Полководец. Война генерала Петрова
Шрифт:
И еще одна цитата, опять же свидетельство самих моряков, из книги «Черноморский флот» (М., 1967. С. 214): «Из-за невозможности вывести в Черное море в портах Азовского моря было уничтожено свыше 50 малотонных транспортов, 325 рыбопромысловых и более 2570 гребных судов» [4] .
В конце июня все эти суда или хотя бы часть их еще можно было вывести из Азовского моря беспрепятственно. А сколько таких судов было еще и в Черном море! Посадить бы на 325 рыбопромысловых пусть по сто человек — уже более 30 тысяч севастопольцев были бы спасены…
4
Центральный Военно-морской архив. Ф. 10. Д. 9093. Л. 132,143.
Я получил сотни писем с просьбой подробнее описать завершающие бои на полуострове Херсонес. Но это особая тема, выходящая за пределы той задачи, которую поставил я перед собой в настоящей повести. Приведу всего одно письмо участника последних боев. Из того, что попало в поле зрения одного человека, нетрудно представить и общую картину героических и печальных событий тех дней. Это письмо прислал мне бывший разведчик, старшина 2-й статьи Черноморского флота Виктор Евгеньевич Гурин, сейчас он живет в Таганроге.
«Штаб генерала Новикова разместился на 35-й батарее. Все ожидали кораблей, но они, к нашему огорчению, так и не пришли. На новый командный пункт вызываются все оставшиеся в живых командиры, политработники. Вновь формируются подразделения из разрозненных частей морских бригад, стрелковых дивизий и групп бойцов. Приводится в порядок линия обороны, укрепляется старый земляной вал, составляются поименные списки защитников, оставшихся в живых.
С круч скалистых отвесных берегов поднимаются на оборону бойцы. Все людские и боевые ресурсы были проверены и учтены генералом Новиковым. И оборона вновь приняла боевой порядок. С рассветом 1 июля 1942 года авиация противника произвела
Я в это время находился на обороне земляного вала 35-й батареи, командовал взводом автоматчиков, под мое командование выделено отделение пэтээровцев. И снова на нас поднялись цепи пьяных фашистов, которых поддерживали танки. Когда расстояние сократилось, мы бросились в контратаку. Этот последний для меня бой длился около трех часов. Вся местность была усеяна трупами и тяжелоранеными. Противник был отброшен до Юхариной балки и Максимовой дачи. Самолеты противника, потеряв всякие ориентиры, бомбили и нас, и своих.
В этом бою мы захватили несколько кухонь с пищей. Противник потерял тысячи убитыми. При уборке трупов в ночное время фашистские команды подбирали с поля боя и утаскивали только немцев, оставляя трупы румын и татар. Мы свои трупы перестали убирать и хоронить, не было сил, одолевала жажда и голод.
Командование приняло решение: организовать прорыв обороны противника в направлении Ялтинского шоссе.
В течение 1 июля немцы предприняли восемь атак, но не смогли сбросить нас с занимаемых позиций, мы стояли насмерть.
В ночь с 1 на 2 июля 1942 года подошло несколько катеров, они зашли в бухту Казачью, один стал швартоваться к пристани. Люди во время швартовки бросились к катеру, но пристань не выдержала тяжести такой массы людей и рухнула. Катера не смогли пришвартоваться и отошли от пристани. Они стояли недалеко от берега. Люди бросались в воду и вплавь добирались до них. Приняв небольшую часть доплывших к ним, катера покинули бухту и ушли на Кавказ. Сотни наших утонули, не в силах доплыть до берега. Тогда мы поняли, что надежда быть эвакуированными на кораблях теперь для нас потеряна.
Было принято решение внезапными атаками пробиться сквозь заслон.
Перед рассветом 2 июля Новиков ознакомил обороняющихся с планом прорыва. Честно говоря, на прорыв возлагались слабые надежды в условиях открытой местности. Во мраке по сигналу — зеленой ракете — мы все ринулись на врага в нескольких направлениях, истребляя ошеломленных внезапностью фашистов. Бой на прорыв длился до рассвета. Пробиться сквозь плотный огонь и трехэшелонную оборону противника посчастливилось не многим.
