Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков

Копылов Николай Александрович

Сколько папа за свою жизнь наслушался несправедливых наветов! Теперь вот и нам приходится слышать или читать всяческие небылицы о нем. Всеми возможными средствами мы пытаемся защитить его доброе имя, но клеветники остаются глухи к разъяснениям и продолжают свою линию…

В нашей гарнизонной жизни соревнования по конному спорту занимали особое место. Проводились они довольно регулярно после завершения полевых учений либо по случаю праздников. Проходили они очень торжественно и при большом скоплении народа. Папа в них всегда участвовал и почти всегда брал призы. Особенно интересно было наблюдать, как всадники на всем скаку рубили лозу и горку из мокрой глины, поднятой на высокой подставке. Нас с мамой отец всегда брал на эти соревнования

болеть за него. Был случай, когда мне, даже заболевшей, было разрешено поехать при условии, что соглашусь быть закутанной пуховым платком. А была уже весна, и на улице было довольно тепло. Пришлось покориться. Помню, что в вечных наших переездах папины призы особенно бережно упаковывались и перевозились с места на место, хотя некоторые — к примеру, большая бронзовая лошадь с поверженным рыцарем и стоящей рядом женщиной, обнимающей голову лошади, — были достаточно тяжелыми.

Большое внимание физической подготовке и развитию спорта среди военнослужащих отец уделял и в дальнейшем, считая это одним из главных условий боеготовности войск. Введение в армии обязательных занятий спортом, в то время когда папа был министром обороны, вызвало немало недовольства и брюзжания со стороны тех, кто уже нажил «жировые накопления» и не хотел делать над собой усилий, чтобы от них избавиться. А жаль. Настоящий военный человек обязан быть стройным и подтянутым. Интересно, что теперь в армии думают на этот счет?!

Известно, что Парад Победы вначале хотел принимать Сталин как Верховный Главнокомандующий. Но он не сумел на тренировке справиться с горячим арабским конем, который его просто-напросто сбросил. Сталин поручил эту почетную обязанность папе как старому, опытному кавалеристу.

Выехав из Спасской башни Кремля 24 июня 1945 года на Красную площадь на прекрасном белом коне по кличке Кумир, выглядел папа, по-моему, великолепно и очень торжественно. Было ему тогда 48 лет.

Когда с годами, в силу более неподвижного образа жизни, он начал полнеть, то немало огорчался и всеми силами старался бороться с этой, как он считал, бедой.

По-видимому, здесь же следует вспомнить о том, какое папа придавал значение внешнему виду человека, и в первую очередь носящему военную форму. Из своего далекого детства помню, как иногда по выходным дням мы отправлялись на прогулку. Однако этот семейный выход сводился, как правило, к тому, что внимательно присматривавшийся к встречавшимся по пути командирам и бойцам папа никому не спускал погрешностей в одежде или поведении. Остановив проштрафившегося, он строго делал ему замечание, а нередко отправлял на гауптвахту. Само собой понятно, что за это время мы с мамой успевали уйти далеко вперед, а то и вернуться домой.

Помню, что в нашей семье (мы и теперь храним эту традицию) отмечались праздники Пасхи, Троицы, Рождества Христова и другие. Выросший в деревне, папа не мог не радоваться этим православным праздникам, которые хорошо знал и помнил с детства. Понятно, что подготовка к празднику — крашение пасхальных яиц, выпечка куличей, украшение елки — была прерогативой мамы, в чем с годами мы с сестрой принимали деятельное участие.

Папа в отличие от многих нигде и никогда не сказал худого слова о церкви, священнослужителях. Наоборот. Вспоминая о своем первом школьном учителе С. Н. Ремизове, он очень тепло говорил и о его отце, «тихом и добром старичке», священнике, который преподавал у них в классе закон Божий. Со своим приятелем папа пел в хоре сельской церкви. Думаю, что и обвинение, выдвинутое против отца в 1937 году в том, что Эллу крестили в церкви, было не случайным. У меня есть все основания считать, что к церкви папа относился с пониманием и большим уважением.

