Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Всеволод сказал сыну, что он вместе с Изяславом и Святославом решил ударить по землям Всеслава к зиме 1067 года, едва соберут свои рати, а потому он, Всеволод, вскоре после отъезда Владимира двинется к Курску, где они со Святославом условились встретиться перед походом против полоцкого князя.
Теперь, сидя в незнакомых, таких маленьких, тесных, но так приятно пахнувших живым деревом хоромах, Владимир вспоминал лесных вятичских воинов, которых ему надлежало вести на Полоцк. Как говорить с ними? Как привлечь к себе? Здесь силой гнуть нельзя, можно самому сломаться, да и хватит ли силы-то — у него пятьдесят человек дружинников, да и у Ставки Гордятича двадцать человек. А ему очень не хотелось появиться среди князей с худшей,
Исподволь, осторожно начал молодой князь увеличивать число своей дружины, приглашал к себе в хоромы местных боярских детей, смутно обещал предстоящие походы (боялся открыть намерения старших князей), рассуждал о воинской славе и доблести. Дети боярские хмуро слушали восторженного мальчика, бредившего, как им казалось, ратными подвигами, уходили прочь. После Ставка говорил с укором Владимиру: «Не об этом с ними надо толковать, князь. Обещай им добычу — рухло, серебро, дорогие ткани, челядь, красивых полочанок, — тогда пойдут они за тобой». Владимир слушал Ставку, и все поднималось в нем против его советов: разве можно такими жестокими и нечестивыми речами привлекать людей, разве можно разжигать в них ненависть и жадность?
Но время шло, подступала зима, а княжеское войско пополнялось плохо. И тогда он позвал к себе воеводу и спросил, что надо сделать для того, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им, князь, десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных домов».
После этого разговора Владимир долго размышлял, сомневался, совестился сердцем, по деваться было некуда, и он сказал воеводе: «Пусть будет так».
С людьми незнатными и неродовитыми был другой разговор. Этим Владимир просто приказывал быть наизготове к зиме, если не хотят опалы.
Особые речи вел он с тысяцким — начальником ростово-суздальского ополчения. Как поднять ремесленников и смердов? Как заставить хотя бы некоторую их часть взяться за оружие, чтобы усилить небольшую княжескую дружину? Владимир с тысяцким решил быть откровенным, после разговоров с воеводой дело у него пошло легче.
— Будем брать зимой на щит полоцкие города, люди в случае победы получат десятую часть всей добычи: куны, рухло, пленников — мужчин, женщин, детей.
К зиме Владимир почти на пустом месте сумел создать небольшую, но крепко сбитую рать из его увеличившейся княжеской дружины, людей Ставки Гордятича и городского полка. Почти каждого воина князь знал в лицо, и каждый из них знал, куда и зачем зовет их Владимир. А звал оп, как наказывал отец, отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание святой Софии. Но уже начинал понимать юный князь, что одними благими призывами нельзя поднять людей в тяжелый поход. Люди не пойдут на смерть ради непонятных и далеких целей. Что для них святая София, когда многие не видели ее и в глаза? Что для них Всеслав, когда никому из них он лично не грозил и не отнимал у них имений, землю, скот и не пленил их?
Поэтому все чаще просил князь своих людей рассказывать ратникам о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах тамошних бояр и дружинников, о набитых снедью амбарах. И сам он зачастую говорил своим людям о добыче, которая ждет их в этом походе, и видел, как внимательно слушают его дружинники, как крепнет в них желание подняться в ратный путь.
К зиме 1067 года Ярославичи изготовились к войне с Всеславом,
В начале января над русскими лесами прошли обильные снегопады, и снег не только плотно укутал землю и все сущее на ней, но и прикрыл все дороги, ведущие из Ростова в другие княжества. Потом ударили лютые морозы. Птицы падали прямо с небес заледенелыми комками лес трещал под напором небывалого холода, потрескивали и стены рубленых ростовских хоромов, дым из жарко натопленных печей поднимался ввысь стройными синими свечами и так и стоял недвижно в морозном воздухе.
Владимир оглянулся на застывший, зарывшийся в снегу город, снял меховую варьгу, перекрестился на видневшиеся из-за крепостных стен деревянные купола храма и тронул поводья: ростово-суздальская рать двинулась в свой первый с новым князем поход.
Владимир ехал верхом, одетый в теплую меховую шубу, в теплых же небоевых валяных сапогах. Его броню, шлем, щит везли в санном обозе, который следовал за ратью. Так же в теплой одежде без броней ехали верхами и дружинники. Но все были при мечах — таково было распоряжение князя; а впереди основной рати была выслана небольшая сторожа для разведывания пути — жизнь на границе дикого поля приучила Владимира к осторожности, и теперь он свои переяславские привычки перенес на ростово-суздальский север.
Он ехал впереди своих воинов, рядом колыхался свернутый княжеский стяг. Владимир как бы смотрел на себя со стороны: вот он уже не мальчик, не княжеский сын, а самостоятельный взрослый воин, и все эти люди, что едут за ним следом, прислушиваются к его словам, выполняют все его указания и не на потеху, не на прогулку с пестуном к Змиевым валам едет сегодня Владимир, а на настоящий бой со славным и известным по всей Руси воителем — князем Всеславом Брячиславичем. Сердце его замирало от счастья и тревоги, и он понимал, что отныне совсем кончается его детство и начинается какая-то другая для него жизнь, полная чувств, которые ему еще не доводилось изведывать.
Ехали от восхода до захода солнца с частыми, но небольшими привалами; грелись у костров, ночевали по селениям, куда заранее приходила сторожа и готовила ночлег для князя и всей рати. В первом же селе, где остановились Владимировы воины, по домам снова начался крик, а потом к избе, где остановился князь, побежали с жалобами на ратников здешние мужчины и женщины. У одних воины забрали кур; у других закололи на пищу бычка; у третьих вытащили из медуши кадку с медом.
Владимир накинул на плечи шубу, вышел на крыльцо, сказал воеводе и тысяцкому: «Уймите воинов. Если будем грабить своих людей, то не то что до Минска — свои леса не пройдем». Не кричал, не срывался, как несколько месяцев назад в вятичских лесах. Сказал тихо, спокойно, но твердо, потому что убежден был в правоте своих слов. И поседелые воевода с тысяцким склонили головы в знак согласия с князем.
О приближении к Минску они узнали по многочисленным кострам, которые воины Ярославичей разложили вокруг города и около которых обогревались. В сумерках огни бросали розовые отблески на ослепительно белый снег, и казалось, что все поле под городом покрыто бледно-розовым ковром, по которому бежали от качающихся огней темные тени.
Рать Владимира в молчании прошла мимо говорливых киевлян, мимо задиристых черниговцев, которые и здесь насмешками, острым словом старались задеть ростовцев и суздальцев. Но вот и переяславская рать. Послышались дружеские голоса, воины Владимира узнавали своих друзей, родственников. Здесь была своя, переяславская отчина, хотя и находилась она в полоцкой земле.