Потеряв при прорыве многих бойцов, мы с боями стали возвращаться назад, где вновь заняли круговую оборону. Тысячи трупов были на берегу и в воде, зловоние стояло страшное. Немецкие самолеты заходили с моря, бомбили и обстреливали из пулеметов кручи скал и террасы, где находились наши бойцы. Враг вел себя нагло. Немецкие снайперы просочились в район горелых автомашин и оттуда меткими выстрелами уничтожали командный состав.
Пройдя вдоль окопов, с болью в душе смотрел я на погибших воинов, которых было очень много. Участок между 35-й батареей и бухтой Казачьей к исходу дня был прорван, немецкие танки с десантом на борту вышли к морю.
Несмотря на работу командного состава, который своей выдержкой вдохновлял нас драться до конца, деваться нам было некуда. Враг шаг за шагом теснил нас. Все наши резервы были исчерпаны, все меры к восстановлению обороны были использованы, всюду были гитлеровцы, и все-таки 2 июля враг не опрокинул нас в море.
Отбив в этот день десятую атаку, я со своими бойцами спустился по канату вниз. У самого берега бойцы из кузовов автомашин связывали плоты. Они приняли решение пройти берегом на плотах до мыса Фиолент, а там подняться по отвесным скалам в тыл врага и пробираться в горы, в район действия крымских партизан. Берег в ночное время постоянно освещался навесными осветительными ракетами и обстреливался фашистами.
Я обнаружил кем-то приготовленную автокамеру и решил: плыть подальше в море в надежде на случай. Никакого определенного плана у меня не было.
Разделся, надул камеру, приспособил на шею пистолет, вошел в воду, где почувствовал сразу большую глубину. Отталкивая трупы, я стал выбираться на свободную воду. Поплыл подальше от берега. Слышны были звуки ночного боя, автоматно-пулеметные очереди, взрывы гранат. Берег освещался разрывами снарядов, но постепенно эти звуки перестали доходить до моего слуха. Я остался один на один с тешущимся фосфоресцирующим морем.
Сколько времени я плыл, трудно предположить, думаю, более шести часов. Плыл из последних сил. Думал, что пришла моя гибель. Стало светать, и я вдруг рядом услышал русскую речь. Я закричал что было сил, и меня услышали. "Плыви быстрее" — крикнули мне. Я поплыл, выбиваясь из сил. Увидел надстройку, пушку и понял, что спасен. Меня подобрали и вытащили на палубу матросы подводной лодки “Щ-209”. Очутившись на палубе, я совершенно ослабел. У меня спросили фамилию, из какой я части. Офицер сказал, что я родился в рубахе. Меня втиснули в люк. Все отсеки подводной лодки были переполнены. Дойдя до носового отсека, я сел. Силы совершенно оставили меня, и я уснул».
И еще мне хочется хотя бы коротко рассказать о генерале Новикове, принявшем на себя командование в последние дни боев на Херсонесе.
О Петре Георгиевиче Новикове ходило много разных, порой противоречивых, слухов — говорили: погиб, попал в плен, застрелился. Кто-то пустил слушок о «неблаговидном поведении» в плену, называли даже предателем. Кое-кто винил его в быстрой сдаче в плен оставшихся на Херсонесе. Очень характерно отношение И. Е. Петрова к человеку, которому он верит, несмотря ни на какие сплетни и слухи. Именно в эти дни, когда ничего достоверно не было известно, Иван Ефимович посчитал необходимым написать аттестацию и вложил ее в личное дело генерала Новикова. Вот выдержка из нее:
«Командир 109-й с. д. генерал-майор Новиков П.Г. участвует в Отечественной войне с самого начала. В начале войны командовал 241-м с.п. 95-й с. д. Был дважды ранен. Разумный, волевой командир, правильно понимающий природу современного боя и умеющий организовать усилия подчиненных ему войск. Оставаясь до последнего с войсками, Новиков, по немецким данным, якобы попал в плен. Последнее маловероятно, Новиков мог попасть либо убитым, либо тяжело раненным…»
Это было написано 9 июля 1942 года.
Что же произошло с генералом Новиковым?
