Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков
Шрифт:
А вот папино письмо от 24 февраля 1942 года с Западного фронта: «Дела мои по-прежнему — на своих позициях стоим крепко, но и продвижение сейчас идет медленно. Противник стал сопротивляться более упорно. Кроме того, мешает нашему наступлению глубокий снег и отсутствие дорог. Ну, ничего, надеемся, что скоро толкнем и погоним вновь врага. Здоровье мое удовлетворительное. Рад бы прогуляться, но нет времени. Ложусь в 6–7 часов утра, встаю в 15–16 часов. Сплю достаточно, но не в свое время. По твоему совету ем чеснок и много луку. Так что квартира даже пропиталась чесноком…»
Мама, беспокоясь
Конец письма выглядит вполне мирно и даже беззаботно. Я понимаю, что все это для того, чтобы хоть немного успокоить семью, вселить в нас уверенность в победе.
Письма из Ленинграда, несмотря на крайне тяжелую обстановку, были также полны веры в победу. Папа писал: «Шлю вам с фронта привет!.. Бью гитлеровцев под Ленинградом. Враг несет большие потери, но старается взять Ленинград, а я думаю не только удержать его, но и гнать до Берлина. Ну, как вы там живете? Очень хочется с вами увидеться. Пишите чаще. У меня нет времени — все время бои». А в другом письме маме, также из Ленинграда, он как бы подводит итог достигнутому на тот момент: «Что мне удалось?
1. Мне удалось, во-первых, остановить наступление немцев на Ленинград. 2. Взять инициативу в свои руки, вырвав ее из рук гитлеровцев. 3. Начать их бить… Они массу уничтожают совершенно беззащитных людей в Ленинграде. Обстановка у нас пока сложная. Сообщение только самолетом. Думаю, скоро отберу часть территории, и тогда приезжай ко мне в гости…»
Эти слова папа специально подчеркнул, скучая по маме и придавая им особое значение. Правда, в то время его желание не сбылось. Повидаться с ним нам удалось только после разгрома немцев под Москвой в подмосковном местечке Перхушково.
Незадолго до нашей встречи он писал маме 5 декабря 1941 года: «Шлю тебе свой фронтовой привет! Ты, верно, сердишься на меня, как всегда, за долгое молчание, за то, что не сумел позвонить тебе за 20 дней. Ты, конечно, права. Но ты, наверно, знаешь, что мы вот уже 20 сплошных суток отбиваем яростные атаки гитлеровцев, пытающихся любой ценой прорваться в Москву. Ты, наверно, знаешь, что враг нас кое-где потеснил. Для этого он собрал на Москву больше 50 дивизий, из коих 13 — танковых. Но одно должно быть тебе ясно, что Москву мы не сдали и не сдадим, чего бы нам это ни стоило. Я себя чувствую неплохо. Но, по совести говоря, переутомился, а главное — переутомилась нервная система. Как живете там без меня все вы, ты, Эра, Элла? Хотелось бы скорее с вами повидаться, но, как видишь, обстановка не позволяет этого. Видимо, придется подождать».
Как же действительно надо было переутомиться, чтобы папа пожаловался на свое состояние здоровья?! За всю свою военную жизнь он привык очень много работать. Но здесь к ночным часам напряженнейшей работы, сну урывками, прерываемому телефонными звонками,
В своих письмах в Куйбышев папа не забывал передавать приветы своей матери, родным. Интересовался их житьем-бытьем. «Как там устроился колхоз (колхозом отец в шутку называл многодетную семью своей сестры Марии Константиновны), — спрашивал папа в письме от 5 декабря 1941 года, — на Угодский Завод (ему ныне присвоен статус города Жуков) я посылал отряды для нападения. Гитлеровцев там погромили здорово, и здорово досталось самому Угодскому Заводу…»
У нас дома висела карта, на которой после сообщений Совинформбюро мы отмечали красными флажками позиции и продвижение наших войск. Иногда мы черпали информацию у приехавших к кому-либо с фронта родственников и знакомых.
Оценке положения и настроений на фронте папины письма очень помогали. Он писал маме 5 октября 1943 года: «Здравствуй, Шурик! Шлю тебе привет и крепко, крепко целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре, но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне сидеть не могу — характер, видимо, такой. Больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Но плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не организовал. Иногда немного побаливает голова и нога…»
В период подготовки к Курской битве, во время одной из поездок на фронт, папа был контужен (впервые его контузило в 1916 г.). Дело обстояло так: папа вместе с начальником своей охраны Н. X. Бедовым слишком близко подполз к передовой и попал под минометный обстрел. В результате папа потерял слух на одно ухо, врачи советовали лечь в госпиталь, но он не мог оставить войска. Так и лечился урывками, когда позволяла обстановка. Долечивался уже после войны.
В 1944 году папа прислал маме такое оптимистическое письмо (10.02): «Дорогая моя! Шлю тебе свой привет. Крепко, крепко целую тебя одну и особо вместе с ребятами.
Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное… Все намеченные дела армии выполняются хорошо. В общем, дела Гитлера идут к полному провалу. А наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия… Фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом. Тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими… Ну, пока. Всего вам хорошего. Крепко, крепко тебя целую. Твой Жорж».