Полководцы Украины: сражения и судьбы

Табачник Дмитрий Владимирович

В 1610 г. король призвал Жолкевского для участия в войне с Русским царством. Заметим, что напольный гетман был категорическим противником войны с Москвой, будучи глубоко убежден, что она противоречит национальным интересам Речи Посполитой. Свои взгляды Жолкевский не только не скрывал, но и неоднократно заявлял об этом королю. Но тот остался глух к доводам своего лучшего полководца, и Жолкевский посчитал невозможным для себя отказаться возглавить находившееся в тяжелом положении войско.

Королем была поручена Жолкевскому чрезвычайно ответственная задача, решение которой должно было во многом определить дальнейший ход войны с Москвой. Для снятия польской осады со Смоленска к городу было направлено сильное русско-шведское войско во главе с Дмитрием Ивановичем Шуйским

и графом Якобом Делагарди. Если бы им удалось деблокировать Смоленск и разбить польское войско, то в войне, несомненно, наступил бы перелом. И Шуйский, и Делагарди, учитывая численность своих войск, были абсолютно уверены в победе. Для этого у них были все основания – русское войско насчитывало 35 тысяч, шведское – 5 тысяч шведов и несколько тысяч европейских ландскнехтов. И русские, и шведские силы состояли из прекрасно вооруженных и опытных воинов.

В то же время в выступившем навстречу русско-шведским силам войске Жолкевского было всего 6 тысяч 800 конников и около 200 пехотинцев.

Дадим описание событий, предшествующих решающему столкновению, принадлежащее шляхтичу Николаю Мархоцкому, служившему в полку Александра Зборовского: «Вытеснив нас из Осипова, немецкое войско двинулось к столице, а Валуев с восемью тысячами московской конницы, которым Шуйский доверял больше других, пошел за нашим войском следом и везде, где останавливался, окапывался и огораживался. Наши уходили к Смоленску, и уже под конец Валуев встал в двух милях от них – под Царевым Займищем. Как обычно, он окопался и поставил острог.

Наши войска, отступавшие от столицы, и те, что разошлись в разные стороны (что и привело нас к Осиповскому разгрому), – все названные отряды москвитяне преследовали, двигаясь к Смоленску. А там наши, простояв всю зиму, ничего не добились. С самого начала, прибыв под Смоленск, они попытались выбить хотя бы одни ворота петардой. Дело, казалось, пошло успешно: кавалер Новодворский (имеется в виду Бартоломей Новодворский – командующий вспомогательными отрядами в польском войске. – Авт.) со своими людьми ворвался в ворота, но, не получив подкреплений, был вытеснен и отступил. Москвитяне же стали петард остерегаться.

Наши устраивали подкопы, но и это не помогло, напротив, один москвитянин, проведав об этом, подрылся под наши подкопы и пороховым зарядом вывернул землю, засыпав Шемберка, – мастера наших подкопов. Он как раз находился в одном из них и лишь по великому счастью выбрался наверх.

Тогда, не став дожидаться под Смоленском ни нас, ни москвитян, коронный гетман Жолкевский отправился к нам навстречу, получив от короля инструкцию: предложить москвитянам (если до этого дойдет) [поставить] на государство королевича Владислава. Гетман, имея небольшое войско, соединился с нами, и от Царева Займища мы сообща повернули на Валуева. А он, желая преградить нам переправу, в свою очередь вышел из острожка к находящейся рядом гати. Однако московская пехота была оттеснена от гати огнем нашей пехоты, а когда Валуев увидел, что за пехотой двинулись конные хоругви, то отступил в острожек (не без вреда для себя, ибо охотник на него был уже в пути). Тогда, близ острожка, во время погони за москвитянами, был убит пан Мартин Вейер.

Загнав неприятеля в острожек, наше войско переправилось, и пан гетман расположил свои отряды позади острожка, а находившихся при нем казаков поставил у гати, по которой мы прошли. Затем гетман стал думать, как острожек взять. У нас было несколько сотен польской пехоты, гетман взял и казаков: поставив в нескольких местах вокруг острога острожки поменьше, он разместил в них пехоту и казаков. В некоторых отрядах были пушки, и из них они обстреливали неприятеля, а тот из небольших пушек обстреливал наших. Временами москвитяне нападали на наши острожки, совершая вылазки, но наши обозы стояли рядом и подкрепления были всегда наготове, поэтому предпринять что-либо против нас было трудно.