Дальше я заимствую у моего доброго знакомого писателя Николая Михайловского рассказанное ему, а не мне Евгением Анатольевичем Звездкиным, который был политработником в дни боев за Севастополь и очевидцем херсонесского финала:
«Нас прижали к самой воде. Патроны кончились. Что делать? Драться врукопашную либо броситься в море и плыть сколько хватит сил, лишь бы не попасть в лапы к фашистам. К счастью, в темноте появился катер “морской охотник” с цифрой “112”, принял до сотни человек и, перегруженный сверх всякой меры, вышел в море курсом к кавказским берегам. Ночь была лунная, и мы опасались, как бы немцы не заметили.
Наутро я вышел на палубу и услышал тревожный голос командира катера, не отрывавшегося от бинокля: “Доложите генералу Новикову: слева по носу пять немецких торпедных катеров”. Кто-то из команды метнулся в кормовой кубрик. Тут я понял, что на катере находился генерал Новиков и его штаб.
Всматриваясь в даль, мы разглядели белые пятна. Они увеличивались в размерах и шли на нас развернутым фронтом. К командиру катера подошел капитан 1-го ранга и сказал: “Генерал приказывает принять бой и прорываться на Кавказ, я с ним согласен, другого выхода нет…”
Командир катера приказал готовиться к бою. Краснофлотцы заняли места у двух мелкокалиберных пушек и пулемета. Из носового кубрика по цепочке передавались ящики со снарядами. Армейские штабные командиры выбрались из кубриков на палубу и обсуждали непривычную для них обстановку.
Катер полным ходом шел на сближение с вражеской пятеркой. Уже виднелись высоко задранные носы немецких катеров, окрашенные в белую и голубую краску.
И вот раздались частые выстрелы пушек, застрочили пулеметы, вскипела вода вокруг нашего катера. На палубе лежали у битые и раненые, среди них командир катера и рулевой. На их место в ту же минуту встали другие моряки.
Мы держали курс на ближайший немецкий катер. Все напряглись, казалось, мы идем на таран. Немцы от неожиданности на минуту прекратили стрельбу, и тут я услышал громкий, но спокойный голос по другую сторону мостика: “Морской таран, молодцы морячки!” Я взглянул и увидел генерала Новикова. Он стоял, невысокий, с бритой головой, в гимнастерке с расстегнутым воротом. “Вот так же пробивались “Варяг” и “Кореец”…” — снова донеслись его слова.
Немецкий катер, который мы собирались таранить, свернул с курса и ушел вправо. Мы все облегченно вздохнули…
Между тем другие немецкие катера расступились, пропуская наш “охотник ”, шедший прежним курсом на Кавказ. Они тоже развернулись и пошли параллельно с нами по два с каждого борта и один за кормой. Снова начался ураганный обстрел с трех сторон, а внезапно появившийся над нами немецкий самолет снизился и, делая круги, обстреливал
Но катер продолжал идти в сторону Большой земли, и мы верили в спасение. Нас обрадовало, когда один из немецких катеров загорелся от нашего снаряда и вышел из боя. Но радость была преждевременной — прямым попаданием немецкого снаряда выведены из строя наши моторы.
Случилось самое страшное — мы потеряли ход, превратились в плавучую мишень. Я бросился в моторный отсек. Там уже был Новиков, а до этого он управлял огнем нашей кормовой пушки. Он стоял без гимнастерки, с перевязанной рукой.
"Мотористы есть, кто-нибудь жив?” — спрашивал он.
“Есть”, — отозвался один из двух раненых мотористов.
“Дайте ход! Что для этого нужно?” — спрашивал Новиков. Моторист молча осмотрел моторы и сказал:
“Ход будет на одном моторе, маслопровод перебит, заменим его, а второму мотору капут… ”
“Действуйте, а вы помогите”, — сказал Новиков, обращаясь ко мне. Через минуту я слышал, как он, выбираясь из люка на палубу, кричал: “Братцы, ход будет! Отгоняйте гадов!”
