковники из МУРа
Шрифт:
Со следами было еще хуже – ни удовлетворительными отпечатками покрышек автомобилей, на которых приехали преступники, ни тем более следами самих убийц криминалисты не располагали.
Без оговорок они давали только одно заключение – по отпечаткам пальцев погибшего. И из этого заключения следовало, что подобные отпечатки в архиве внутренних дел не числятся. Гражданин Григорьев Павел Сергеевич никогда не вступал в конфликт с правоохранительными органами – можно сказать, до самой своей смерти.
Тем не менее смерть он встретил
Гурову ничего не оставалось делать, как отправиться по тому адресу, где был временно зарегистрирован Григорьев. Он прекрасно понимал, что это может оказаться пустышка, но другого варианта пока не было.
Судя по имеющимся у следствия данным, гражданин Григорьев должен был проживать или хотя бы иметь какое-то отношение к адресу, расположенному у черта на куличках – в районе Крылатской улицы.
Гурову пришлось потрудиться, пока он нашел это место. Как-то даже не верилось, что подобные медвежьи углы еще существуют в границах такого мегаполиса, как Москва. Но не поверить было невозможно – в самом дальнем конце Крылатской улицы, среди лесопосадок, обнаружился некий жилой муравейник, представленный десятком покосившихся и почерневших от времени избушек – к одной из них и имел отношение покойник.
Гуров остановил машину на пыльной серой улице напротив нужного дома и минуту посидел, разглядывая непрезентабельный фасад и высохший палисадник под тусклыми окошками.
Его появления, кажется, никто не заметил. Никто не вышел из дома, даже не выглянул в окно. Гуров нисколько бы не удивился, если бы выяснилось, что здесь уже сто лет никто не живет. Он выбрался из машины.
Было ветрено. По небу бежали взъерошенные сизые тучи. Тревожно шелестели верхушки деревьев. Откуда-то доносился приглушенный стук молотка. Гуров вздохнул и пошел к крыльцу.
Дверь оказалась незапертой. Гуров толкнул ее и прошел в маленькие душные сени, откуда без задержек попал сразу на кухню – тоже маленькую, грязную, с низким потолком и стенами, оклеенными газетами. Беглым взглядом Гуров определил, что газеты все годов семидесятых.
Здесь пахло рыбой, прокисшим пивом и еще чем-то непонятным, но чрезвычайно гадким. За деревянным столом у окна сидел лохматый мужчина неопределенного возраста. Уронив голову на руки, он спал.
Гуров на всякий случай проверил, есть ли кто-нибудь в других помещениях. В двух маленьких комнатах было пусто, но Гуров обратил внимание, что обстановка в обеих разительно отличается. Если в меньшей были те же грязь и вонь, что и на кухне, то в большой комнате можно было обнаружить следы кое-какого порядка и даже педантизма: колченогая кровать была застелена чистым покрывалом, у входа стояли тапочки, а в углу за старым шкафом – приличный кожаный чемодан. Значит, нужно выяснить, кто здесь проживает, кроме лохматого засони.
Гуров вернулся на кухню и, остановившись рядом со спящим, изо всех сил хлопнул ладонью по крышке стола. Стол отозвался негодующим гулом, взметнулась пыль, а мужчина проснулся и поднял лохматую голову.
– А? Кого? – сипло спросил он, поводя по сторонам очумелым взглядом и встряхивая буйными кудрями.
Присутствие Гурова нисколько не смутило его и даже, кажется, не заинтересовало. Сопя и глухо шаркая подошвами, мужик встал из-за стола и скрылся в сенях, где, судя по звукам, долго пил воду.
Наконец он появился, опухший и несчастный, с каплями воды на подбородке, и спросил у Гурова:
– У тебя с собой ничего нет?
Гуров молча полез в карман. Мужик с надеждой следил за его действиями. Гуров достал удостоверение, раскрыл его и сунул под нос хозяину. Тот несколько секунд тупо рассматривал документ, а потом обреченно сказал:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Чего же это я вчера натворил, начальник? Во всем сознаюсь, честно говорю – дай только сначала опохмелиться!
Гуров спрятал удостоверение и спокойно сказал:
– Опохмеляться без меня будешь! Мне с тобой поговорить надо… Ты здесь хозяин?
Мужик недоверчиво всмотрелся в лицо оперуполномоченного и разочарованно сказал:
– Я, начальник… Моя, значит, хата… А похмелиться, значит, не выйдет?
– Похмелиться не выйдет! – категорически заявил Гуров. – Как зовут-то тебя?
– Петькой… Петром… То есть Комков я, Петр Николаевич, – тут же поправился он. – Временно безработный…
– Безработный, значит? – сказал Гуров. – На что же живешь, а, Петр Николаевич?
Мужик застенчиво пожал плечами.
– Перебиваюсь как-то, – ответил он. – Когда сеструха помогает… Когда взаймы перехватишь… Иногда подработаешь где-нибудь на рынке – но это редко…
– Вижу, что нечасто, – кивнул Гуров. – Ну, и жильцов пускаешь, верно?
– Да ну, жильцов! – махнул рукой хозяин. – Одного-то и пустил только. Сам напросился. Мы с ним в пивнухе познакомились. Он из Пензы, что ли, приехал – на заработки. А жить негде. Ну, а я человек добрый – живи, говорю, у меня!
– Как зовут твоего постояльца? – спросил Гуров.
– Пашкой зовут, – сказал Комков. – А фамилией я, правду сказать, не интересовался. Пашка и Пашка!..
– Фамилией, значит, не интересовался? А вообще о чем-нибудь с ним разговаривал? Рассказывал он о себе что-нибудь?
Комков наморщил лоб и принялся изо всех сил скрести в затылке.
– Так это… говорили, конечно, – смущенно пробормотал он. – Выпивали мы с ним, как положено… А вот чего рассказывал – не скажу, начальник! Ей богу, не скажу! Память у меня хреновая стала! Вроде пока слушаешь, все помнишь, а отошел, и – не поверишь – все как ветром сдуло!