С неделю держали мы их в осаде, так что они и высунуться не могли: никому из них было не выбраться, и вести к ним ниоткуда не приходили. Вдруг, пока мы стояли без

дела, передались нам два немца из иноземного войска (это был результат наших осиповских переговоров). Они приехали в обоз и сообщили, что на подмогу войску в острожке идут московские и иноземные силы. Поведали, что сегодня это войско двинулось от Можайска и сегодня же будет ночевать под Клушиным, а Клушин был от нас в пяти милях».

При Клушине и состоялось 24 июня (4 июля) сражение, надолго определившее дальнейший ход русско-польской войны. Мархоцкий описывает эту битву следующим образом: «Получив подобную же весть откуда-то еще, пан гетман собрал нас на совет: что делать? – ожидать ли их здесь или выступить навстречу. Ожидать неприятеля было опасно, потому что рядом он имел подкрепления в восемь тысяч конницы. К тому же у нас место было узкое, неудобное для копейщиков и конницы и более выгодное для неприятеля. Отойти, сняв осаду, тоже было опасно, так как, забрав всех своих людей, мы оставили бы врага у себя за спиной. Или, может быть, часть оставить, а с другой частью войска идти против многочисленного неприятеля – то есть разделить свои силы, – надо было поразмышлять. Ибо если мы двинем все свое войско против шести – семи тысяч немцев и двадцати тысяч москвитян, наших сил все равно будет недостаточно.

Шимон Богушович (1575–1648). Битва при Клушине

Что бы мы ни говорили, иного выхода не было: оставив часть войска в обозах и осадных острожках, свои силы мы были вынуждены разделить. В сумерках, крадучись, чтобы не заметили осажденные, мы вышли из обоза. К тому же нас заслонили кусты, за которыми мы располагались. Было это 4 июля 1610 года, в ночь с субботы на воскресенье. Сколько нас вышло, не ведаю, может быть, тысячи четыре. Мы рассчитывали идти всю ночь, полагая, что войско неприятеля застанем под Клушиным. А они той ночью, миновав Клушин, продвинулись на милю к нам.

Три мили пришлось нам идти лесом, а потом, когда вышли в поле, первым хоругвям надо было подождать, пока все войско не выйдет из Царева. И тут произошла первая ошибка: мы его ждать не стали. Пока мы, оторвавшись, ушли вперед, стало светать. Думая только о Клушине, мы здорово разминулись с неприятельским войском. Случилось так, что у наших немцев заиграли сбор. Услышав звуки трубы, мы стали возвращаться, ибо зашли в какие-то труднопроходимые места. Находясь рядом с неприятельским войском, мы готовились к сражению, а ударить на них, не готовых к бою, не могли, ибо из-за той самой ошибки (когда, выйдя из леса, не дождались своих) были вынуждены стоять над неприятелем и ожидать [свое] войско.

Пока мы дожидались наших, немцы и москвитяне нас тоже заметили и потому имели достаточно времени для приготовлений. Немецкое войско, пройдя из своего обоза вперед, стало за плетнями, пехоту они поставили справа от себя. Москвитяне встали слева, возле своего обоза, который они уже начали укреплять частоколом и строить острог.

Выстраивались мы в широком поле, а наступать то и дело приходилось в поле более узком, к тому же на пути попалась деревушка. Хоть мы и не желали этого, но из-за деревни, а также из-за тесного поля наш строй нарушился. Одна часть наших встретилась с немецкими передними рядами, причем к ним пришлось продираться через плетни, и не везде в плетнях можно было найти проход, через который прошла бы шеренга в десять лошадей. Это место помогло немцам задержать нас, их конница три раза возобновляла стрельбу, пока другая часть [нашего] отряда внезапно не ударила их сбоку. Мы оттеснили немцев и сбоку, и спереди, а немалую часть их войска во главе с самим Понтусом (имеется в виду командующий вспомогательными шведскими войсками Яков Понтус. – Авт.) завернули и погнали между московскими и немецкими обозами. Понимая, что проиграл, Понтус с несколькими сотнями человек бежал от нас несколько миль.