Выстрелы нашей пушки редели, наконец совсем смолкли, и я поспешил на палубу. Там лежали убитые и раненые. Среди них я увидел бритую голову Новикова. Он тоже лежал среди моряков и здоровой рукой показывал единственному у пушки израненному краснофлотцу на немецкий катер, который приближался с противоположной стороны. Краснофлотец развернул пушку, зарядил и выстрелил. Немецкий катер ушел в сторону. Я начал подавать снаряды.
“Молодцы, ребята! Так их, гадов" — слышал я голос Новикова. Не знаю, сколько часов длился бой, много ли времени я подавал снаряды, только вдруг почувствовал ожог в груди и ощутил на теле кровь. Понял, что я еще раз ранен и отполз в сторону. Мое место занял другой, тоже раненый краснофлотец.
Я перевязал рану куском мокрой гимнастерки. И тут снизу донесся треск и зашумела вода. Катер немного прошел по инерции и остановился…
"Новая беда с мотором”, — решил я и пополз к люку.
“Что там?” — спросил Новиков, пытаясь подняться и снова падая на палубу. Видимо, он получил еще одно ранение или обессилел от потери крови. Я заглянул в моторное отделение, увидел разбитый мотор, убитого моториста и воду, быстро прибывающую через пробоину в корпусе.
"Мотор разбит, через десять минут катер затонет ”, — доложил я генералу.
“Флаг не спускать!” — из последних сил произнес Новиков и поник головой.
Наш катер раскачивался на волне, борта опускались все ниже и ниже.
Теперь палуба катера почти сровнялась с водой, и волны обмывали тела убитых и раненых. Стало тихо. Я увидел, что один из немецких катеров подходит к нам на малом ходу, между нами осталось уже меньше кабельтова.
“Плен, позор!” — пронеслось в голове, и я упал без сознания…
…Очнулся на корме немецкого катера. Рядом лежали еще несколько человек. Над нами стояли немецкие матросы с автоматами и курили. Я спросил соседа, краснофлотца-радиста: “Что с катером?” — “Затонул”, — ответил он.
Близко к полудню, так показывало палившее солнце, катер подошел к Ялте. Немецкие матросы вынесли нас на берег и положили на песок пляжа. Те из нас, кто был в сознании, могли видеть, что с немецких катеров снимали убитых и раненых и грузили в санитарные машины.
“А все-таки, братцы, мы их пощипали ”, — снова услышал я слабый голос Новикова, и стало не так больно за наше поражение.
Немцы отправили своих убитых и раненых, а потом пришли за нами, и солдаты втащили нас в кузов. Полуторка побежала по опустевшим ялтинским улицам, поднимаясь куда-то в гору. В кузове сидели солдаты с автоматами. На крутом подъеме редкие прохожие, старики и женщины, завидев нас, полуголых и окровавленных, в изумлении останавливались, смотрели вслед, махали рукой и вытирали слезы…
Вскоре мы оказались в симферопольской тюрьме.
“Так вот, друзья мои, — сказал Новиков. — Как видно, в этом казенном доме мы с вами расстанемся надолго, а может быть, и навсегда. Одно прошу, не поминайте лихом и всегда помните: вы защитники нашей родины, лишь временно, повторяю, временно разоруженные ”.
Нас разместили в разных камерах, и я больше никогда не встречал генерала Новикова. Я хорошо запомнил его последние слова, и всюду в немецких лагерях, где мне пришлось быть, я боролся с фашизмом.
Генерал Новиков прошел через тюрьмы и концлагеря с честью и достоинством, не склонив головы перед врагами.
Сегодня при въезде в Балаклаву висит мраморная дощечка: “Улица Новикова. Наименована в 1961 году в память генерала Советской Армии, героически защищавшего Севастополь, погибшего в застенках гестапо в 1943 году ”».
Позднее было много написано и сказано о трагических последних днях Севастополя, но, мне думается, наиболее убедительными, доказательными и точными свидетелями будут некоторые документы тех дней. Читателю, знающему детали Севастопольской обороны, нетрудно будет уяснить истину из текста этих документов, понять, что происходило в действительности.