В связи со сказанным хочу привести рассказ священника Мисюка: «День Победы застал меня в приходе на западной границе Белоруссии. В тот день я с группой прихожан отправил письмо маршалу Жукову, в котором сообщалось о молебне в честь Победы и между прочим упоминалось

о том, что все колокола были сняты и увезены оккупантами. И вскоре на мое имя приходит багаж весом в тонну — 3 колокола! Их помогли выгрузить воины местного гарнизона.

Такого благовеста не слышала скромная округа села Омелец (в Брестской области). Эти колокола висят там по сей день. Письмо маршала Жукова прихожане берегут как дорогую реликвию».

Итак, наша кочевая жизнь продолжалась. В назначении отца на должность командующего войсками Киевского Особого военного округа, несомненно, сыграла его роль в достижении победы на Халхин-Голе. Сталин, принявший его, сказал, что полученный в МНР боевой опыт отец сможет использовать в подготовке войск Киевского Особого военного округа. Это была их первая встреча.

Помню, как по приезде на новое место жительства нас поразил дом, в котором предстояло жить. Большой двухэтажный особняк, где ранее жил С. К. Тимошенко, теперь нарком обороны, был предназначен для двух семей. Верхний этаж занимала очень милая семья члена Военного совета В. Н. Борисова. Квартира на первом этаже была огромная, богато обставленная казенной мебелью. Может быть, от этого она не была достаточно уютной и производила какое-то холодное впечатление. Дом стоял в прекрасном большом саду. Для нас, детей, было просто раздолье. В конце сада был даже небольшой прудик, куда мы с дочерью Борисова Риной ходили на рассвете ловить удочкой рыбу. Правда, больших уловов почему-то не припомню, но удовольствие получали огромное.

В Киеве с нами жила бабушка Устинья Артемьевна. Нам с сестрой она казалась суровой и неулыбчивой. Это теперь мы понимаем, что такой ее сделала тяжкая доля бедной крестьянки. А в те годы нам довольно трудно было найти с ней общий язык. Однако вся семья относилась к ней с большим вниманием и уважением. Мама, например, очень старалась приодеть ее, подлечить. На одной из семейных фотографий тех лет можно увидеть ее серьезное лицо и прямую фигуру, а ведь ей было уже немало лет.

Как и прежде, отец с подъемом и энергией взялся за дело. В течение двух месяцев он сумел побывать почти во всех воинских соединениях, провести несколько военно-полевых учений. Дома мы видели его редко. К тому же на летние каникулы меня и гостившую у нас тогда Риту Пилихину отправили в «Артек». Лагерь произвел на нас большое впечатление, несмотря на дикое количество москитов, которые отравляли нам существование.

Папа с семьей и своей мамой, Устиньей Артемьевной

Все окупалось массой интересных, очень для меня непривычных мероприятий: купание в море, выходы на яхтах, костры и многое другое.

Именно в Киеве я услышала от папы имена будущих военачальников, прославивших себя в годы войны. Многих там и увидела впервые. В первую очередь хочу вспомнить И. X. Баграмяна, тогда еще полковника, сменившего Рубцова. Ивана Христофоровича папа очень ценил как способного и оперативно грамотного работника и дорожил его дружбой. Маршал Баграмян оказался одним из немногих, кто не отвернулся от отца в годы, когда его просто-напросто травили и старались вычеркнуть из жизни и из истории.

С Баграмяном папа познакомился в годы учебы на кавалерийских курсах в Ленинграде, они сохранили дружеские отношения до самого конца. В 1980 году Иван Христофорович опубликовал статью о папе, в которой написал: «Для меня Георгий Константинович не только выдающийся военный стратег, славный герой и полководец — он мой товарищ и сверстник, больше того — побратим, сыгравший огромную роль в моей солдатской судьбе». («Знамя». 1980. № 5. С. 151). На присланном мне экземпляре журнала можно прочесть, в частности, такие строки: «Хочу заверить Вас, что пройдут годы, многие десятилетия и еще больше, но слава о нем, прославленном полководце нашей Родины, неизменно будет расти, все достойнее отражая его неисчислимые заслуги перед нашим героическим народом».