Из последнего донесения, отправленного вице-адмиралом Октябрьским в Москву — Сталину и в Краснодар — Буденному:
«Исходя из сложившейся обстановки на 24.00 30.06.42 г. и состояния войск считаю, что остатки войск СОРа могут продержаться на ограниченном рубеже один, максимум два дня, и поэтому решил:
1. 109-й стр. дивизии, 142-й стр. бригаде и сводным батальонам в ночь на 1 июля занять и удерживать рубеж на западном берегу Стрелецкой бухты…
2. Старшим начальником в Севастополе оставлен комдивизии 109-й генерал-майор Новиков П.Г., помощником ему по морской части капитан III ранга Ильичев с морской оперативной группой…
3. Новикову поставлена задача продолжать уничтожать живую силу противника на последнем рубеже и обеспечить отход и эвакуацию возможно большего числа людей. Для этого ему направлено 5 подлодок, 5 БТЩ и 10 катеров МО. Кроме того, если позволит обстановка, 1 июля будут посланы самолеты.
Одновременно докладываю:
1. Вместе со мной в ночь на 1 июля на всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено около 600 человек руководящего состава армии и флота и гражданских организаций…
2. Захватив Севастополь, противник никаких трофеев не получил. Город как таковой уничтожен и представляет груду развалин.
3. Отрезанные и окруженные бойцы продолжают ожесточенную борьбу с врагом и, как правило, в плен не сдаются. Примером чему является то, что до сих пор продолжается борьба в районе Мекензиевы Горы и Любимовка.
4. Все защитники Севастополя с достоинством и честью выполнили свой долг перед Родиной.
5. 19 час. 30 мин. В донесении генерал-майора Новикова указано: наши части под натиском противника отошли на рубеж Камышовая бухта… При данном положении ночь с 1 на 2 июля является последним этапом эвакуации и организованной борьбы за Севастополь.
Новороссийск.
Октябрьский, Кулаков».
4 июля Военный совет флота получил телеграмму с резолюциями С.М. Буденного и И.С. Исакова о срочном исполнении:
«На побережье СОРа есть еще много отдельных групп бойцов и командиров, продолжающих оказывать сопротивление врагу. Необходимо принять все меры для их эвакуации, посылая для этой цели мелкие суда и морские самолеты. Мотивировка моряков и летчиков невозможности подхода к берегу из-за волн неверная, можно подобрать людей, не подходя к берегу, поднять их на борт в 500—1000 м. от берега. Прошу приказания не прекращать эвакуацию, а сделать все возможное для вывоза героев Севастополя.
Ватутин, Рыжков».
Командующий флотом так ответил на эту телеграмму:
«Москва. Генштаб. Ватутину, Буденному, Исакову, Алафузову.
Операции по съемке и вывозу отдельных групп начсостава, бойцов СОРа не прекращаются, не прекращались, хотя это связано с очень большими трудностями и потерями корабельного состава.
Подводные лодки пробиться в Севастополь не могут. Все фарватеры противник закрыл своими катерами. О трех подлодках еще не получены сведения, где они, хотя все сроки их возвращения прошли. Вернувшиеся лодки весь путь преследовались авиацией, катерами-охотниками, на каждую лодку сброшены сотни бомб.
Еще не вернулись два катера МО. Сегодня посылал еще шесть катеров МО, которые вернулись. Каждый доставил больше сотни человек. Буду продолжать операции.
Докладываю, что сопротивление врагу оказывается нормально.
Октябрьский».
Из дневника члена Военного совета Приморской армии генерала Ивана Филипповича Чухнова (любезно предоставленного мне для ознакомления женой генерала Евгенией Ивановной):
«4 июня. Только что прибыли в Новороссийск… Говорят, что в Краснодаре Буденный и Исаков встретили Октябрьского очень холодно, обвиняют нас за то, что мы не организовали эвакуацию. Я согласен с тем, что моряки это дело вообще не организовали, но при чем здесь приморцы, мне это непонятно…
13 июля. Были дважды на приеме у Буденного. Принял нас Буденный очень хорошо. Доложили подробно о боях в Севастополе, о последних днях в Севастополе.
Буденный с Исаковым нам посочувствовали и отпустили. Поругали моряков за плохую организацию эвакуации. Это поделом. Если бы Октябрьский несколько раньше поставил вопрос, мы вывезли бы много хороших, нужных нам людей».